— У нас будет хорошая смена, Сергей Васильевич. Вы, я, Мария Александровна — фельдшер. А Алексей Иванович в другой смене. Он наш самый знающий фельдшер. Вы не бойтесь, мы сработаемся.
А потом они медленно шли в общежитие.
— До завтра, Сергей Васильевич. Вы не бойтесь.
— Я и не боюсь. До завтра, Алла Николаевна.
В дверях «скорой помощи» его догоняет Алла Николаевна.
— Я вас сейчас со всеми познакомлю, — говорит она.
На диване сидит молодая женщина. Она курит. Затягивается глубоко, с тяжелым вздохом. Вахромеев знает ее — заведующая «скорой помощью» Нина Михайловна.
Вахромеев здоровается со всеми. Очень почтительно, но не суетясь. Слегка склонившись, пожимает руки. Да, он не суетится. Он врач, и хоть работает первый день, но неопытность, как и молодость, — это тот недостаток, что со временем проходит.
— Вы вовремя приехали, — сухо говорит Нина Михайловна. — Мы с Аллой замотались. Семьи у вас нет. Значит, и грудных детей нет. Великолепная погода. Золотая осень. В парке листопад. Вы Первый медицинский кончали? Мы здесь все из Первого. Прекрасное время. Сухая осень. Дежурите первого, четвертого и седьмого. А там будет видно. Но какой сырой «беломор». У вас что, Алексей Иванович?
— «Север», — отвечает сидящий за столом мужчина. У него землистое лицо и тяжелые, вялые мешки под глазами.
— Что же, за работу, Сергей Васильевич, — роняет Нина Михайловна. — Нет, от «севера» я кашляю. Замучили нас, Аллочка. Машина с грибниками разбилась. И часа не поспала. Тетя Даша, дайте Сергею Васильевичу халат.
И вот Вахромеев в халате. Халат хрустит. Нет, хорошо себя чувствовать доктором. Едешь спасать людей. Красивые машины. Оперативность, быстрота мысли. И персональный халат.
— Только одно, Сергей Васильевич. Чувствуете, что сами не справитесь — не рискуйте. Нам это не нужно. Везите сюда. Здесь узкие специалисты, и я, и Алла. Не рискуйте. А остальное будет хорошо. — И она ободряюще улыбается. Это так принято — напутствовать нового работника улыбкой. Но какая-то у нее улыбка нерадостная, холодная улыбка.
До десяти часов вызовов нет. А потом за десять минут вызывают шесть раз. Три вызова берет Алла Николаевна, два — Вахромеев, один — Мария Алексеевна, фельдшер. И что же — за работу. Оказывается, ничего страшного. Вахромеев со всем справляется. И его благодарят. «Вот если бы не вы, доктор… А такой молодой. А такой внимательный». А потом еще два вызова. И еще два. И Вахромеев справляется. Да, он эскулап и спаситель людей. Если нужна человеку срочная помощь, так вот он, Вахромеев. И быстро летит время.
В больничной столовой Вахромеев поспешно глотает обед. Его ждет Алла Николаевна. Она пойдет обедать после него. А он останется один. Вот она, самостоятельность. Только от него будет зависеть спасение той части человечества, которая проживает в этом городе. И Вахромеев спешит. Он уже не выходит из машины, а выбегает, и дает указание сестре не просительно, но отрывисто. Дело-то такое, что промедление смерти подобно. И он деловито хлопает дверцей машины. Громко хлопает. Может быть, чуть громче, чем следует, чуть громче, чем другие врачи. И когда едет по городу, он прикрывает глаза. Он устал, Вахромеев: он не бездельник, он труженик. Он страж здоровья, Вахромеев. И нет-нет да и посмотрит на себя со стороны. И что же: со стороны он неплохо смотрится. Даже хорошо. Гладко брит, сух, прям, метр восемьдесят роста. Блестит белая рубашка. И крахмальный халат. Вот только разве что уж очень молод. На студента похож. Доверие не то. Но молодость-то не порок. А если порок, то быстропроходящий. А это так хорошо — чувствовать себя врачом. Вот ты едешь, а люди смотрят вслед. Люди многого боятся, но больше всего «скорой помощи» и пожарной машины. И потому смотрят на тебя. И спрашивают: а кто же это поехал? И отвечают: а это наш новый доктор поехал.
В три часа Вахромеев входит в «скорую помощь». Он подвижен, возбужден, он сгусток энергии. Мало работал он сегодня, мало. Выезжал лишь девять раз. И больше вызовов нет. И это так досадно. Только включился в работу — и вот вынужденное безделье. Вахромеев не знает покоя. Он то стол потрогает, то на диван сядет.
Алла Николаевна и Нина Михайловна переглядываются и улыбаются. Они только сели, чтобы поболтать о последних новостях, а тут на их головы свалился Вахромеев. Ну что делать, он такой, Вахромеев, он не знает покоя, если людям нужна помощь.
— Вы присядьте, Сергей Васильевич, присядьте, — просит Нина Михайловна, — отдохните. Уделите и нам долю внимания. Расскажите о своих успехах. — И она улыбается. Но глаза ее холодны.
