Кемпбел ставил на то, что хорошо умела делать английская пехота и что всегда вызывало ярость у ее противников. Как Веллингтон при Ватерлоо, пользуясь рельефом местности, он не стал выставлять ее открыто, а приказал расположиться скрытно по возможности.{590} По его словам, сделано это было для уменьшения потерь от огня русской артиллерии со стороны уже взятых редутов.{591}
Крымская война показала (а Гражданская война в США подтвердила), что если атака кавалерии на пехоту, пусть и организованную, но вооруженную ружьями с эффективной дальностью стрельбы не более 200 м, ранее могла иметь успех, то атака на вооруженную нарезным оружием пехоту отныне в большинстве случаев была обречена на провал. Понимая это, генерал был почти уверен, что русские ничего не смогут сделать: «Об этом деле было много говорено: английские писатели старались выставить его важной победой пехоты над конницей, но на деле это совсем не так. Один известный английский кавалерийский офицер, присутствовавший при этом, говорит, что русские эскадроны совсем не собирались атаковать, а просто производили демонстрацию с целью побудить противника развернуть свои силы; поэтому когда 93-й полк показался на холме, то они, считая свое дело выполненным, повернули назад. Сэр Колин Кемпбел, командир 93-го полка, опытный офицер, очень хорошо понимал, чего добиваются русские, и сообразно этому принял свои меры; он же вполне признал искусство, выказанное командиром русской демонстрировавшей части, потому что сказал своему адъютанту: «Шедуэль, этот офицер понимает свое дело».{592}
Атака русской кавалерии на 93-й полк в сражении под Балаклавой. Французский рисунок. Сер. XIX в. Крым. Приготовление кофе. Французский рисунок сер. XIX в. Что касается другой фразы, сказанной Кемпбелом, то ее переводят по-разному. По воспоминанию генерал-лейтенанта Барраджа, который в это день в звании капитана стоял в строю 5-й роты полка, генерал произнес следующее; “There is no retreat from here, men! You must die where you stand!”. На что ему кто-то ответил из строя: “Ay, ay, Sir Colin, and needs be, we'll do that!”.{593}
Атака?
Но вернемся к сражению. Наблюдавший происходившее Вудс заметил, как русская кавалерия разделилась на три части. Самая большая из них, примерно 1200 чел., направилась в сторону Тяжелой бригады, вторая, примерно 600 чел. казаков, двинулась к небольшой возвышенности перед фронтом горской пехоты, а третья оставалась на высотах в качестве резерва.{594}
Похоже, первая часть — это гусарская бригада. Вторая — Уральский №1 казачий полк и три сотни Донского №53 полка (не более 300–350 чел.), которые первыми вошли в Южную долину из Северной, перешли за линию редутов и двинулись по направлению к неприятельским позициям:{595} «…в это самое время генерал Липранди дал мне знать, что находя два слабых полка недостаточными, он приказал туда же идти и полку уральских казаков».{596}
Казаки немного отстали от главных сил, но, продвигаясь энергично, все-таки успели обогнать гусар.
Таким образом, третья часть — это, возможно, Сводный уланский полк, остававшийся пока еще в резерве, но видневшийся где-то в районе редутов №2 и №3.
Почему Липранди неожиданно для всех, в том числе и самого Рыжова, усиливает гусар казаками? Причем сам Рыжов даже не понимает, какую задачу эти казаки имеют. Ни в одной из своих статей, посвященных его участию в Балаклавском сражении, он этого так и не сможет объяснить.
Похоже, Липранди, посчитав, что Рыжов может совершить любую глупость, в том числе попытаться в лоб атаковать пехоту и, стараясь не дать ему это сделать, поручил Хорошихину и Александрову «разворошить» британцев, обозначить их, заставить развернуться. Таким образом, вся кавалерия должна была завершить успешный боевой день — демонстрируя угрозу, дать возможность войскам (пехоте и артиллерии) укрепиться на высотах. Разгром, как его именуют кавалеристы, вагенбурга — это уже совсем мелочь, больше похожая на вспомогательную задачу, этакая сладкая месть английским квалеристам за разграбленный гусарский обоз.
