— Швейцария, — вдруг услышала она.
— А вы, мефрау Борхстейн?
Фрида отрицательно покачала головой. Она могла бы уехать в Австралию, но это бы стало бегством, которого она себе никогда бы не простила. И снова ее охватило сомнение. Ради кого она сейчас все затевает? Как вообще это пришло ей в голову? Ее взгляд упал на газету, за которой опять, в несчетный раз, укрылся менеер Маркс, на заголовок статьи: "Про людей на стройке не подумали". Шесть слов, двадцать семь букв; если вычесть меньшее из большего, разность составит двадцать один. Все правильно. Тогда был вечер двадцать первого. Через три дня годовщина их свадьбы. Они собирались отметить ее в пути. "А когда приедем в Швейцарию, отметим еще раз", — сказал Якоб.
Почему она тогда задержалась в комнате Ольги? Почему сразу не спустилась вниз? Могла бы выиграть минуту. Она зябко вздрогнула и застегнула верхние пуговицы кофты. Две картины будут до конца дней стоять у нее перед глазами, порой накладываясь друг на друга, как сейчас: она в дверях полной комнаты и не может войти — она в дверях пустого дома и не может выйти. Она видела сквозь заднее стекло уезжающего автомобиля их головы, они покачивались. Но это уже игра воображения — она не могла их толком увидеть: расстояние было слишком велико.
Гостиная мало-помалу опустела, почти все разошлись по комнатам. Менеер Маркс сидел напротив Фриды, не спеша уходить. Ее отсутствующий взгляд внушал ему неуютное чувство, что он здесь посторонний. Она сидела погруженная в свои мысли, то и дело проводя пальцами по скатерти. Этот жест раздражал его. Он сложил газету, потом вдруг бросил ее, рывком отодвинул стул и поспешил к двери. На пороге он обернулся и крикнул ей, чтобы последний раз обратить на себя внимание:
— Думаю, Хейманс еще подойдет!
Она вздрогнула и посмотрела на него: лысый череп в пигментных пятнах, сползающих на самый лоб, повернулся к ней, точно в поклоне.
Она решительно надела шубу, нетерпеливо застегнула пуговицы, потом опять расстегнула. Развязала шарф и взглянула на часы. Время уходит, а она все еще здесь. Как видно, Хейманс просто забыла о ней.
Это произошло незадолго до двадцать первого апреля. Якоб с детьми уехали в город, а она сидела дома и ждала. Давно минул час, когда они обещали вернуться, а их все не было. Свинцовое чувство тревоги словно приковало ее к кухонному табурету. Она сосредоточила мысль на водопроводном кране, у которого истерлась прокладка и капли воды тяжело падали в раковину. Она насчитала больше ста капель, когда хлопнула входная дверь.
"Мы возвращались кружным путем, — объяснил Якоб. — Так пришлось. Опять была облава. Они караулят у всех магазинов".
"Скоро вообще нельзя будет выйти на улицу". Лео смотрел затравленно. А Ольга возмущалась: "Мы встретили своих прежних соседей. Когда они нас увидали, то отвернулись. Хорошо, что мы скоро уезжаем".
— Алло, вы еще здесь? — проговорил кто-то рядом. Это была мефрау Крейхер, за чем-то вернувшаяся в гостиную. — Вам следует поспешить. Иначе столкнетесь нос к носу с гостями, а ведь вы этого не хотите? — Помахивая газетой, она удалилась.
И Крейхер ничего не понимает, думала Фрида. Зачем мне спешить? Могу выйти и среди дня. Пусть заходят ко мне, если хотят, я все прибрала. Ей стало жарко в кофте и шубе, она расстегнула их и поднялась. Ждать она больше не станет.
Стеклянная дверь распахнулась, и Бин Хейманс с раскрасневшимся лицом так стремительно подошла к ней, что Фрида отпрянула. Она не должна думать, что про нее забыли, ни в коем случае, но именно сейчас ее, Бин, буквально рвут на части, а как мефрау Борхстейн относится к супу из спаржи, телячьему рагу с горошком и салатом, и особенному десерту, и к тому, что стол будет украшен, а она, разумеется, будет сидеть во главе стола? Вместе они пошли к выходу, где Фрида поставила сумочку на скамью. Словоизвержение Хейманс ошеломило ее, она только кивала.
— Сумеете ли вы это осилить, мефрау Борхстейн? Обойдется вам в целый капитал. Взгляните-ка сюда. — Бин подала ей бумажку с цифрами.
— Для этого надо надеть очки. — Фрида сунула бумажку в карман шубы. — Я же сама так хотела, меня никто не заставлял.
— Ладно. Такую круглую дату полагается отпраздновать. Если не ошибаюсь, вы у нас одна из трех старейших подопечных. Но пирожные сейчас так подорожали. Я понимаю, вы хотите сделать заказ у Весье, такого кондитера больше нигде не найти. — Она помогла Фриде застегнуть шубу, поправила шарф. — Ну вот, теперь вам будет тепло. Идите и поскорей возвращайтесь. К счастью, все поблизости от нашего дома.
