Если я последую общей колее, мне надо начать с того, что взять у моего отца изрядную часть дохода, без которой он обойдется с трудом. По моим соображениям, родителям моим и дяде нужно все то, что у них осталось, а если отнять годовую сумму, которую нужно проживать Пизистрату, покуда не будет он в состоянии жить собственными трудами, это будет сопряжено для них с лишением главных удобств жизни. Если я ворочусь в Кембридж, при всей экономии, я все-таки стесню rei anguaka demi; потом, когда кончу курс и выступлю на жизненное поприще, не снискав себе даже стипендии члена университетского общества, что довольно вероятно, сколько лет должен я трудиться или скорее, увы! не трудиться над приготовлением к адвокатуре (которая кажется мне лучшей дорогой), прежде нежели буду в состоянии в свою очередь обеспечивать нужды тех, которые до того времени будут обделять себя для меня? Я вступлю в зрелый возраст, а они успеют состареться, покуда не упадут ко мне гинеи клиента. Я-бы хотел, что бы, если я разбогатею, моим богатством наслаждались те, кого я люблю, пока еще есть в них способность к наслаждению; чтобы отец мой увидел «Историю человеческих заблуждений» стоящею, на полках, полною и в богатом переплете; чтоб матушка имела невинные удовольствия, которые удовлетворяют ее, прежде нежели лета унесут с её уст улыбку; чтобы, прежде нежели волоса Роланда в белизне уподобятся снегу (увы! снега на его голове накопляются скоро!), капитан, опираясь на мою руку, отправился со мною решать, какую часть развалин исправлять, какую предоставить совам, и где должна быть засеяна зерном эта необозримая пустыня. Ибо вы знаете свойство почвы Кумберланда, вы, имеющие на ней столько владений и обработавшие столько акров, некогда бесплодных; вы знаете, что вся земля моего дяди, кроме одной фермы, едва стоющая по шиллингу за акр, нуждается в капитале для того, чтоб сделаться более выгодною, нежели была она для его предков. Вы это знаете, потому что вы положили большой капитал на ту же землю, и сделав это, сколько благословений вы вызвали, сколько ртов накормили, сколько рук употребили (о чем вы, может-быть, и не догадываетесь в вашей лондонской библиотеке)! Я рассчел, что болота моего дяди, теперь едва прокармливающие двух или трех пастухов, могли бы при деньгах продовольствовать двести семейств от их собственного труда. Все это стоит попробовать! Для этого Пизистрату нужно денег. И немного: ему не нужно миллионов; несколько тысяч фунтов стерлингов было бы слишком достаточно. И с скромным капиталом для начала, Роланд сделался бы настоящим сквайром, настоящим землевладельцем, и перестал-бы быть хозяином пустыни: Добрый м. Тривенион, посоветуйте мне, каким образом, при моих способностях, достать этот капитал, и так, чтобы это было не слишком поздно и чтобы обогащение не заняло меня до могилы.
С отчаянием отворотился я от этого образованного света к другому свету, который старше нашего, и к третьему наконец, едва выходящему из детства. Здесь Индия, там Австралия! Что скажете вы, сэр, вы, которые бесстрастно видите вещи, носящиеся перед моими глазами в золотой призрачной дали. Таково мое доверие к вашему суждению, что, если вы скажете: «безумный, брось твое Эльдорадо и оставайся дома, садись к столу за книги, подави избыток жизнености, тебя волнующей, сделайся умственной машиной, твои физические дарования негодны ни к чему, твое место между рабами лампы», – я послушаюсь без возражений. Но если я прав, если у меня есть свойство, которое здесь сбыта не находит, если мое отвращение – инстинкт природы, которая побуждает меня перенестись на юную почву, дайте мне, умоляю вас, совет, который бы помог мне обратить мою мечту в осязаемую действительность. Понятно ли я объяснился?
