Поднявшись на пригорок, Серега остановил машину, вылез из кабины, обошел кругом, потирая с изумлением длинный нос и как бы удивляясь, что «драндулет» еще не рассыпался. Осмотрел автомобиль беглым, но опытным водительским глазом, не упускающим ни малейшей неисправности. Хлопнул дверкой.
— Ладно, переживем как‑нибудь!
— Вот именно, — поддержал Карцев и, чтобы увести беднягу от мрачных переживаний, заговорил о плохих дорогах в здешних местах.
— А кто в них тут нуждается? Повидал бы гы, что тут лет десять назад творилось! Ты бы здесь луковичку паршивую не нашел на закусь! Представляешь, торчит домишко, а кругом ни деревца, ни кустика, даже картошку не сажали! Голословность сплошная. Провалиться мне, ежели я видел хоть одну живую курицу! Чего жрали — уму непостижимо. А ты — дороги… Вот на старых промыслах, что вскоре после войны пустили, там совсем другая процедура. Дороги сплошняком асфальтом крыты, а мы тут матом кроем! И будем крыть еще лет десять! Э–э! Стоп! — спохватился шофер и тормознул. — Во–он, видишь, за бугром? То и есть середавинская бурилка. — Шофер показал на маячившую неподалеку вышку.
Карцев вылез из машины, поблагодарил, крикнул:
— Береги рессоры! — и направился к вышке.
Вскоре навстречу ему показалась двуколка, влекомая косматой лошаденкой. Ездок в брезентовом плаще повернулся в сторону Карцева, из торчащего конусом капюшона выглянуло обветренное лицо с жидкими висячими усами. Скользнув взглядом по военной шинели встречного пешехода, он хотел, видимо, что‑то спросить, но не спросил, только шумнул сердито на лошадь:
— Вье! Куку–р-руза!
Впервые Карцев увидел буровую вблизи. Возле глубокого оврага — вышка на четырех ногах, ржавые баки — емкости, кучи бурой глины, трубы в штабелях; чуть в сторонке — культбудка для вахты и котельная: из дощатого сарая возле вышки слышен гул дизелей. Над черной трубой котельной — едва приметный дымок, людей не видно нигде.
Карцев направился к культбудке, отворил дверь. Вахта буровиков, дежурных слесарей и электриков — человек семь — обедали. Трое сидело на скамье у продолговатого, сколоченного лишь бы как стола, другие лежали прямо на полу, подстелив ватники. В углу на табуретке приткнулась молодая женщина с красивым, по–детски пухлым лицом. Положив на край стола тяжелую грудь, замаскированную старательно цветастой кофточкой, она читала какую‑то книгу.
В будке было душно, трубы отопления пышали жаром, окна густо запотели. От мокрых брезентовок, развешанных по стенам, остро пахло нагретым машинным маслом. С низкого фанерного потолка свешивалась большая лампа, ватт на двести, свет ее резал глаза.
Карцев поздоровался с порога, спросил мастера Середавина. Белобрысый паренек, сидевший за столом, посмотрел через плечо на незнакомца, и яркие голубые глаза его блеснули озорно, как у человека, настроившегося рассказать потешный анекдот.
— Ай–ай–ай! — воскликнул он. — Как же вы с ним разминулись, дорогой товарищ! Ведь он только–только отбыл на персональном дилижансе в неизвестном направлении.
— Так это его встретил я, когда шел к буровой! — сказал Карцев с сожалением. — Он в плаще, на такой мухортой лошадке, да?
— Совершенно буквально! На личной Кукурузе.
— За что ее так? — усмехнулся Карцев.
— Да не растет же, сволочь! Ни та, ни другая.
— Не горюйте, товарищ, — сказал кто‑то из лежа–шпх на полу. — Петр Матвеич, бывает, и возвращается…
— Если вы из газеты или телевидения, то дело поправимое, — повернулся, перекинув ногу через скамью, белобрысый. — Все объекты, представляющие интерес для широкого читателя и телезрителя, так сказать, налицо. Вот, к примеру, перед вами знаменитый бурильщик Генрих Иванович Бек! Да–да, не сомневайтесь: тот самый!.. Он не раз устраивал пресс–конференции для представителей печати. Встречи с ним проходят всегда в атмосфере дружбы и откровенности и завершаются подписыванием совместного коммюнике…
— Во подвалил верея…[1] — гоготнул длинноногий, в огромных сапожищах, рабочий, и курносое лицо его расплылось в простодушной, глуповатой улыбке.
Знаменитый бурильщик Бек, на которого указал белобрысый паренек, лежал на полу. Пошевелив рыжими бровями, сказал Карцеву:
— Не обращайте на них внимания. Ваня наш — это самое… в журналисты метит. Натаскивается… — И пареньку: — Эй, журналист! Подай пожненского чайку!