Хейманс проводила старую женщину, отчасти снисходительно, отчасти досадливо принимавшую ее заботы, к самому выходу. Когда она как бы с сознанием исполненного долга подняла ей воротник шубы, будто одевала куклу, Фрида сделала нетерпеливый жест, но Хейманс его не заметила. Белый халат развевался уже далеко.
Выйдя из кабинета, директриса увидела в вестибюле Фриду. Она натягивала перчатки. Издали казалось, что ее невзрачная фигура в длинной шубе, под огромной шапкой держится вертикально только благодаря этой черной меховой оболочке.
— Вы уходите? — Ван Стратен подошла к Фриде.
— Да, ухожу. — Это звучало решительно. У нее были сомнения, от этого никуда не денешься, но ведь привыкла же она ходить каждое утро на прогулку! А все вокруг делают вид, будто она собирается совершить нечто чрезвычайное. Шведы спокойно обойдутся без нее, во всяком случае, одной надоедливой старухой для них будет меньше. Она пыталась говорить прежним тоном, но поднятый воротник приглушал ее голос.
Рена провела ладонью по вытертому меху рукава.
— Ну что ж, тогда с богом. И будьте поаккуратней.
— Я всегда аккуратна.
Они кивнули друг другу, улыбнулись. Фрида пошла к выходу.
— Я вернусь вовремя, — сказала она на прощанье.
Директриса уже не слушала. В кабинете снова зазвонил телефон. Ее просили подняться на третий этаж. Время не ждет.
— Откачаем Социальную службу, и по домам, — сказал Балтюс. После работы у второго колодца они снова отдыхали в кабине.
— Если бы так. — Ферстрейен уже порядком вымотался.
— Знаешь, в чем тут дело? — Балтюс взял свой собственный термос и опять налил кофе. — Просто у субподрядчиков кишка была тонка стоять на своем. — Он ударил кулаком по колену. — Эх, парень, вся эта шайка-лейка продалась с потрохами.
Ферстрейен не отвечал. Хотя его раздражало, что впереди ничего не видно, он не хотел больше протирать запотевшие стекла. Ему все обрыдло. Работа застряла на мертвой точке. Какие только напасти не валились на них сегодня: дважды отказал насос, лопнул один из шлангов. Пришлось посыпать асфальт песком, потому что стекающая по тротуару вода замерзала. Управиться бы хоть к полудню.
Оборудование лежало наготове возле колодца Социальной службы. На всякий случай Балтюс осмотрел насос.
— Надоело канителиться с этой рухлядью. Представляешь, вдруг придется сматывать удочки и ехать за новым.
— А куда ты девал щитки?
— Поставил в кузов.
— Так они же нам еще понадобятся.
— Навряд ли. Для этого колодца уж точно нет. Кто сюда полезет. Машина стоит впритык к стене, не протиснешься, даже ребенку видно.
Балтюс подцепил крюком тяжелую крышку и стащил ее с колодца, откуда тотчас повалили белые клубы пара. Затем направился по дорожке между зданиями.
— Ты куда?
— В Энергосбыт, в мужской туалет.
— Что, опять?
— Послушай, парень. Я здоров как лошадь, но пузырь у меня слабый. Это моя беда.
— А колодец открытый?
— Так ведь ты здесь будешь? И зрение у тебя нормальное.
— Задвинь хоть крышку на это время.
— Чепуха. Пусть пар пока выйдет.
Ферстрейен проводил взглядом Балтюса, который деревянной походкой просеменил к зданию и нырнул в боковую дверь. Горячий пар из колодца бил ему прямо в лицо и на мгновение окутал его со всех сторон. Ничего не видя, он отступил назад, промокнул лицо, потер костяшками пальцев слезящиеся глаза. Глупо стоять сейчас с подветренной стороны. И снова у него было ощущение, что разом наваливаются жара и холод, лишают его сил.
Он начал прохаживаться взад и вперед, подняв воротник тужурки, руки в карманах. Его познабливало, хотелось закурить, но разве на таком холоде свернешь сигарету. Стоя на крышке колодца, он обвел взглядом окна конторы Энергосбыта. Может, снова появится за окном симпатичная девушка в модном пуловере. Если она ему улыбнется, все будет хорошо. Но единственное, что он углядел сейчас, был строгий мужчина в черном костюме, который бегло взглянул на него и тут же отвернулся. Сволочь.
Зря я это сделал, подумал он. Ведь таким манером ничего не изменишь. Уже надев тужурку, он вдруг бросился в спальню. Она притворялась, что спит, но не спала, он точно знал. Он вытащил ее из постели, не зная, что ему делать с этим теплым, сонным телом. Тогда он размахнулся и ударил. Когда она упала обратно на одеяло, он уже был за дверью.