Липранди, похоже, стремился избежать ошибки, уже совершенной им ранее под Каракаллой, когда полковник Карамзин бездарно погубил кавалерию и генерал «…мог доставить ему такой случай, не вверяя ему судьбу более семисот человек и не подвергая опасности славу нашего оружия. Но он поручил Карамзину эти войска, полагая, что подробная инструкция, ему данная, могла служить достаточным ручательством в охранении его отряда от всех возможных случайностей».{597}
Примерно в 10 часов, когда гусары еще выстраивались для действий против английских драгун, казаки устремились в сторону шотландской пехоты. Не думаю, что Хорошихин или Александров не видели столь большой массы пехоты, даже скрытой рельефом. Более чем вероятно, командир донцов решил оценить силы неприятеля и степень их угрозы, которую они могли представлять для уже подходившей гусарской бригады.
Рыжов по этому поводу вспоминал: «Уральский казачий полк, принявший много направо от неприятеля, по опушке горы, в том же порядке, как и с места, то есть по шести, двинулся со страшным «ура!», быстро носился взад и вперед какой-то вереницей, не сближаясь, впрочем, с неприятелем».{598}
Генерал, правда, почему-то путает донцов с уральцами, но думаю, что эта ошибка не принципиальна для случившихся событий.
Казаки, продемонстрировав намерение сокрушительной атаки, вдруг внезапно от нее отказались и просто орали на находившихся в отдалении британцев, не слишком их этим пугая: «Тишина с обеих сторон была удивительная; одни казаки кричали, но это было поодаль и никто не обращал на них внимания».{599}
Честно говоря, на этой перебранке можно было бы все закончить и никакой бы «Тонкой красной линии» не случилось, но шотландцы решили пострелять, притом с такой дистанции, на которой обычно пугают, редко попадая в цель.
Раздались выстрелы. Корибут-Кубитович, командир эскадрона в Сводном уланском полку, рисует картину губительного огня, которым встретили горцы казаков, но это не более чем излишняя драматизация событий.{600} К сожалению, подобные эмоциональные излишне воспоминания и сыграли на руку англичанам, позволив «нарисовать» грандиозное сражение, в котором «смешались в кучу кони, люди…».
Кроме ружейного огня, артиллерийская батарея англичан (батарея W капитана Баркера) встретила кавалерию несколькими залпами, но на таком расстоянии это было пустой тратой боеприпасов, хотя что-то казакам и «перепало».[20]
Один из пластунов, оказавшихся неподалеку от казаков, Шульга, бывший в сотне фельдфебелем (после войны дослужился до хорунжего), заметил выдвижение неприятельской артиллерии. Пластуны «…по кавказской привычке, начали раздвигать звенья своей цепи и разряжать кучки. В эту минуту выдвинулись к цепи уральские казаки, вероятно вследствие замеченных на стороне противника сборов к кавалерийской атаке — что действительно спустя некоторое время и последовало. Возле Шульги, бывшего на фланге цепи, остановилась одна сотня, и как она держалась в сомкнутом строю, то Шульга, указывая на приготовления неприятельской артиллерии своему соседу, фланговому донцу, отличавшемуся, между прочим, большой окладистой бородой, высказал замечание, что сотне следовало бы рассыпаться. «А много ты знаешь, космата шапка», — сказал презрительно казак. — «Да, може, космата шапка знае, колы косматой бороде бувае лыхо», — заметил добродушно пластун — и через минуту, когда неприятель открыл убийственный артиллерийский огонь, увидел, что борода не сдобровала и сотня поневоле рассыпалась. Однако же и косматой шапке в том блистательном для пластунов деле досталось немного: расторопный Шульга был легко ранен в ногу».{601}
На этом все и закончилось. Казаки не собирались атаковать неприятеля, намеренно ограничившись демонстрационными действиями, не доводя ситуацию до абсурда, который мог стоить жизни нескольким из них. Хватило и этого. Кемпбел явно «клюнул» и развернул свою «красно-синюю» линию, открыв ее. Когда он это понял, то становится понятным смысл его фразы о русском командире, который «понимает свое дело».{602}
Безусловно, казаки оказались умнее, чем некоторые исследователи пытаются о них говорить. И уж глупость британских участников событий, называвших их действия трусливыми — не более чем смешна. Фронтальные атаки — не дело иррегулярной кавалерии. Фланкировка, связывание противника, его запутывание, провоцирование на развертывание — это как раз то, что от них требуется.
Не любившие нести напрасные неоправданные потери, даже не сблизившись с противником ближе, чем на 400–500 м,{603} донцы не собирались входить в дистанцию эффективного ружейного огня. Казалось, они одним своим присутствием демонстрировали угрозу и, в конце концов, разрушили стройную неприятельскую защитную линию.