— Сей минуту, Генрих Ваныч! — схватил тот со стола алюминиевый чайник, исчерканный надписями.
Большая красная рука бурильщика, усыпанная крупными веснушками, поднесла носик чайника к пятнистым от тех же веснушек губам. Напился. Посмотрел на часы и улегся удобнее на расстеленную у батареи отопления стеганку.
«Что за немец с нижегородским диалектом?» — подумал Карцев и сказал:
— Я не из газеты, меня прислали к вам на работу.
Теперь все присутствующие посмотрели на Карцева по–другому. Не то чтобы с разочарованием, но и не с первоначальным интересом.
— Что же вы будете делать у нас? — поинтересовался Генрих Бек, не меняя позы.
— Что скажут.
— А что вы, извиняюсь, умеете?
— Ничего.
— Как так?
Карцев развел руками.
— Так‑таки ничего? — поглядел на него Бек с недоверием и сел.
— Я из армии, там другому учили, — пояснил Карцев.
— А–а! Ясно. Левой–правой, вольно, шагом марш, ложись! — отозвался язвительно длинноногий в сапожищах, а молодая женщина подняла голову от книжки и посмотрела на Карцева испытующе–пристально.
Тот не нашелся, что ответить, и, видя, что все курят, тоже вынул сигарету.
Рабочие за столом, отхлебывая из кружек, заговорили о каком‑то осложнении, случившемся у соседей: «Нам такое не грозит», «Обер шевелит мозгой почище Госплана», «Деловая смекалка, Маркеша, от бога», «Бывает и от жены…», «За лавровыми венками мы не гонимся, нам бы хрустов побольше!»
— Несложно, если другие хлопают ушами, — буркнул Генрих Бек непонятно: то ли в похвалу, то ли в осуждение.
И опять пошли перекатываться непонятные для непосвященного реплики и слова.
Взгляд Карцева остановился на приколотом к стене большом листе бумаги, размалеванном во все цвета радуги. «Геолого–технический наряд», — прочитал он. В наряде столпотворение терминов и цифр. «Радиокаротаж… Кунгурский ярус… Долбление…»
«Серьезная фирма…» — подумал Карцев немного встревоженно и принялся рассматривать в простенке между окон устрашающие картинки по технике безопасности. Рядом с ними, как бы поддразнивая, висела пустая аптечка… Дескать, давай калечься, черта с два тебя перевяжут…
— Ну, смекалистые, закругляйся! — помахал часами Бек, сказал: — К концу смены инструмент должен быть наверху.
— Опять‑таки, что считать верхом… — ухмыльнулся белобрысый.
— Ты, Шалонов, не каркай, а давай на пару с Алмазовым… Эй, Маркел, где ты?
— Да здесь я… — отозвался длинноногий в сапожищах — он складывал что‑то в авоську, стоя рядом с молодой женщиной, читавшей книгу.
— Давайте отпаривать по–быстрому ротор. Мороз подкручивает. Ясно?
— Сей минут, Генрих Баныч! — козырнул белобрысый Шалонов и крикнул: — Маркел, ну‑ка сапоги в охапку! Покажем трудящимся массам класс отпаривания ротора! — Он крутнулся, дернул за кончик косынки, кокетливо повязанной на голове молодушки с девчоночьим липом, прижал руку к сердцу: — Душа Валюха, пожалей твоего муженечка родного, подкинь парку погуще!
— Вот я те подкину, шалопут, — улыбнулась та, закладывая страницу в книге шпилькой для волос.
Рабочие ушли, а она взяла веник и принялась выметать нз будки мусор. Карцев попятился к двери, чтоб не мешать Алмазовой, спросил, стоит ли ждать мастера или лучше приехать завтра.
— Хотите или не хотите, а ждать все равно придется: вахтовая машина раньше вечера не придет, — ответила Валюха и, в свою очередь, спросила: — Значит, вы к нам верховым?
— Не знаю.
— Верховым. Точно. Наш бывший заболел. — Она перестала мести, измерила Карцева оценивающим взглядом, словно проверяла, подойдет ли, и, решив что‑то про себя, заметила: — Трудновато придется вам, пока в стажерах проваландаетесь. Заработок‑то детский. Семье — зубы на полку…
— Семьей я не обременен…
— Ба! Неужто холостой? — воскликнула недоверчиво Валюха.
Карцев отшутился:
— Холостыми патроны бывают…
— Ну, это безобразие. Столько сестры нашей вокруг пропадает зазря, а тут холостяки разгуливают, — сказала Валюха серьезно, но зеленоватые с крапинками глаза ее светились лукавством.
Карцев улыбнулся и вышел из будки, не оглядываясь. Взойдя на помост вышки, он стал в сторонке, чтоб не мешать рабочим, и засмотрелся на их возню. Что‑то У них не клеилось: то ли деталь какая‑то вышла из строя, то ли еще что‑то.
