— Рахимджан-ака… — напомнил о себе шофер.
— Да, да, конечно, все это бесполезно, — кивнул Рахим Саидов.
Мать принесла чайник и пиалы.
— На тебе лица нет, сынок… Ах, бандиты проклятые, чтоб под ними земля разверзлась! Кому это понадобилась невинная душа моей невестушки?!
Выпили по пиале крепкого зеленого чая. Вскоре, постукивая палкой, пришел Саид-ака. Едва он появился в калитке, Рахима-апа с плачем бросилась ему навстречу:
— Ой, отец! Какое горе-то свалилось на нас! Великая беда обрушилась на нашу голову! Нет у нас больше нашей невестушки!
Старик выронил из рук палку. Лицо его сделалось бледным.
— Что ты плетешь, неумная?
— Нашу Мунисхон убили. Ой, несчастная моя головушка! Лучше бы мне умереть!
Саид-ака сел рядом с сыном и спросил, что произошло.
Слушая рассказ сына, старик сидел молча, низко опустив голову.
Рахиму ни разу не доводилось видеть, чтобы отец плакал. Он всегда мужественно принимал трудности. От природы он неразговорчив. Чтобы победить горе, уходил с головой в работу. Чего-чего, а уж работы у него всегда хватало. Он не умел сидеть сложа руки, от безделья уставал.
С виду отец был суров. Но, несмотря на внешнюю суровость, за всю жизнь он грубого слова сыну не сказал. Если уж очень был недоволен, обращался к нему на «вы». И такое его обращение порой ранило сильнее бранных слов. Рахим Саидов помнит один из таких разговоров с отцом, хотя давно это было.
В их махалле поселился с семьей полковник. У него было двое детей: сын — ровесник Рахима и дочка — на год или два младше. Звали девочку Света. Веселая она была. Песенки любила петь. Рахимджан подружился с ее братом. Но вскоре поймал себя на мысли, что частит к ним не столько из-за него, сколько из-за Светы. Случалось, он задерживался у них допоздна, и тогда родители приходили за ним, чтобы увести домой.
Все бы ничего, да стал Рахимджан хуже учиться. За первую четверть в его табеле появились четыре тройки. И это в то время, когда школа в числе трех лучших учеников намеревалась выдвинуть его кандидатуру на золотую медаль.
Однажды, возвращаясь вечером от Светы, он увидел директора школы, выходящего из их калитки. Рахимджан спрятался за дерево и глядел вслед директору, тревожно раздумывая, что же привело его к ним в дом.
Рахимджан всю ночь проворочался в постели. Утром за завтраком отец сказал:
— Сынок, кажется, вы у нас стали совсем взрослым?
Рахимджан растерянно посмотрел на отца, на мать.
— Оказывается, вы под ручку с барышнями разгуливаете?
Рахим почувствовал, как у него вспыхнули уши. Всего-то один раз, когда шли из кино, он взял Свету за руку.
— Если так, то давайте-ка лучше мы женим вас — и дело с концом. Бросайте, сынок, учебу. Верно я говорю, Рахима?
— Не говорите так, — смеясь, ответила мать. — Рахимджан наш закончит школу на золотую медаль. Поступит в институт. А там и подберет невесту себе.
— Какое будет ваше решение, сынок?
Рахимджан сидел с неразжеванным куском во рту, не мог проглотить. Он мотнул головой.
— Не слышу, сынок, вы что-то сказали?
Рахим с трудом проглотил.
— Будет так, как мама сказала.
— Значит, договорились.
Рахимджан много дней затем старался не попадаться отцу на глаза. Исчезал из дому ранним утром, еще до того, как отец вставал, возвращался, когда он уходил на работу. А вечером, едва отец входил в дом, он прятался в своей комнате. У Светы он перестал бывать. Но очень ему хотелось сбегать к ней хоть на минуту. Эх, учились бы они в одной школе! Тогда бы уж непременно виделись каждый день.
Прошло около трех недель. У ворот Мирабадского базара Рахимджан неожиданно встретил брата Светы. Они поздоровались.
— Ты что перестал бывать у нас? — сказал тот.
Рахим покраснел.
— Много уроков задают, — соврал он, не поднимая головы. — Не успеваю.
— А мы уезжаем…
— Куда?! — испугался Рахим.
— Папу опять переводят на новое место. В Алма-Ату. Заходи попрощаться. Уезжаем утренним.
Рахимджану очень хотелось их проводить, но он так и не решился это сделать.
