Николай Кондратьев - Маршал Блюхер

Василий Константинович БЛЮХЕР

Предлагаемый вниманию читателей биографический очерк «Маршал Блюхер» — многоплановая, написанная на документальной основе книга, потребовавшая от автора длительной работы в архивах.

Скромность, необычайная занятость повседневной службой не позволили В. К. Блюхеру написать обстоятельных воспоминаний о своей жизни. Это крайне осложнило исследовательскую работу при написании данного очерка, и, по–видимому, какие‑то эпизоды яркой жизни B. К. Блюхера не раскрыты в полной мере или даже совсем не показаны. Автор обращается к читателям, знавшим В. К. Блюхера, с просьбой прислать свои замечания, предложения, воспоминания и фотографии, с тем чтобы использовать их в дальнейшей работе над книгой.

Автор приносит глубокую благодарность за помощь в работе над рукописью родным В. К. Блюхера — его жене Глафире Лукиничне Безверховой–Блюхер, дочери Зое Васильевне и сыну Всеволоду Васильевичу, а также боевым соратникам, друзьям и сослуживцам: М. Д. Голубых, П. А. Ротмистрову, А. И. Тодорскому, Н. И. Кончиц, А. И. Черепанову, С. П. Голунову, С. П. Попову, C. И. Аралову, А. Н. Королеву, В. А. Константинову, Я. И. Кривощекову, Б. К. Колчигину, Я. М. Свикке, В. А. Брагину, В. П. Нивиной, Н. П. Путна, А. К. Вострецовой, Н. А. Кашириной, 3. К. Калмыковой, Е. В. Луцковой, Н. Д. Дубовой, Э. К. Хаханян, Л. А. Федосеевой, М. Э. Шойхет, В. Н. Шишиловой, В, Г, Афанасьеву и В. В. Душенькину.

Вася пришел поздно вечером. Прежде чем войти в избу, решил заглянуть в окно: вернулся ли отец? Вздрогнул, увидев заплаканные глаза матери. Что‑то случилось. Побежал в комнату.

Мать встала, укоризненно покачала головой:

— Ну где ты шатался дотемна, бессовестный?

— Был у Вани Лаврова. Книжку читали. Про войну. А вы поужинали?

— Какой там ужин. Вот батю с Рыбинска жду. Всего надумалась.

— А ты про худое не думай. Ты знаешь, какой он. Напился и валяется где‑нибудь…

— Так ведь он с подводой. Не дай бог, угонят воры. — Ничего. На телегу соседи поднимут, а Черныш и сам дорогу найдет. Не в первый раз.

— У тебя все гладко получается. Вот что, сынок, ступай‑ка ты к Горбатому мосту. Как бы нечистая сила в Вольготню не занесла…

Идти на поиски в темень по ухабистой, грязной дороге очень не хотелось, но нужно было как‑то успокоить самого близкого и дорогого человека, и Вася торопливо вышел на улицу. До Горбатого моста далеко. Хоть бы попутчик какой попался. В деревне пусто и тоскливо. На бревнах у дома Федора Блюхера, прозванного Горячим, пьяненькие рекруты заунывно отпевают свою молодость. Говорят, что их скоро погонят на войну с японцами. На край России, на Дальний Восток.

Под ногами противно хлюпает, просачивается в дырявые ботинки, знобит ноги грязная жижа. Скользко — как бы в ухаб не свалиться. Батя увидит грязь на пиджаке— выдерет. И, как всегда, будет приговаривать, что вот он двадцать лет носит свой питерский костюм и тот виду не теряет, а на вас, окаянных, все горит, одежи не набраться…

Издалека донесся характерный плеск разбиваемой колесами и копытами воды.

«Едет, едет, — обрадовался Вася. — Какой‑то он сегодня? Голоса не слышно. Или совсем трезвый или шибко пьяный. В легком хмелю он песни поет или сам с собой разговаривает».

Василий отошел к придорожной канаве, выждал, когда телега поравняется, тихо окликнул:

— Батя! Это ты?

Ничего не услышав в ответ, бросился к телеге. Отец лежал на мешках и храпел. Пахло водкой. И это напугало. Пошел рядом с покачивающейся телегой. Думал лишь о том, как бы не разбудить спящего. Оставить его на телеге, накрыть тулупом, пусть спит до утра.

Мать поджидала на крыльце. Тревожно, громко спросила:

— А отец‑то где?

