Несколько раз в год из этой церкви проводились крестные ходы: в шестое воскресенье после Пасхи – к часовне на заводское кладбище, 10 июля – на Глухоозерский цементный завод, 27 июля – к церкви св. Параскевы на Пороховых, 15 августа – по селу Михаила Архангела. К храму была приписана церковь при арестном доме уездного земства (ныне в этом здании размещается детская инфекционная больница им. Цимбалина на ул. Цимбалина, 58).
Церковь Михаила Архангела простояла семьдесят лет – в мае 1932 г. ее снесли. Находилась она на углу нынешних проспекта Обуховской Обороны и улицы Крупской, теперь это место занято Пролетарским заводом. Не сохранилось и местное Успенское кладбище, на котором хоронили жителей села Михаила Архангела. Его примерный адрес в современной системе координат – улица Седова, 43, в глубине участка.
К числу достопримечательностей села Михаила Архангела относилась также англиканская Британо-американская церковь, находившаяся с середины XIX в. на территории Александровского завода. Ее прихожанами являлись многие сотрудники завода – иностранцы. Как отмечается в историко-церковной энциклопедии «Святыни Санкт-Петербурга», с самого начала существования этой церкви и вплоть до революции в ней служил пастор Джозеф Кей, который в молодости был художником. Он собрал богатую библиотеку по богословию.
Церковь закрыли в 1920-е гг., удивительно, но ее здание сохранилось до наших дней. В настоящее время здесь располагается телефонный узел (пр. Обуховской Обороны, 127а).
Центром здравоохранения села Михаила Архангела служила земская больница, открытая в 1878 г. на Муравьевском переулке. В конце XIX в. в ней работал замечательный доктор Александр Львович Караваев, много сделавший для медицинского обеспечения жителей Невской заставы. «Когда в 1896 году за Невской заставой прокатилась волна стачек, Караваев попал под подозрение властей и был выслан из Петербурга, – рассказывает Дмитрий Шерих. – Дальнейшая его жизнь протекала вдали от этих мест, и была она яркой и трагической. Караваев был депутатом второй Государственный думы, лидером фракции „трудовиков“, а в 1908 году погиб от рук черносотенцев».
Убийство, тщательно продуманное и хладнокровное исполненное членами Союза русского народа при негласной поддержке чиновников местного охранного отделения, произошло в городе Екатеринославе, где в ту пору жил Караваев. Пользуясь покровительством властей, убийцы ушли от возмездия. Суд над убийцами А.Л. Караваева состоялся уже в советское время – в 1926 г., когда с 15 по 26 марта в Екатеринославе прошла выездная сессия Верховного уголовного суда Украины. Обвинявшегося в подготовке убийства приговорили к десяти годам заключения, непосредственных убийц – к расстрелу…
В 1909 г. больницу на Муравьевском переулке возглавил доктор Владимир Владимирович Цимбалин. Уроженец Пензы, он окончил медицинский факультет Московского университета. Работая в Петербурге, он пользовался большим авторитетом, предпринял много усилий для создания больничных касс на ряде предприятий, состоял членом земского попечительства. В годы Первой мировой войны организовал лазарет, оказывал помощь солдатским семьям. В конце 1919 г. во время борьбы с эпидемией заболел сыпным тифом и умер 6 января 1920 г. Через некоторое время делегация заводов Невской заставы обратилась в горздравотдел с просьбой увековечить память о докторе Цимбалине, и в 1920 г. больница получила его имя. Спустя девятнадцать лет, в 1939 г., во время очередной волны переименований улиц Муравьевский переулок назвали в честь Цимбалина. Под таким именем он существует и сегодня.
Так в народе именовался район вокруг нынешнего Князь-Владимирского собора на Петроградской стороне. Местность была болотистая, низкая и постоянно затапливалась при наводнениях. Ее называли «Мокрой» – отсюда и пошли Мокруши. Построенная здесь еще в 1708 г. церковь, освященная во имя святителя Николая, в народе называли «на Мокрушах». Пять лет спустя вместо деревянной была заложена мазанковая церковь – Успенская, которую стали звать «Успения на Мокрушах».
