Королев удивленно глядел на оживившегося старика. Ему казалось, что Григорий Григорьевич не любил Долинина, говорил с ним только по делу, сухо, коротко и угрюмо. А выходит, он пристально наблюдал за молодым специалистом своими глубоко посаженными глазами и ценил в нем те качества, которыми сам не обладал. Григорий Григорьевич не умел воевать, протестовать, и мимо неполадок мог пройти, если эти неполадки не грозили немедленной бедой.
— Я тоже считаю Долинина талантливым человеком, преданным производству.
— Вот, верно: преданным производству. Не одному человеку, не начальнику, а производству. Он никому в угоду мнением своим не поступится. Тяжело тебе будет с ним. Смотри, не раскаешься ли? Он — хороший, а ты лучше его должен быть, ты выше стоишь, тебя больше людям видно. И если ты какой грех допустишь, рядом с тем человеком втрое грешнее покажешься. Его сильно в цехе уважают.
— Вы считаете, что я… что мне трудно равняться с Долининым?
Сергею Александровичу неприятно было задать этот вопрос. Но его интересовало мнение Авдонина, который только теперь, когда становился пенсионером, решился быть откровенным, а прежде своего мнения о людях никогда не высказывал.
— Ты?
И на «ты» он тоже никогда с Королевым не говорил, и Королева немного коробила эта фамильярность.
— Ты — неровный, вот в чем твоя беда. Ты для цеха много сделал. Я тебе больше скажу: умней моего руководишь. Я, бывало, где поворчу, где прикрикну, а чуть на меня цыкнут — сам крылья сложу. Ты смелей меня. Это хорошо. Руководителю без смелости невозможно. И к людям подход понимаешь, люди тебя уважают. Не без того, чтобы недовольных не было, недовольные всегда найдутся, а коллектив тебе доверяет. Но ты со своей линии можешь сорваться. А почему можешь сорваться? Потому, что паршивых людей, которые тебе льстят, со вниманием слушаешь. Лесть — она привязчивая, к ней, как к водке, неведомая сила человека тянет.
— Напрасно вы, Григорий Григорьевич, так обо мне думаете. Я лести не люблю.
— И правильно. Лесть тому нужна, кто правды боится. А ты не бойся! Долинина ты удачно себе в помощники выбрал. Он не подведет. Вдвоем вы на большую дорогу цех сможете вывести…
Григорий Григорьевич ободрился, забеспокоился, ему что-то даже на месте не сиделось.
— Пойду посмотрю, как там… — сказал он, тяжело поднимаясь со стула.
И отправился в цех.
Оставшись один, Сергей Александрович подписал какие требовалось бумаги, отодвинул их на край стола и немного посидел, задумавшись.
Мысли текли вяло, беспорядочно. Об Авдонине. Никакая не совесть виновата в его вечной угрюмости, а просто старость. Старики вечно дуются и ворчат. О вагранке — как бы не подвел четвертый цех, надо будет завтра опять позвонить, напомнить, чтоб заранее заготовили кожух. О Павлике и о жене. Все-таки Таня совершенно не права, что не хочет отправить Павлика в Артек. Ведь это был бы для парнишки праздник детства, и он остался бы в памяти на всю жизнь. Может быть, занять денег и все же выкупить эту путевку? Пусть Таня посердится…
Сергей Александрович позвонил председателю завкома и попросил подержать путевку до завтра. Ему обещали, и Королев стал думать, у кого занять денег. В цехе не хотелось одалживаться. Позвонил в отдел главного металлурга одному технологу.
— Да что у тебя, сберкнижки нет? — удивился технолог.
— Жена принципиально против накоплений.
— Надо воспитывать жену, — сказал технолог.
Но тут же спросил, сколько надо денег, и обещал завтра принести.
Королев был доволен, что все так устроилось. Его только смущало, как он объяснится с Таней. Но, в конце концов, нельзя же без конца идти в поводу у жены. И почему, если они не сходятся во мнении, непременно ее мнение должно быть решающим?
Неизвестно, как далеко завело бы бунтарское настроение Сергея Александровича, если бы не попал ему на глаза вырванный из школьной тетради слегка измятый листок. «Чье-то заявление», — подумал Королев, взял листок и перевернул. На обороте оказалось не заявление, а эскиз. «А, Малахов», — вспомнил начальник цеха.
Он не сразу разобрался в небрежном сплетении линий. Эскиз был выполнен худо очиненным карандашом. Сергей Александрович вздохнул. Вот люди: лень даже вычертить поаккуратней свои пустопорожние проекты, а он должен тратить дорогое время, чтобы разобраться в этой засаленной мазне.