— Да что рассказывать, — отнекивается Вахромеев. — Обычные случаи. Ничего особенного. — Ему не терпится рассказать о выездах, да нельзя выплескивать на коллег свой восторг.
— Ну хорошо. Я пойду, Алла. Вы справитесь и без меня. Еще несколько дней привыкайте, Сергей Васильевич, а потом будете работать с Аллой Николаевной наравне. Счастливо вам. — И Нина Михайловна уходит.
— Вы выносливый, — говорит Алла Николаевна. — А я уже устала. Это значит, что один рабочий день кончился. Отдохнем и начнем второй день. Смотрите, — вскрикивает она и подсаживается к окну. — Дождь пошел. Значит, осень. Солнце, сухой день и сразу дождь. И сразу осень. А я люблю осень. Я осенью очень спокойная. Мне бы спать и спать. А в конце сентября ко мне на неделю приедет мама. И мы вас обедать пригласим. Вы совсем худой. А нашей «скорой» нужны розовощекие врачи, солидные. Им доверия больше.
Звонит телефон.
— Да, «скорая», — отвечает Алла Николаевна. — Где? Да, я. Здравствуйте, Василиса Федоровна. Хорошо. Я сейчас еду. — И она кладет трубку. — Нужно ехать, Сергей Васильевич. В Пеньки. Это тридцать километров. Вы уж тут управляйтесь сами. Это часа на два. Не скучайте без меня. — И она на прощание улыбается.
Нет, и правда, она очень хорошо улыбается. Улыбка как бы вырывается на лицо, и погасить ее нельзя. И Вахромеев снова чувствует, что улыбается в ответ.
— А может, мне поехать?
— Нет, я сама. Я обещала Василисе Федоровне. Я сама. До свидания.
Вскоре Вахромеева вызывают. И он едет. А потом вызывают еще два раза. Так проходит час.
Когда Вахромеев возвращается, он видит в больничном дворе милиционеров и много белых халатов. Во дворе сутолока.
Он выбегает из машины и сталкивается с Ниной Михайловной. Ее сухое лицо схвачено судорогой.
Вахромеев останавливает Алексея Ивановича.
— Что случилось? — кричит он.
— Сволочная жизнь, — вскрикивает Алексей Иванович и долго ругается, запрокинув лицо. — Сволочная работа.
— Кто? — внезапно задыхается Вахромеев.
— Алла Николаевна.
— Что — Алла Николаевна?
— Все — Алла Николаевна. Нет ее. Вдребезги. На дороге. Спешила на вызов. «Человек умирает». Не спеши, голову сложишь. И сложила. Пошли на обгон. А там обрыв крутой, овраг, машину занесло. В прозекторскую свезли Аллу Николаевну.
Неестественно согнувшись, плачет на скамейке маленькая седая женщина. Это главный хирург. Ее голова спрятана в локти. Кисти рук обращены к небу. Видна сухая, тощая фигура главного врача больницы. Сыплет мелкий дождь. Нелепая смерть. Нечем дышать — словно кто-то ударил в солнечное сплетение. Это первый день работы. Лицо Вахромеева мокро. От дождя и липкого пота рубашка прилипла к телу. Это был его вызов. И нет Аллы Николаевны.
Вахромеев входит в «скорую помощь».
Неподвижно смотрит в угол Нина Михайловна. Плачет Мария Алексеевна, фельдшер.
Надрывно звонит телефон.
— «Скорая помощь», — говорит Вахромеев.
— Почему нет врача? — спрашивает далекий женский голос. — Полтора часа ждем. Сердечная астма.
— Где?
— Пеньки. Алла Николаевна обещала приехать, но почему-то ее нет.
— Сейчас будем, — отвечает Вахромеев. — Из Пеньков звонят, — говорит он Нине Михайловне. — Алла Николаевна не доехала.
— Так что вы хотите? — сухо роняет Нина Михайловна.
— А ехать-то надо. Так я поеду.
— Ну, поезжайте. Мало нам Аллы Николаевны.
— Но ехать-то надо, — уже настаивает Вахромеев.
— Ну и поезжайте, — отрезает Нина Михайловна.
Вахромеев берет сумку и направляется к выходу.
— Подождите, — останавливает его Нина Михайловна. — Простите меня, Сергей Васильевич. Ехать, действительно, надо. И поезжайте.
— Едем! — говорит Вахромеев шоферу. — Только скорее. Если можно.
— Это можно, — улыбается шофер, но сразу понимает, что улыбаться нельзя, и сводит брови к переносью.
Машина срывается с места. Скоро будет шоссе.
Асфальт под колесами ровен, потен, наг. Мелькают деревянные домики, автобусная станция, бензоколонка. Город позади.
Должен был ехать он, Вахромеев, и это могло случиться с ним. И тогда после него поехала бы Алла Николаевна. Сыплет дождь, мелькает заброшенный собор, и лишь сиротливо, потерянно смотрят его купола, и все было бы таким же, но по дороге ехала бы Алла Николаевна, а не он.
