— Вижу ваши чаи… не слепой, — усмехнулся толстяк, щелкнув ногтем по бутылке.
Леонид Нилыч помог раздеться гостю, у которого вместо левой руки висел протез. Карцев знал, что это начальник ремонтно–прокатной базы Искра–Дубняцкий, но познакомиться с ним случая не выпадало. Теперь они познакомились. Леонид Нилыч налил всем по стопке.
— Ты бы дал что‑нибудь покусать, дистрофиком станешь от такой организации. Полтора суток по промыслам мотался. Домой не зашел, прямо к тебе. Дело дрянь, Леонид, грязевых шлангов я не добыл. В управлении все на меня — чертом, в других конторах погода не лучше нашей. Хоть ты им золотые горы обещай, взаймы никто и полшланга не дает. Сегодня у нас на приколе[5] две бурилки, а что будет завтра — один аллах ведает. В общем, я умываю руки. Я всех предупреждал: полученная партия шлангов барахло! Если б не цацкались, вернули брак поставщику, сегодня бы имели новые.
— Погоди, как‑никак, а продержались полгода, — возразил Леонид Нилыч.
— А теперь будем полгода стоять. Иди доказывай, что ты не верблюд! Я звонил из Нагорного Хвалынскому, пусть едет сам и воюет, но… — безнадежно махнул рукой Искра–Дубняцкий, — можешь мне поверить, трофеев ему не перепадет. Надо тебе, Леонид, в обком двигать, подключать высшие инстанции, иначе сидеть нам всем на бичу[6].
— Ты вроде никогда не был трусом, а тем более — паникером, — усмехнулся Леонид Нилыч.
— Не был, так доведете, что стану пугаться даже какого‑нибудь ножика финского… Давай колбасы или чего там у тебя…
Леонид Нилыч усмехался, но по лицу его было видно, что озабочен он не меньше начальника базы. Карцев уже слышал краем уха о неприглядной истории с грязевыми шлангами — особо прочными, сплетенными из стальной проволоки и прорезиненными рукавами. По ним насосы под большим давлением качают в скважины глинистый раствор.
Четверть часа назад Леонид Нилыч сказал, что к нему ходят «вроде как к судье или к попу на исповедь…» Сейчас Карцев мог с уверенностью предположить, что после «исповеди» Искры–Дубняцкого вряд ли состоится у них мирное чаевничанье или сеанс шахматной игры: с рассветом Леонид Нилыч укатит на электричке в обком.
Вечеринка с легкой музыкой
Выдавали зарплату.
Карцев получил деньги, вышел на крыльцо конторы и поглядел на небо, сулившее опять ветреную погоду. Закатное солнце — красное, будто клест–сосновик, — нырнуло за горизонт, и тут же наступили сумерки.
Кто‑то тронул Карцева за плечо. Обернулся — Ваня Шалонов. Улыбается, потирая руки, топая и скрипя половицами. Подмигнул, спрашивает:
— Как смотрит товарищ верховой на то, чтобы отметить сие выдающееся событие? — Он похлопал себя по карману. — Нет–нет, не на троих, а культурненько, в соответствующей обстановочке, чтобы легкая музыка и салют пробками в потолок. По традиции, так сказать, положено.
Карцев усмехнулся. Традиций следует придерживаться, но где собрать всю вахту? У него, Карцева, в комнатушке? Так там, чтоб протянуть Маркелу ноги, придется распахивать дверь…
— Об этом позаботятся массы, все будет чин–чинарем. На высшем уровне. Я сейчас…
Шалонов куда‑то исчез и скоро вернулся, объявил: сбор через два часа на квартире у Алмазовых. Будет вся вахта.
Умывшись и переодевшись, Карцев зашел в магазин, нагрузился бутылками и поехал на автобусе к Алмазовым.
Дверь открыл Маркел. В двухкомнатной квартире на первом этаже сидел пока что один Шалонов с гитарой в руках и «прогонял» свой репертуар легкой музыки.
Карцев был уже достаточно наслышан об успехах музыканта–любителя.
Дело в том, что увлечение быстро входившим в моду популярным инструментом произошло случайно, когда Шалонов увидел его на полке в сельпо по соседству с буровой. Он тут же решил приобрести гитару, однако покупка в тот раз не состоялась: за товар полагалось платить не деньгами, а шкурками сусликов.
Чудные правила сельской торговли озадачили Шалонова, но не охладили музыкальный пыл. Очень уж хотелось ему иметь гитару, но ходить по степи и промышлять сусликов не было ни времени, ни охоты. Тогда Шалонов — парень сообразительный и находчивый — решил добыть обменное сырье «поточным» способом. Посулив известному шоферу Сереге Еткульскому, или иначе — Хоботу, подбавки, он отправился с ним на бойлере в степь, а дальше дело пошло как по маслу. Вода из шланга — в нору, суслик — из норы. Хватай его за голову и тюкай об каблук.