Все же Королев расстелил листок и склонился над ним, чтобы поскорее покончить с этим внеплановым делом. Он внимательнее взглянул на неровные карандашные линии: еще в школе привык добросовестно относиться ко всякой работе и не изменял этой привычке до сих пор.
Так… Что он тут такое напетлял? Ага, это опока. Опока для отливки секции котла — здесь написано. А это литниковая чаша. Вот она нарисована отдельно. Чаша как чаша. Чего же он хочет? Размеры… Так вот в чем дело! Он предлагает уменьшить размеры литниковой чаши. Ерунда!
Королев небрежно отбросил малаховский эскиз в сторону и уже потянулся к кнопке, чтобы вызвать нормировщика и выяснить с ним кое-какие вопросы по фонду заработной платы, но вдруг передумал и снова подвинул к себе тетрадный листок.
— Ерунда, — вслух повторил Сергей Александрович.
Малахов предлагал изменить размеры литниковой чаши совершенно произвольно, без всяких расчетов, в то время как нынешняя чаша была рассчитана технологами по определенным нормативам. Тут, казалось бы, нечего говорить и нечего раздумывать. Но Сергей Александрович смотрел на неряшливый эскиз и чутьем опытного литейщика чувствовал, что в предложении Малахова есть несомненная целесообразность.
Нетерпеливо порывшись в бумагах, Королев выдернул какую-то синьку и, не поглядев, что за чертеж ему попался, перевернул листок и стал чертить на обороте. Карандаша под рукой не оказалось, он работал авторучкой, воспроизводя малаховский эскиз аккуратно и приблизительно в масштабе. Листок быстро покрывался сплошными линиями, они ложились уверенно, прямо, четко, словно инженер проводил их по линейке.
Когда-то Королев мечтал о работе конструктора. У него были лучшие в группе курсовые проекты, а дипломный он выполнил так, что рецензент отметил в отзыве высокую графическую культуру дипломанта. Королеву нравилось вырисовывать контуры будущей конструкции в своем воображении, потом легкими движениями наносить их на бумагу, видя за карандашными линиями реальную, осязаемую металлическую деталь.
Стать конструктором Королеву помешала его увлекающаяся натура. Интересно стоять в конструкторском бюро за кульманом, но не интереснее ли в цехе претворять в жизнь замыслы конструкторов? В цехе работа живее, разнообразнее. И, пожалуй, быстрее можно проявить себя и продвинуться.
Так рассуждал молодой инженер, выбирая свою лесенку к предстоящей карьере. Если у человека много талантов, неизбежно какими-то приходится жертвовать. В наши дни Ломоносовы немыслимы.
Впрочем, конструкторские способности все-таки сослужили Сергею Александровичу свою службу. За десять лет работы в цехе не раз подсказывал он конструкторам и технологам рациональные решения, десятки рационализаторских предложений были у него на счету, они создали ему славу человека творческого. Он считал эту славу вполне заслуженной, но к чужим удачам относился с неприязнью, словно люди, к которым приходила удача, грабили его, крали его идеи, которые он просто не успел осуществить.
И теперь, все более уверяясь в разумности предложения Малахова, Сергей Александрович в то же время невольно испытывал неприятное ревнивое чувство. Снова его обошли. И кто? Малограмотный рабочий, любитель выпить, обыкновенный, чтобы не сказать — примитивный, человек. Разве он, Королев, сам не мог додуматься до этого простого решения? Мог. Отлично мог.
Допустим, Малахов прав и можно уменьшить литниковую чашу. Тогда… Прикинем, что это даст. На каждой отливке сэкономится… Прежние размеры были…
Сергей Александрович тут же, рядом со своим эскизом, торопливо множил столбиком нужные цифры. Из бокового кармана его пиджака высовывалась маленькая счетная линейка, но Королев совсем забыл о ней и воспользовался для расчетов школьным методом.
Впрочем, расчеты оказались не такими уж сложными. На каждой отливке по малаховскому варианту экономилось килограммов двадцать жидкого металла. В смену по графику изготавливается восемьдесят отливок. За три смены — двести сорок. Двадцать на двести сорок… В месяц это получится…
Цифра весьма значительная. Двое суток в месяц может работать цех на сэкономленном металле.
Сергей Александрович задумчиво почесал кончиком ручки правую бровь. Неплохо! Цех получит порядочную экономию. А Михеич — вполне приличное вознаграждение. На эти деньги можно купить две, даже три путевки в Артек. Но Малахов не пошлет своего сына в Артек, у него уже большой парень, кажется, в девятом классе. Он скорей всего эти деньги пропьет. Определенно пропьет. Тем более, что деньги случайные, сверх зарплаты, вроде выигрыша по лотерее.
