— Там, в корпусах, И доказывает в, ту сторону, где белые трехэтажные дома стоят под зелеными л крышами.
Так они уже не спят, говорю, Ч видите, повысовывались, им спать не хочется.
Не хочется, а надо, — говорит он, — режим. Им поправиться надо, понимаешь?
И смотрит на меня грустно.
— А куда мы идем? — спрашиваю.
Во-он туда, — он показал в дальний край парка, — видишь красный домик, кирпичный? Там мы живем.
— А там можно? — спрашиваю.
— Там можно, — говорит он, а сам смотрит на меня, будто заплачет сейчас.
— Ладно, — вздохнул я, — пускай спят, если им делать нечего.
И выключил Боба.
Пришли мы. На самом краю парка, там где ограда заканчивается, стоит в зарослях двухэтажный кирпичный домик. Первого этажа почти совсем не видно, закрывают его кусты — смородина, кажется, и еще какие-то другие, может, малина, не знаю. И деревца тут же растут фруктовые — вишни и яблони, а между ними дорожка, через нее белую деревянную дверь видно. Я думал мы к этой двери пойдем, а они вокруг дома обошли, там с другой стороны тоже дверь, только темно-коричневая, а за ней лестница деревянная — на второй этаж. Пошли мы по ней — Николай Петрович впереди, мы с Таней — за ним. Ступеньки какие-то узкие и высокие, с выступами. И надо же — я зацепился, чуть не грохнулся. Таня меня поддержать задумала, гитарой за перила задела, струны загудели.
Ну и лестница у вас, — говорю, — как в итальянском кино.
— Лестница, действительно, неудобная, — обернулся он, — зато наверху живем.
— А чего хорошего? — спрашиваю.
Чего хорошего? Поднимемся, увидишь. Под нами, на первом этаже, заместитель директора живет, так он проходу не дает: давай меняться.
— А вы?
А мы? Что мы ему, Таня?
А мы ему — фиг с маслом! — вдруг весело сказала она.
Они оба засмеялись.
Вот так, — сказал он, — хотя у него три комнаты, а у нас — две.
— Тоже три! — заявила она, взбираясь на последние ступени.
— Ну третья — это так, самоделка, — он стоял уже возле двери, отпирал ее ключом.
А у нас весь дом — самоделка! Мы его сами делали! — она гордо посмотрела на меня.
— Ну да?!
Таня правду сказала, мы своими руками раствор месили, эти кирпичи клали. Танечка еще маленькая была, так она в игрушечном ведерке цемент подносила… Ну, вот, пришли. Милости прошу к нашему шалашу.
Он распахнул дверь, пропустил меня вперед в квадратную прихожую, и я очутился среди книг — все четыре стены вокруг меня были сплошь заставлены книгами. И там, где двери, тоже все вокруг заставлено книгами.
Был я однажды у Люды в театре, в библиотеке. У них там своя библиотека, пьесы всякие, и еще другие книги про постановки, для работы, в общем. Все это — в одной небольшой комнате, и там вот так же все книгами заставлено, вроде сами стены из книг сделаны. Так то для работы, для репетиций, им там каждый раз чего-то требуется, а здесь ведь дом, квартира, люди живут. На кой черт им столько книг, да еще в прихожей! Напоказ, что ли? Вот, мол, какие мы умные, сколько читаем?!
Поглядел я на корешки. Господи! Скучища одна, какие-то «Методики преподавания», «Психология подростков», «Основы эстетического воспитания»… Сдохнуть можно!
Он увидел, что я рассматриваю, и говорит:
— Да, вытесняют нас книги. Видишь, пришлось сюда часть выставить.
— А детективы у вас есть? — спрашиваю.
— Детективы? Честно говоря, не знаю. Танюша! — крикнул он в комнату, — детективы у тебя есть?
— Был один чужой, я отдала, — отозвалась она оттуда. — Но я могу попросить.
Попроси, пожалуйста. И еще достань, если можно, — вот Валерий этим жанром интересуется.
Я хотел сказать, что никаким жанром ее интересуюсь, просто так спросил, но не успел.
— Ну, пойдем, пойдем… — Он взял меня за плечи и повел в комнату.
Комната как комната. Диван, стол, книжный шкаф, телевизор — старый «Рубин», у нас гораздо лучше — «Электрон», с большим экраном. До стенам какие-то рисунки развешены, а в шкафу, за стеклом, рядом с книгами — всякие фигурки и кораблики из дерева.
Чем он хотел удивить меня здесь, наверху, не знаю, фигурками этими, что ли? Или тем, что посредине стола, на розовой скатерти, торчал здоровенный торт с шоколадными завитушками, а рядом стояли две бутылки шампанского? Подумаешь, торта я не видел! Или шампанского!
Танька бегала вокруг стола, раскладывала тарелочки, ложечки, суетилась, доставала из ящиков какие-то резные салфеточки, а мне смешно стало, что они из-за меня суетятся. Сел я на диван, поставил рядом свой маг, хотел включить, и тут Николай Петрович говорит:
— Пойдем, я тебе Танину комнату покажу, ты в ней жить будешь, если понравится.