Мы здесь редко видим газеты; но иногда иные попадают сюда из пресвитерства. Я недавно порадовался на один параграф, где говорят о вашем близком вступлении в администрацию, как о вещи верной. Пишу к вам прежде, нежели вы сделались министром: вы видите, что то, чего я ищу, – вне пределов оффициального покровительства. Я не ищу места. Я пишу к вам откровенно, зная ваше теплое, благородное сердце, и как-бы к моему отцу. Позвольте мне прибавить мои искренния поздравления по случаю близкого союза мисс Тривенион с человеком достойным если не её, по крайней мере, её положения в свете: я исполняю обязанность того, кому вы позволили оставить за собою право молиться за счастье ваше и всех ваших.
Любезный мистер Тривенион, вот вам длинное письмо, и я не решаюсь перечитывать его; если же перечту, то не пошлю. Примите его со всеми его ошибками, и судите его с тем снисхождением, с которым всегда судили вашего покорного и преданного слугу
Пизистрата Какстон.»От Алберта Тривенион, эск. ч. п. к Пизистрату Какстон.
Библиотека Нижней-палаты, четверг вечером.
Любезный Пизистрат!
На кафедре ***! Придется нам помучиться еще часа с два. Я убежал в библиотеку и посвящаю эти два часа вам. Не увлекайтесь через-чур моей похвалой: ваше собственное изображение, которое вы сделали мне, поразило меня своей оригинальностью. Положение духа, которое вы описываете так живо, в нашем периоде просвещения, должно быть чрезвычайно общее, хотя до сих пор оно не являлось мне так резко. Я думал о вас целый день. И сколько в этом Старом-Свете должно быть молодых людей, подобно вам способных, понятливых, деятельных и довольно трудолюбивых, и все-таки не приспособленных к успеху в одном из наших условных ремесл и званий. Ваше письмо, мой юный художник, – прекрасная картина философии колонизации; прочитав его, я лучше понимаю древние греческие переселения, высылку из страны через-чур населенной не только излишка, но и изрядного числа единиц достойных людей, исполненных способностей и жизненной силы, подобно вам сливающих в этих мудрых cleruchiae известную долю аристократизма с началом более демократическим; – той колонизации, которая не выбрасывала на новую почву ни к чему негодную сволочь, а пересаживала в чужия земли выводки благоустроенной страны, сообразно направлению метрополий, не только заботясь о том, чтобы избавиться от голодных ртов, но доставляя исход обильному избытку ума и решимости, избытку, который дома действительно не нужен.
Что касается до меня, в моем идеале переселений я считаю, что всякое переселение, как и в древности, должно иметь своих вождей и начальников, но непременно людей таких, которым известная степень воспитания дала быстроту понимания и способность распоряжения, для того, чтобы другие имели доверие к ним. Греки это понимали. С успехом колонии, по мере того, как её главный город обращается в столицу, я думаю, что было-бы благоразумно идти далее, не только перенести туда просвещение метрополии, но и привести колонию в большую связь с последнею, облегчить сообщение плодов ума, воспитания и гражданственности. Я знаю, что многие из моих вольнодумных приятелей посмеются над этою мыслию, но я уверен, что, когда колонии достигли-бы такой степени, всякий понял бы пользу моих предположений. И когда придет время колониям сделаться странами независимыми, мы имели бы утешение видеть, что перенесли в них управление и просвещение, подобное нашему. Поверьте, Новый-Свет будет друг или враг Старому не пропорционально родству племен, а пропорционально сходству обычаев и постановлений, – истина, для которой мы колонизаторы до сих пор были слепы.
Переходя от этих общих теорий к частности, вы должны видеть из сказанного мною, что я сочувствую вашим предположениям, и, разобрав их по-вашему желанию, сообразив ваши способности и цели, я даю вам совет переселиться.
Этот совет, однакожь, основан на той гипотезе, что вы говорите от души, и удовлетворитесь жизнию труженика с умеренным состоянием на конце её. Не думайте о переселении, если хотите нажить миллион или десятую долю миллиона. Не думайте о переселении, если не надеетесь, что сумеете насладиться всеми его условиями: переносить их не довольно.