Спустя месяц пришло письмо. В конверте оказалась большая фотография Светы. Она была снята в школьной форме. На черном переднике комсомольский значок. В толстую косу вплетен бант, похожий на белую розу. Волнистые светлые волосы, зачесанные назад, прикрывают уши. Рахимджан не помнил, чтобы прежде она так причесывалась. Обычно заплетала две косички, которые смешно торчали в разные стороны. А теперь — толстая коса. Света стала еще красивее. Улыбается чему-то грустно и задумчиво. Глаза у нее голубые-голубые, как весеннее небо под Ташкентом.
До последнего времени Рахим Саидов берег ту фотографию. Прятал между страницами книг. И только недавно она пропала. Кто знает, может, Мунисхон порвала и выбросила. Однако спрашивать у нее об этом не стал.
В тот год он закончил школу с серебряной медалью. Получил четверку за сочинение. Родители и все близкие поздравляли. А ему было совсем невесело. Ему казалось, что он потерял в жизни что-то очень дорогое. Дважды садился за ответ, но оба раза рвал листки на мелкие кусочки.
Проходили дни, недели, месяцы. Он все думал о Свете. Мечтал о нечаянной встрече с нею. В конце учебного года поделился тайной со своим другом Хафизом. Друг назвал Рахимджана простофилей и посоветовал немедленно написать Свете. И Рахим написал письмо. Это было искреннее письмо, теперь уже он не скрывал своих чувств.
Как ждал Рахимджан ответа! Но письмо его возвратилось назад со штемпелем: «Адресат выбыл».
Вот так обернулась беседа с отцом, когда он единственный раз в жизни говорил с ним на «вы». Долго потом с болью в сердце вспоминал Рахим историю своей первой любви.
* * *
Настенные часы пробили три раза. «Сейчас прибудут», — подумал Рахим. Но теперь встреча с родителями жены не пугала его, как утром. Горе было сильнее всех иных чувств. Оно его примиряло со всеми. Мунис, Мунис… Не один, а тысячу таких перстней достал бы, лишь бы ты была жива! Выполнял бы все, что ни велела. Мысли бы угадывал. Он вспомнил ее сияющие глаза, ее беззаботный заразительный смех.
«Вы не цените меня, — порой упрекала она полушутя-полусерьезно. — Вот умру, будете жалеть…» Рахим сердился: «Не болтай глупостей!»
Но он тогда и подумать не мог, что шутка Мунис обернется жестокой действительностью.
…Однажды они с Мунисхон поехали на Комсомольское озеро. Был воскресный день. Несмотря на осень, погода стояла жаркая. Рахим Саидов с раннего утра просидел за письменным столом, изучая записи недавно проведенных опытов. Очень устал и с удовольствием теперь гулял.
Они дважды обошли озеро. Потом посидели в кафе, ели мороженое, пили шампанское.
Рахим Саидов расплатился с официанткой, и они направились к выходу из парка. Вдруг Мунисхон, прижавшись к его плечу, попросила:
— Прокатите меня на лодке, Рахимджан-ака! Поглядите вон на тех… Как они счастливы!
У Рахима не было желания кататься на лодке, он ни разу в жизни не держал в руках весел, но все-таки не мог отказать жене:
— Идем!
По озеру плавало с десяток лодок, которые то и дело оказывались на пути Рахима. Хорошо, что встречные вовремя сворачивали. Мунис была очень довольна. Когда на нее попадали брызги с весел, она взвизгивала, как ребенок.
— Вы, оказывается, настоящий гребец! Мы будем каждое воскресенье приходить сюда! — возбужденно говорила она.
Рахим улыбался ей, а сам лишь одного желал — благополучно довести лодку до берега.
О, как бы он хотел, чтобы это повторилось!
…У подъезда раздался громкий плач.
— Доченька моя! Куда же ты ушла от нас, моя единственная!..
Рахим узнал голос тещи. К ее голосу присоединились причитания матери. И опять весь дом огласился воплями женщин.
Старики заспешили на лестничную площадку.
Встреча была не столь уж тягостной, как предполагал Рахим, более всего опасавшийся этой минуты. Первым по лестнице поднимался Убайдулла-ака. Он поздоровался за руку с Саидом-ака, другими стариками, затем обнял зятя.
— Разлучились мы с нашей доченькой… — негромко начал он, но голос его сорвался.
— Я виноват. Не должен был ее одну выпускать из Дому.
— Откуда было вам знать, сынок… Видно, на роду написано… лежит бедняжка моя, уснула.
Убайдулла-ака всхлипнул, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
Теща поднималась медленно, держась за перила. Часто останавливалась, переводила дыхание. И снова шла, горестно причитая:
— Саид-ака… что же это за доля у меня такая, а? За что меня так наказал аллах? Что плохого я ему сделала? Кто теперь будет оплакивать меня после моей смерти?..
Рахим Саидов шагнул ей навстречу:
— Здравствуйте, матушка…
— Вай, сынок, что же это сделала с нами Мунисхон, а?
