И я решил — уж лучше сейчас подняться, чтоб с ним вместе прийти.
Спустились мы по лесенке, он провел меня в ванную, сам вышел за дверь. Я пустил холодную воду, она лилась, шумела, а я нарочно стоял долго-долго, смотрел, как она льется, пусть думает, что я моюсь, а я стоял, смотрел на воду, на себя в зеркале. Волосы чуть смочил, поправил. Опять постоял. Лицо малость ополоснул. И снова стою, смотрю на воду, на себя, вокруг все рассматриваю — зубные щеточки разноцветные в пластмассовом стаканчике, коробочки разные, с кремом, что ли, одеколон «Утро» — вое это на стеклянной полочке возле зеркала, все такое чистенькое, сверкающее, расставлено в строгом порядке, как на витрине в магазине — сразу видно: все тут у них по полочкам разложено, все только на своем месте должно лежать, не дай бог что-нибудь сдвинуть… И в жизни, видать, — то же самое: все по расписанию, все заранее рассчитано — не дай бог сдвинуть что-то…
Взял я мыло, намочил под струей воды, вроде умывался, кинул в мыльницу, перемешал все на полке как попало… Вроде легче стало. Стою и думаю, сколько же он меня за дверью будет ждать, неужели не надоест? Что бы еще такое придумать? Крышку «от унитаза поднял, воду спустил, крышку захлопнул. Руки помыл. Ну, думаю, надоест ему, позовет он меня или в дверь постучит… Нет, молчит деликатно. Я бы еще потянул время, но больше ничего придумать не мог, вышел, а воду не завернул, льется она, думаю, скажет или нет. А он и не заметил. Увидел меня, улыбнулся радостно: «Ну, пошли», — говорит. И тут только я рассмотрел, что костюм на нем темно-коричневые, в полоску, и туфли новые, черные, и рубашка белая, и галстук повязан. Все, правда, неважно сшитое, и не в тон подобрано, и галстук какой-то идиотский, бурый, но все отглажено, отутюжено.
«Ну, — думаю, — все, представление готовится, актеры в сборе, костюмы надеты, сейчас пойдет занавес. Что ж, вы хотите сыграть свои роли? Ладно, я вам свою сыграю».
Извините, — говорю, — я, кажется, забыл закрыть воду.
— Да шут с ней, — говорит он, как будто ему безразлично, — идем.
— Нет, что вы, как же можно, я должен вернуться. Вечно что-нибудь забываю, или разбиваю…
Я возвращаюсь в ванную, прикручиваю кран и как назло цепляю локтем флакон с одеколоном. Он вдребезги разлетается на плиточном полу. Вся ванная наполняется запахом утренней свежести. Он заглядывает и видит: сидя на корточках, я подбираю осколки.
— Что случилось?
Извините, пожалуйста, мне так неприятно! Нечаянно задел одеколон….
— Нашел о чем печалиться! Пахнуть хорошо будет! А вот осколки, действительно, подобрать необходимо. — Он наклоняется и вместе со мной принимается подбирать осколки. Подошвы его новых туфель купаются в одеколоне, по-моему, они жадно впитывают его, теперь они будут: разносить этот запах по меньшей мере три дня. Но он смело ступает в лужи.
— Господи, чем вы тут занижаетесь?
В дверях стоит желтоволосая, полная женщина с веселым румяным лицом и удивленно смотрит на нас. На ней тоже костюм — только серый кримпленовый, в рубчик, а на груди, из-под жакета, виднеется белая кружевная кофточка, завязанная под горлом такой же тесьмой. Я сразу же догадался кто это, и был очень доволен, что она пришла сюда в своем парадном одеянии — тоже, видать, нарядилась для торжества.
А ему, видно, не по себе стало.
Да, вот, понимаешь, Тамарочка, флакон с одеколоном я уронил.
— Уронил так уронил, — говорит она так, как будто ей очень весело, — но что ж ты ребенка лазить по полу заставляешь! Здравствуй, Валерий, извини, что не смогла тебя встретить, у меня урок был.
— Здравствуйте, — я поднимаюсь с пола и протягиваю ей свою мокрую, пропахшую одеколоном руку, — очень приятно! Только Николай Петрович неправду сказал, флакон разбил я, а он потом подошел, когда я уже собирал…
Ей приходится шагнуть в лужу, но она делает это, не задумываясь, и крепко жмет мою руку. У нее сильная рука.
— Вот мы и познакомились! — она звучно и как-то плавно засмеялась. — Но что ж вы по лужам ходите, вытерли бы сначала! Танюша, тряпку принеси!
Извините, Тамара Михайловна, это я во всем виноват, вечно что-нибудь сломаю…
— Не огорчайся, возраст такой, координация движений нарушается — это скоро пройдет. А теперь уходите отсюда оба, — она сдвинула к локтям рукава жакета, — осколки вон туда, в ведро бросайте, Танюша, помоги мне!