При помощи современной техники план был выполнен за какой‑то час. Ободрать зверьков труда не составило, а высушить — и того меньше: горсть гвоздиков — и вся стенка будки на солнцепеке покрылась распятыми шкурками.
Совершив натуральный обмен продукции, Шалонов с ходу отправился в клубный кружок гитаристов. Но там его постигло горькое разочарование. Руководитель— этакий пижон с ехидной ухмылочкой, — показав Шалонову на ухо, нахально заявил: «Гуляйте домой, молодой человек. Все равно Иванов–Крамской из вас не получится…»
Конечно же, Шалонов не поверил ему, тем более что знакомый баянист из местного ресторана совершенно авторитетно сказал: «Слух — ерунда на постном масле. Слух можно развить даже у глухого» — и предложил ему давать по два урока в неделю. Разумеется, за плату.
Заручившись поддержкой компетентного лица, Шалонов приступил к освоению инструмента на форсированном режиме, используя любую свободную минуту, в том числе и на буровой. И что же? Свои, казалось бы, люди, но и здесь человек натолкнулся на черствость и непонимание. А Валюха, так та с присущей ей грубостью даже ультиматум заявила:
— Если ты, черт горластый, притащишься еще раз сюда с гитарой, я за себя не ручаюсь!
Как же можно в таких условиях достичь совершенства? Поэтому начальный период обучения сильно затянулся и конца ему пока не было видно.
Сейчас, откинувшись на софе, Шалонов бряцал с особым усердием, точно испытывал струны на динамическую нагрузку.
Вслед за Карцевым в комнате появилась разнаряженная и пахнущая «Белой сиренью» Валюха. Всплеснув руками, воскликнула страдальчески:
— Шалонов! Поимей же ты наконец совесть!
Тот, оборвав игру, посмотрел на нее кротким вопрошающим взглядом. Затем, сообразив, чего от него хотят, надул обиженно губы, вытер струны рукавом, чтоб не поржавели и чтоб не пропала чистота строя, положил гитару на подушку.
Валюха принялась накрывать на стол. Карцев, все еще удивленный ее странной сухостью и отчужденностью, молча смотрел на ловкие, хлопотливые руки молодой женщины с круглым детским лицом.
«А ведь она вовсе не толста! Обман зрения оттого, что талия у нее уж очень узка, а бедра широковаты. Контраст», — сделал он открытие и улыбнулся с непонятной радостью, словно ему не одинаково, какая внешность у Маркеловой жены!
Валюха почувствовала, что ее рассматривают, не смутилась, только взглянула настороженно, движения ее стали плавнее, походка пружинистей, и вся она еще больше похорошела.
Появились другие гости: Бек с супругой — худощавой и такой же рыжей, как сам, Варварой Оттовной. Они, как это принято у немцев, притащили к столу собственную провизию: миску жареной рыбы, кастрюлю горячих галушек, поджаренных на сале, именуемых «вертеле», и в придачу бидончик компота на запивку. Сели за стол. Карцев оказался против Бека и Валюхи. Налили стаканы, но и поплывший по комнате водочный дух не заглушил запаха «Белой сирени», которым, кажется, пропахли даже огурцы и картошка, появившиеся на столе.
— Колос–сально! — набросился на еду Шалонов.
— Кажется, и я малость проголодался, — объявил Маркел, накладывая себе из всех тарелок.
Выпили. Варвара Оттовна — к слову пришлось — начала рассказывать про индийскую душещипательную кинокартину, которую видела на днях. Шалонов, дурачась, подстегивал ее для увеселения хлесткими вопросиками. Компания смеялась. Маркел — нет. Он любил, когда больше пьют и поменьше болтают о всякой ерунде, вроде кино. Если уж охота поговорить, то есть вещи более серьезные, интересующие всех. Уловив момент, он спросил громко:
— Генрих Иванович, ты не подсчитывал, сколько нам накрутят бухгалтеры за проходку?
— Нет, Маркел. Зачем считать? Кончим, тогда и займемся…
— Много ли до конца осталось! Нам бы так, хоть приблизительно… По финансам кое‑что прикинуть.
— Сами, слава богу, грамотные, любого бухгалтера за пояс заткнете — не ошибетесь, — усмехнулся Бек.
— Насчет прогрессивки сомнений нет.
— А что? Законно! — подтвердил Шалонов.
— Наше отдай, не греши! — продолжал Маркел. — За безаварийность, за скоростной спуск колонны, за…
— Ну–у… зазазакал!.. Ты опусти ее раньше, колонну–то — окоротил Маркела Бек.
— Опустим законно! Не впервой! — опять подал бодро свой голос Шалонов.