Австралия – вот страна для вас, как вы, кажется, и сами это предполагаете. Австралия – прекрасное место для двух родов переселенцев: 1) для того, у кого нет ничего, кроме способности и много её; 2) для того, кто имеет не большой капитал и согласен употребить десять лет до то, чтобы утроить его. Возьмите с собой 3,000 ф., и прежде, нежели исполнится вам тридцать лет, вы воротитесь с 10,000 или 12,000 фунтами. Если этого вам достаточно, думайте серьезно об Австралии. Завтра с дилижансом пришлю вам лучшие сочинения и отчеты по этому предмету, и справки, какие только можно будет собрать в Департаменте управления колониями. Прочитав все это и обдумав с вниманием, проживите несколько месяцев на пастбищах Кумберланда; учитесь всему, чему будет можно, и о к всех пастухов, начиная от Тирсиса, до Меналка. Сделайте более, приготовьтес всячески к жизни в Австралии, куда не проникла еще теория разделения труда. Сделайтесь немножко кузнецом, немножко плотником; учитесь делать много с наименьшим числом орудий; учитесь стрелять; укрощайте всех диких лошадей и клеперов, которых достанете. Если, переселившись, вы и не будете нуждаться в каждом из этих ремесл, все-таки они могут пригодиться вам в непредвиденном случае. Бросьте все ваши джентльменские привычки, от головы до ног, и сделаетесь чрез это самым высшим аристократом, ибо тот более всех аристократ, кто сам исполняет все свои нужды: тот человек сам хозяин над собою, потому что ему не нужно прислуги. Кажется, Сенека где-то сказал об этом прежде меня, и я привел бы вам его слова, но боюсь, что его сочинений нет в библиотеке Нижней-палаты. Теперь (что это такое? да, ***кончил, и входит на кафедру S.; все эти вызовы поощряют нападение на меня. О, как бы мне хотелось иметь ваши лета и ехать с вами в Австралию!) Теперь – продолжаю прерванный период, – о главном деле, о капитале. Вам нужен капитал, если вы не хотите ехать в Австралию для того, чтоб быть пастухом и тогда проститься с 10,000 ф. через десять лет. Вы видите, что с первого шага ним нужно прибегнуть к вашему отцу, но – скажите вы, с тою разницею, что вы возьмете у него капитал с надеждой отдать его, вместо того, чтобы год за годом проживать его доход до тех пор, пока не исполнится вам тридцать восемь или сорок лет. Все-таки, Пизистрат, вы таким образом не упрощаете семейных отношений, и я не хочу, чтоб мой старый друг лишился в одно и то же время и сына своего и денег. Вы говорите, что пишете ко мне, как к отцу; вы знаете, что я ненавижу лесть, и если вы не думаете того, что говорите, вы оскорбили меня смертельно. Но как отец, я пользуюсь правами отца и скажу все, что у меня на душ. У одного моего приятеля, м. Гольдинга, есть сын, – буйная голова, которая в Англии легко попадет во всякого рода неприятность – одаренный многими прекрасными качествами, без недостатка в таланте, но с недостатком в благоразумии. Он будет прекрасным колонистом (в Австралии нет тех искушений!), если присоединить к нему такого юношу, как вы. Я предлагаю, чтоб отец его дал ему капитал в 1600 ф., который, однакоже, будет не в его руках, а в ваших; вы с своей стороны будете иметь такую же сумму, которую займете., у меня на три года, без процентов. Потом начнутся проценты, и, по возвращении вашем, и капитал и проценты будут выплачены мне или моим наследникам. Пообжившись в Австралии, осмотревшись и попривыкши к делу, вы можете смело занять еще 1600 ф. у вашего отца; покуда, вы с вашим товарищем будете иметь 3000 ф. для начала. Вы видите, что в этом предложении нет и тени подарка и никакого риска для меня, даже на случай вашей смерти. Если вы умрете несостоятельным, я обещаю вам обратиться к вашему отцу: тогда все равно ему будет много ли или мало останется от его состояния… Я сказал все, и никогда не прощу вам, если вы откажетесь от помощи, которая будет вам так полезна, а мне не стоит ничего.
