Работало в «круглой бане» только одно отделение: мужчины и женщины мылись вместе. Но тогда, в страшное время блокады, на это уже не обращали внимания…
Одно время, уже в самом конце войны, жители называли ее «баней с музыкой», поскольку только что назначенный директор бани, демобилизовавшийся моряк-радист, установил везде динамики. Еще с советско-финской войны он служил на малом военном судне и все время находился в Ленинграде. За годы войны у него скопилось немалое число списанных радиодеталей из его радиорубки.
По воспоминаниям Вольта Суслова, которому некоторое время довелось работать в этой бане, «баню моряк наладил хорошо, но по своей прежней работе, конечно, скучал. И придумал: провел во все мыльни-парильни динамики, поставил у себя в кабинете микрофон – и давай крутить перед ним граммофонные пластинки. Очень весело получалось! Намыливаешься – вальсок звучит, паришься под танго, окатываешься под фокстрот! И еще Утесов поет: „Так будьте здоровы, живите богато!“ Слух о бане с музыкой сразу же распространился в окрестном районе. Народ туда валом повалил. Жаль только, играла эта музыка недолго, около полугода. Динамики отсырели, а заменить их было нечем…»
Всю блокаду действовала Троицкая церковь на Большой Спасской улице, игравшая важнейшую роль для жителей Лесного и ближайших окрестностей. Эта церковь даже стала инициатором сбора средств на танковую колонну. Забота о танкистах для церкви не была случайной – ведь почти напротив, в школе № 111 (на Дороге в Гражданку, № 7) находился учебный танковый батальон. Некоторые танкисты, несмотря на строгие запреты, посещали Троицкую церковь, особенно перед отправкой на передовую, делились со священнослужителями пайком, напитком от цинги, дровами.
По воспоминаниям старожилов, дьяконом церкви служил бывший военный летчик. Про него говорили, что он пошел на таран, горел в самолете и дал в те минуты обещание: если останется жив – станет служить Богу. Свой обет он сдержал: так в Троицкой церкви появился бывший летчик – отец Борис (Романов)…
Как вспоминает Галина Владимировна Михайловская, в январе 1944 года, когда объявили, что блокада прорвана, жители Гражданки собрались в церкви, ведь некуда было пойти. Батюшка отслужил молебен. Все «выплакали» свое горе…
* * *
Мало кому ныне известно, что в Лесном в годы блокады, зимой 1942–1943 годов, произошло совершенно уникальное и невероятное для осажденного города событие: появился памятник. Речь идет о памятнике В.И. Чапаеву перед зданием Академии связи имени С.М. Буденного, построенной в 1930-х годах (архитектор Н.Ф. Бровкин) на Тихорецком проспекте. Памятник являлся авторским повторением работы скульптора Матвея Генриховича Манизера, установленной в 1932 году в городе Куйбышеве (ныне Самара).
Скульптура для города Куйбышева отливалась в бронзе в Ленинграде. Когда отливку завершили (на нынешнем заводе художественного литья «Монументскульптура»), со скульптурой ознакомился Сергей Миронович Киров, высказавший пожелание, чтобы такой же монумент установили и в городе на Неве. Уже в октябре 1933 года композицию ленинградского варианта памятника Чапаеву отлили с гипсового оригинала. Однако по каким-то причинам за последующие годы ее не установили, и скульптура до самой войны хранилась на заводском дворе.
По всей видимости, установка памятника Чапаеву во вторую блокадную зиму являлась символом того, что осажденный Ленинград живет и готов к дальнейшей борьбе за свое освобождение от блокады. Непосредственным же поводом стало обращение курсантов стрелково-пулеметных курсов Ленинградского фронта, по просьбе которых командование получило разрешение перевезти скульптуру с завода и установить ее на площади перед Академией связи. И хотя в блокадных условиях перевезти скульптурную композицию с Петроградской стороны в Лесной было нелегко, это выполнили.
По воспоминаниям непосредственных участников той «операции», открытие памятника не сопровождалось помпезными торжествами. Не гремели оркестры, только прозвучало троекратное «ура» молодых офицеров-пулеметчиков, выстроившихся перед памятником.
Памятник Чапаеву установили на временный постамент, и он находился на нем довольно долгое время. После войны разработали проект его реставрации. В нем непосредственно участвовал автор скульптурной композиции М.Г. Манизер. Правда, торжественное открытие памятника после реставрации состоялось только спустя два года после смерти скульптора – в 1968 году.