Прибежала Таня, принесла тряпку. Они вдвоем стали протирать пол, а мы вышли на кухню. Вид у него теперь совсем не парадный: рубашка вылезла, галстук съехал набок, да и у них, пожалуй, будет не лучше. Очень хорошо. Церемонии не состоялась.
И все-таки мне пришлось сидеть с ними вместе за столом. Чего тут только не было! Весь стол уставили: какие-то салаты «ассорти, запеканка под яблочным соусом, куриный холодец, жаркое с кисло-сладкой подливой… На эту подливу особенно напирал Николай Петрович, уговаривал меня попробовать, говорил, что я никогда ничего подобного не ел, что это фирменное блюдо Тамары Михайловны, рецепт которого перешел к ней от бабушки.
Она сама, правда, все время останавливала его, говорила, чтоб он оставил человека (то есть меня) в покое, пусть берет сам, что нравится, и вообще «ненавижу, когда за столом говорят о еде, расхваливают то, что подано!» «Да, да, ты права, — говорил он, — больше не буду», но все время подкладывал мне то одно, то другое, говорил тихо: «Попробуй, это очень вкусно!», и руки у него дрожали, мне даже смешно стало. И Таня тоже все время подсовывала мне разные пряности в маленьких тарелочках, так что скоро вокруг меня образовался целый набор всяких блюд, и я не знал, что с ними делать.
Мы с Таней сидели рядом, а Тамара и он — напротив нас, тоже рядом, я все время видел их, и видел» что он смотрит, все ли я кушаю, и от этого у меня все застревало в горле. Приготовлено все было действительно вкусно, но сам он почти не ел, только расхваливал. И смотрел на меня такими глазами, словно ждал от меня чего-то. Может, он ждал, что я тоже хвалить буду?
Наконец я, кажется, попробовал все, из каждой тарелки, выдавил из себя: «Спасибо, я наелся!», и они с Таней убрали все со стола, сразу легче стало. Только торт оставили. Принесли еще конфеты и варенье.
Тут он стал открывать бутылку с шампанским, но никак не мог сладить с проволокой, снять ее, а пробка уже поползла, я видел.
«Ну, думаю, сейчас цирк будет, всех обольет!» А Тамара увидела, что я усмехнулся, прихватила рукой пробку, и та обратно влезла, ей богу! Ей бы диски метать…
Так, вдвоем, они с грехом пополам открыли бутылку, а я вспомнил, как ловко, одним махом, делал это Алик, примем — по заказу: с выстрелом или тихо, и ни одной капли не прольет, и всем точно, до миллиметра, разольет… Вспомнил и мне грустно стало.
Налил он — мне, себе и Тамаре, а Тане хотел лимонад налить.
«Ну па-а-апа!» — замыла она. Он посмотрел на Тамару она взяла из его рук бутылку. «Что ты в самом деле, тот же лимонад!» И налила Тане полный фужер. «Вот так», — сказала она и поставила бутылку посредине стола.
— Ну ладно, — кивнул он и улыбнулся так, будто героический поступок совершил. — Ради такого случая — разрешаю!
Он поднял свой бокал, посмотрел на меня, на них на всех, и я понял, что сейчас будет речь. «Ну, держись», — сказал я себе, вздохнул и приготовился слушать.
Я хочу поднять этот бокал за Валерия, — сказал он, — чтоб у него все было хорошо.
— Ау меня, между прочим, и так все хорошо.
Да, конечно, но я говорю о будущем, — он посмотрел через свой бокал, будто там, за стеклом, увидел мое будущее. — Я хочу выпить за то, чтобы твоя жизнь, Валерий, сложилась счастливо, чтобы ты нашел свое призвание, чувствовал себя полезным и нужным людям, видел плоды своего труда, хорошие плоды — тогда ты будешь счастлив.
— Только тогда? — удивился я.
— Только! — он не сводил с меня своих восторженных светлых глаз, и я вдруг вспомнил, что его называли «Светлашечка». Я улыбнулся.
— Ты не веришь?
Не знаю… Ну, а если у меня нет призвания?
— Ты о чем-нибудь мечтаешь?
Я подумал и хитро глянул на него.
— Мечтаю.
О чем? — он был очень серьезен, прямо-таки решал мою судьбу, а мне смешно стало.
— Мотоцикл купить.
Он растерялся, и даже расстроился, я видел. Бокал задрожал в его руке.
И тут вмешалась Тамара. Как я заметил, она всегда приходит ему на помощь.
— Коля, ну что мы диспут завели! Выпьем за здоровье Валерия, против этого, надеюсь, он возражать не будет?
— Нет, против этого не буду. Спасибо.
Я отпил половину, в горле приятно защекотало.
— Что ж, за твое здоровье, Лера и выпил все до дна, взял из вазочки конфету, пожевал ее. — И все-таки «неужели все твои мечты ограничиваются мотоциклом?
— Нет, почему же, — я сделал вид, что задумался, — со временем хотел бы машину иметь. «Жигули» или «Волгу».
И тут он меня совсем рассмешил.