— Тихо! Спит. Проснется, будет шуметь до утра…

— Это вы что задумали? Во дворе бросить? Хуже скотины, да? — медленно поднимаясь, спросил отец.

— Что ты, что ты, Константин Павлович! Побойся бога. Мы рады–радешеньки… Целый день с дороги глаз не сводила…

— Молчать! Ишь запричитала. Я вот сейчас с вами рассчитаюсь. Будете помнить. Черт попутал — кнут потерял…

Константин Павлович сполз с телеги, пошатываясь, побрел в избу.

Вася подошел к матери, шепнул:

— Ты потихонечку распрягай коня. Не торопись… А я с ним поговорю…

— Да он драться будет.

— Ничего. Я не боюсь, — сказал Вася и побежал к крыльцу. Сердце билось гулко. В сенях остановился, прислушался. Тяжело проскрипели половицы.

«Идет к двери, — испугался Вася, прижимаясь к стенке. — Нет, остановился. Звякнул ковшиком о ведро. Вода булькает в горле. Как долго пьет. Идти или еще подождать, когда немного успокоится…»

— Анька! Ты куда это провалилась?

Вася вздрогнул — в голосе отца была злость и угроза. Потасовки не миновать. Преодолев страх, шагнул к двери, сказал:

— Мама Черныша распрягает. А что надо, я сам сделаю.

— Выдрать тебя надо, вот что. Ищи ремень…

«Вроде немножко отошел, — подумал Вася. — Под горячую руку и ухватом мог бы огреть. Буду искать, пока не заснет».

На столе робко вздрагивал желтоватый огонек семилинейной лампы. Отец сидел на скамейке, привалясь спиной к стене, и что‑то лениво жевал.

Вася начал поиски ремня у кровати, на которой спал младший братишка Павлик, потом долго рылся в тряпье на мамином горбатом сундуке, несколько раз засовывал руку под старенький шкафчик.

Это занятие прервал окрик:

— Встать, паршивец! Думаешь, если я малость выпил, так меня можно запросто обдурить?! Спуску не будет. Получишь двойную порцию…

Не спуская глаз с отца, Вася тихонько передвинулся поближе к «божьему углу», плотно заполненному потемневшими от времени иконками. На этом «святом» месте отец не тронет…

Мать В. К. Блюхера — Анна Васильевна

Неслышно вошла мать, положила какой‑то громоздкий узел на сундук и ласково попросила:

— Садитесь‑ка с богом за стол, я вас богатой окрошкой угощу…

— Лопай сама. Бо–га–той! Черта с два с вами разбогатеешь. Сыплю, сыплю, и все, как в прорву, летит. Один с сошкой, семеро с ложкой. Вот ты, Васька, потолок макушкой подпираешь, а все на батиной шее висишь. Хватит! Поедешь со мной в Питер. Я тебя в момент к делу приспособлю.

— Константин Павлыч, побойся бога…

— Не перебивай, дура! Я и купца подходящего присмотрел — Федора Герасьича Клочкова. Огромадные магазины имеет. Начнет Васька мальчиком, будет стараться— приказчиком поставят, а там, глядишь, свой магазин заведет. Нам на старости лет верный кусок…

— Ложись отдыхать, Константин Павлыч. Замаялся…

— Не командуй! Много болтать стали, а вот на дело— так вас нет. Вон у Федора Блюхера все в поле от зари до зари. А про нас одна байка: холодные да голодные. А я тоже хочу жить, как Федька. Ну, чего стоишь? Снимай сапоги…

Вася видел, как мать не спеша стащила грязные сапоги и отнесла их к порогу. Вымыв руки, сняла с мужа пиджак, сказала ласково:

— Извольте почивать, Константин Павлыч. Покойного сна…

Несколько минут, не шевелясь, стояла у кровати, прислушиваясь к бессвязному бормотанию. Обрадовалась храпу:

— Угомонился, слава тебе господи! Садись ужинать, сынок.

— Не хочу. Я пойду наверх. Разбуди меня пораньше…

— Холодно там, Васенька.

— Зато спокойней…

Залез на чердак. Постель была сырой и прохладной. Поверх одеяла натянул полушубок, но долго не мог согреться и уснуть. Думал об отцовской угрозе увезти в город. Может, это он с пьяных глаз сказал лишнее? Только говорил про купца и мальчика очень складно.

Вздрогнул, услышав скрип половиц. Привстал:

— Кто там?

— Это я, Васенька, подушку принесла.

— Мне и так хорошо, мама…

— Хорошо, а не спишь…