Мы прошли коридором на противоположную сторону дома, вошли в небольшую комнату с голубыми обоями. Он подошел к окну и сказал:
— Смотри.
Я посмотрел. И увидел море. Слева оно было видно мало, его закрывали корпуса, а вправо — далеко, до горизонта. Оно сияло на солнце — синее, синее, а над ним плыли белые облака.
Я никогда раньше не видел моря. Люда все обещала, что повезет меня, а как подходило лето, уезжала на гастроли в разные города, а меня в лагерь отправляла или у бабушки оставляла. А тут оно передо мной совсем близко, я даже запах его услышал. И парусник увидел — крошечной белой точкой он виднелся вдали. Совсем как в стихах в… «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом…»
— Красиво? — спросил он.
— Красиво.
— Вот здесь будешь жить, в этой комнате, — он положил мне руку на плечо. — И каждое утро, просыпаясь, будешь видеть море. Согласен?
— А Таня?
— Таню мы переселим еще выше, на голубятню.
— Куда? — не понял я.
— Так мы верхотуру называем, где я оборудовал себе кабинет. Пойдем, покажу.
Мы прошли в кухню, и я увидел деревянную лесенку, ведущую на чердак. Он полез первый, я — за ним.
Ну, точно, это был чердак — со скошенным потолком, с небольшим Круглым оконцем Но пол был застелен линолеумом, стены оклеены светлыми обоями. У окна стоял маленький стол с зеленой лампой, у противоположной стены — кушетка, сбоку этажерка с книгами, а с потолка, с косых, идущих под углом крашеных досок, свисали на нитках разноцветные фонарики из цветной бумаги.
— Ну, как? — спросил он.
— Неплохо, — сказал я. — Настоящая комната.
Мы сами все сделали с Таней и Тамарой Михайловной. Часть чердака отгородили и все это своими руками оборудовали.
— А это зачем? — я показал на цветные фонарики.
— Танины выдумки… — он вытянулся и тронул один из фонариков рукой. Тот зазвенел, как звенят стекляшки в люстрах. — Когда с моря ветер идет, они колышутся и звенят на разные голоса… Очень здорово получается…
Он откинул круглую створку окна.
— Глянь-ка…
Я посмотрел. Море отсюда было видно в обе стороны, дома теперь не заслоняли его слева, впечатление было такое, будто плывёшь на корабле.
— Хорошо, правда? Таня любит сюда забираться, читает здесь, уроки делает… что-то он уж больно расхваливает эту свою голубятню, удивить меня хочет или показать, какие они умелые, все своими руками? Подумаешь, невидаль — цветные фонарики! Мы их в школе еще в четвертом классе делали, в зале вешали, на новый год. Или, может, они меня хотели сюда поместить да постеснялись, решили, что могу обидеться, вон, мол, куда загнали…
И тут я заметил дверцу, маленькую дверцу в стене. Она была тоже оклеена обоями и поэтому почти сливалась со стеной, сразу и не разглядишь.
— А это куда? — спросил я.
— Выход на чердак. Он ведь до конца дома тянется.
Николай Петрович открыл дверцу, мы прошли на чердак, где было сложено разное барахло, дошли до края дома, и там я увидел слуховое окно, от которого вела на землю железная пожарная лестница.
«Значит, можно вылазить отсюда и залазить обратно на голубятню, не тревожа никого в доме», — подумал я.
Мы вернулись в комнату, я еще раз оглядел ее и решил, что мне здесь было бы совсем неплохо.
— А можно я здесь поживу, в этой комнате?. А Таня пусть там, у себя остается?
— Тебе здесь понравилось? — Понравилось.
— Честно говоришь или так? — он покрутил в воздухе пальцами.
— Честно говорю — понравилось.
Ну, что ж, Смотри, сделаем так, чтобы тебе было лучше. Книги здесь есть и свет тоже есть, вот только водопровод мы сюда не протянули, придется вниз спускаться, если что…
— Ничего, спущусь.
— Ну, гляди. Ночью здесь прохладно может быть, теплое одеяло возьмешь.
Он прошелся по комнате, оглядел все.
— А вообще, я думаю, тебе здесь будет хорошо.
— Я тоже так думаю.
Ну, а если передумаешь или что не так, скажи, не стесняйся, мы все сделаем, чтоб ты себя чувствовал свободно, как дома.
— Ладно, вы не беспокойтесь.
Я сижу на кушетке, в самом ее углу, и гляжу в пол. А он стоит напротив меня, я вижу его ноги в стоптанных летних туфлях с дырочками по всему верху, вижу плохо отглаженные серые брюки в полоску, и мне почему-неловко становится, я не знаю, что еще говорить, и мы молчим. Он переминается с ноги на ногу, видно, хочет еще что-то сказать или спросить, но не решается. И молчит. И я молчу.