Сегодня в Лесном и в ближайших окрестностях существует несколько реликвий, напоминающих о трагических днях ленинградской блокады. Два мемориальных знака носят условные названия «блокадные колодцы». Один из них, в виде барельефа на стене здания, находится на бывшей Большой Спасской улице – недалеко от пересечения нынешних Гражданского проспекта и проспекта Непокоренных (точный адрес – проспект Непокоренных, дом № 6). Он создан в 1979 году по проекту архитектора М.Л. Круппа.
Понять, что представлял собой блокадный колодец и что он значил для жителей предместий осажденного Ленинграда, помогут воспоминания Галины Николаевны Есиновской. «Колодцы были в каждом дворе, но перед войной их давно не чистили, потому что на улицах установили водопроводные колонки, – рассказывает она. – Кроме того, первая блокадная зима была такая холодная, что большая часть колодцев вымерзла. Вода, и то в очень небольшом количестве, накапливалась лишь в некоторых из них… Воды там хватало всего на несколько утренних часов, поэтому за водой надо было ходить рано, часов в семь утра, но уже и тогда к колодцу стояла очередь. Люди были очень слабыми, и когда доставали воду, она расплескивалась из ведра и тут же замерзала. В результате этого вокруг отверстия в колодце образовывался большой ледяной холм, а само отверстие так суживалось, что не пропускало ведра. Чтобы достать воду, надо было вскарабкаться на холм, лечь на живот и воду доставать маленькой консервной банкой, привязанной к веревке. Банка эта тоже с трудом проходила в отверстие, вода постоянно расплескивалась, и ведро наполнялось очень медленно. А очередь в потемках понуро и молчаливо ждала…»
Еще один памятник «блокадному колодцу» расположен внутри комплекса зданий Политехнического института. Он выполнен из куска стекла. Надпись на памятнике сообщает: «На этом месте, в блокадную зиму 1941–1942 гг. находился артезианский колодец, снабжавший водой семьи сотрудников Политехнического института и два расположенных поблизости военных госпиталя».
Кроме того, на территории комплекса Политехнического института существует установленный в 1967 году памятный знак со следующей надписью: «Политехникам за родину, за коммунизм жизнь свою отдавшим в Великую Отечественную войну 1941–1945. Дела и ратные подвиги ваши бессмертны в памяти поколений»…
И, конечно, говоря о блокаде, нельзя не обойти тему блокадных захоронений. Жителей Гражданки и ближайших окрестных мест, умерших и погибших во время блокады, хоронили на Пискаревском и Богословском кладбищах. Небольшое сельское кладбище существовало в Пискаревке, совсем недалеко от Лесного, с давних пор, а в 1930-х годах, по Генеральному плану развития Ленинграда, территорию в районе Пискаревской и Большеохтинской дорог отвели под большое городское кладбище. Прежде там уже располагалось небольшое сельское кладбище.
Еще во время советско-финской «зимней» войны здесь появились могилы погибших бойцов и командиров, а с начала обороны Ленинграда летом 1941 года здесь стали хоронить погибших при артобстрелах и бомбежках, умерших от ран в больницах и госпиталях. А потом, когда началась страшная блокадная зима, – умерших от голода ленинградцев.
«Чем ближе мы подъезжали к Пискаревке, тем больше валялось трупов по обеим сторонам дороги, – вспоминал очевидец, побывавший на Пискаревском кладбище весной 1942 года, – вдали я увидел какие-то необычайно высокие бесформенные кучи. Подъехал ближе и убедился, что по обеим сторонам дороги навалены огромные кучи покойников, причем навалены они так, что две машины разойтись по дороге не могут».
«Хотя это место расположено несколько дальше от центра города, чем Богословское кладбище, возить сюда было удобнее – не надо было сворачивать, переезжать железнодорожные пути и ехать по самому кладбищу, – отмечает Галина Николаевна Есиновская. – Машины разгружали тут же, у самой дороги. Помню, как весной 1942 года шли машины, доверху нагруженные трупами, по Малой Спасской улице и сворачивали на Большую Спасскую».
Впрочем, вспоминает Галина Николаевна и другие свои детские впечатления, связанные с самой страшной первой блокадной зимой. Стоя в бесконечных многочасовых очередях в магазин «Молокосоюз» на «пятачке», ей приходилось видеть, что на тележках, а потом на санках люди везли большие деревянные ящики, напоминавшие почему-то платяные шкафы.