Последствия катастрофического наводнения 1924 г. на Мокрушах: разбитые барки, дебаркадер и смытые водой дрова на Малой Неве у Тучкова моста
Каменный храм здесь начали строить в 1740 г., в память рождения великого князя Иоанна Антоновича. Однако храм не достроили, и только Екатерина II, как говорится в легенде, возмутившись видом церкви, приказала ее достроить и освятить. Сперва был освящен Успенский придел, а потом главный – во имя святого князя Владимира, поэтому и собор стал именоваться Князь-Владимирским. У храма были свои обычаи и традиции: начиная с 1843 г. здесь ежегодно 22 сентября собирались кавалеры Ордена Святого Владимира, отмечая день его утверждения. В престольный праздник совершался крестный ход по приходу, а 10 июля – на мануфактуру Гука.
Улицы рядом с собором назывались Церковная и Храмовая. Поскольку названия были ярко выраженными религиозными, то они подверглись репрессиям: в 1922 г. обе улицы были объединены в одну и названы именем Константина Блохина – бывшего вагоновожатого петербургского трамвая, идейного большевика, погибшего на Гражданской войне.
Эта слобода возникла в начале XVIII в. у Адмиралтейства. Населяли ее люди «морского дела», то есть матросы, мастеровые и другие служащие, приписанные к Адмиралтейству. Память о слободе сохранилась в названиях двух улиц – Большой и Малой Морских.
Страшный пожар в ночь с 11 на 12 августа 1736 г. уничтожил дотла практически всю Морскую слободу. В столице подозревали, что пожар произошел не из-за несчастного случая, а в результате поджога, совершенного недоброжелателями императрицы Анны Иоанновны. Тайная канцелярия энергично взялась за расследование причин его возникновения и, как всегда, начала поиск виновных. В городе прошли массовые аресты.
Для выяснения масштабов ущерба и решения вопроса о новой застройке на пепелище Морской слободы и в других «погорелых местах» Кабинет министров поручил архитектору Михаилу Земцову вместе с «одним полицмейстерским офицером» произвести «опись обывательским домам и живущих в оных лицам». В результате были разработаны новые плавила застройки – увеличивалась ширина улиц, укрупнялись участки, между домами со стороны улиц предписывалось ставить ворота. Однако к выполнению намеченного плана приступить не успели: новый страшный пожар, разразившийся 24 июня 1737 г., спалил Греческую слободу по соседству с бывшей Морской слободой.
Опустошительные пожары поставили вопрос о коренном преобразовании планировки всего города, для чего была создана «Комиссия о Санкт-Петербургском строении». Стал разрабатываться новый генеральный план столицы, согласно которому была решена и судьба сгоревшей Морской слободы. Жителей бывшей слободы и погорельцев, не имевших средств на постройку каменных домов, намечалось расселить в новых районах.
В 1738 г. началась новая застройка территории у Адмиралтейства. Именно тогда в бывшей Морской слободе проложили Большую и Малые Морские улицы. Статус района изменился: селиться в этих местах теперь разрешалось лишь людям с достатком, которые могли возводить каменные дома. Их строили по «образцовым проектам» в один и два этажа. Некоторые старые здания на Большой и Малой Морских и сегодня стоят на подвалах тех самых «образцовых» домов…
Так называлась одна из городских застав Петербурга, созданная в XVIII в. в районе пересечения Царской перспективы (ныне – Московский пр.) с Лиговским каналом. А когда в 1838 г. появились Московские ворота, с двух сторон колоннады поставили караульные будки, и проезд был возможен только между двумя колоннами в центре, которые отстояли друг от друга на ширину кареты.
Постепенно название «Московская застава» распространилось на обширный район к югу от самой заставы. В XVIII – первой половине XIX в. это была малозаселенная окраина, потом – фабрично-заводской район. На рубеже XIX – XX вв. здесь появились такие известные промышленные предприятия, как «Сименс-Шуккерт», «Динамо», «Скороход», «Невская фабрика механического производства обуви» и др.
Район в ту пору был довольно неблагоустроенный. За Московскими воротами дорога становилась грязной и пыльной, а в ненастье превращалась в топкую грязь. Жители шутили, что в дождливую погоду «нашу улицу перейти, что Дунай переплыть».
За Путиловским мостом располагались городские поля, куда летом выгоняли огромные партии крупного рогатого скота, привозимого в Петербург на городской скотопригонный двор. В дороге скот не кормили, и он тощал настолько, что его было неудобно продавать. Чтобы скот, как говорится, «пришел в тело», его и отправляли в поля за Путиловским мостом. Продержав его там сутки-полтора на подножном корму, гнали обратно на скотопригонный двор – теперь уже на продажу. За год на этих полях бывало до 250 тысяч голов.
