параллельно с работой над радием и барием. После вечеринки институт закрывался на рождественские каникулы; они продолжали диктовать машинистке до самого закрытия, но так и не успели закончить свой отчет. Ган позвонил в журнал Naturwissenschaften Паулю Розбауду, рассказал ему о новых результатах и попросил оставить место в следующем выпуске [1130]. Розбауд был готов изъять из журнала какую-то менее срочную статью, но предупредил, что должен будет получить рукопись не позже пятницы 23 декабря. Ган договорился с лаборанткой, что в четверг она поработает вместо машинистки. Тем временем они со Штрассманом продолжали работать вдвоем.
Отправленное в понедельник вечером письмо Гана пришло в Стокгольм к Мейтнер в среду 21 декабря. Его содержание было потрясающим; она увидела, что, если в результатах не было ошибки, это означало, что ядро урана делится на части. Она немедленно написала в ответ:
Ваши радиевые результаты поразительны. Процесс, работающий с участием медленных нейтронов и дающий барий!.. Пока что мне трудно согласиться с гипотезой о таком крупномасштабном разрыве, но мы уже встречали в ядерной физике столько неожиданностей, что сказать о чем бы то ни было без колебаний «это невозможно» просто нельзя [1131].
Как она написала Гану, в пятницу она уезжала на недельные каникулы в деревню Кунгэльв на западе Швеции: «Если Вы будете писать мне в это время, пожалуйста, пишите туда». Она передавала ему и его семье «самые теплые приветы… с любовью и пожеланиями всего наилучшего в Новом году» [1132].
В этот день Ган и Штрассман закончили опыт с актинием и лантаном – и подтвердили, что лантан получается при распаде бария. Поздним вечером, когда они уже выключили счетчики, Ган снова написал своей находящейся в изгнании коллеге. Статья еще не была закончена; одна из фраз его письма в конечной редакции была сформулирована более осторожно: «Наши опыты с радием побуждают нас заключить, что три тщательно исследованных изотопа представляют собой не радий, а, с точки зрения химика, барий».
Ган надеялся, что Мейтнер сможет быстро найти какое-нибудь физическое объяснение этим беспрецедентным химическим результатам. Это придало бы его выводам больший вес и позволило бы включить Мейтнер в число соавторов статьи, что было бы самым лучшим рождественским подарком. Получив подтверждение из опыта с лантаном, он не мог дольше ждать. Он и так уже скрывал новую информацию от физиков своего собственного института и нового Физического института, открывшегося по соседству. Другие исследователи – например, Кюри и Савич – вполне могли сделать такое же открытие. Каким бы ни было объяснение, открытие это явно было чрезвычайно важным – речь шла о реакции, не похожей ни на какую из уже известных. «Мы не можем замалчивать результаты, – писал Ган Мейтнер, – даже если они и кажутся абсурдными с точки зрения физики. Как Вы понимаете, если Вы найдете альтернативное [объяснение], это будет благим делом. Когда мы закончим, завтра или послезавтра, я отошлю Вам экземпляр рукописи… Все это не очень-то подходит для Naturwissenschaften. Но они быстро напечатают статью» [1133].
Ган отправил это письмо в Стокгольм. Он еще не знал, что Мейтнер уезжает на каникулы в Кунгэльв.
Работа Лео Сциларда в Рочестерском университете подтвердила, что облучение индия не приводит к производству нейтронов. 21 декабря, когда Ган и Мейтнер обменивались своими возбужденными письмами, Сцилард написал в британское Адмиралтейство:
Дальнейшие эксперименты… дали несомненное объяснение аномалиям, которые я наблюдал в 1936 году… С учетом этой новой работы сохранение [моего] патента более не кажется теперь необходимым… и рассекречивание этого патента также не принесло бы никакой пользы. В связи с этим я прошу о полной отмене этого патента [1134].
Как Сцилард говорил впоследствии, его вера в возможность цепной реакции «почти что совсем исчезла» [1135].
Исходно Ган и Штрассман назвали свою статью «Об изотопах радия, полученных в результате нейтронной бомбардировки урана, и их поведении». Получив новые данные, они поняли, что «радий» тут не годится. Сначала они хотели заменить во всей статье «радий» на «барий». Но бо́льшая часть статьи была написана до того, как они получили подтверждение своей гипотезы из опыта с лантаном. Статью пришлось бы переписать от начала до конца, «особенно, – говорит Ган задним числом, – поскольку с учетом этого результата значительная ее часть уже не представляла особого интереса» [1136]. Надвигалось Рождество, приближался последний срок сдачи статьи, им не хватало времени. Они решили хоть как-нибудь приспособить то, что у них уже было. Результат мог получиться неизящным, но оттого не менее действенным. Они заменили «изотопы радия» в заглавии на ни к чему не обязывающее выражение «щелочноземельные металлы» – и барий, и радий действительно относятся к щелочноземельным металлам, так же как бериллий, магний, кальций и стронций. Во всем тексте рукописи они взяли многочисленные упоминания радия и актиния в кавычки. После этого они добавили в конце статьи еще семь осторожно сформулированных абзацев.
«Теперь нам остается обсудить некоторые более новые эксперименты, – начинался этот финальный раздел, – которые мы публикуем не без некоторых колебаний, обусловленных странностью их результатов». После этого они вкратце описали свои опыты:
Мы стремились к не вызывающему сомнений определению химических свойств материнских элементов радиоактивного ряда, которые мы выделили при помощи бария и называли «изотопами радия». Мы провели фракционную кристаллизацию и фракционное осаждение в соответствии с хорошо известными методами концентрирования (или разбавления) радия в растворах солей бария…
При проведении соответствующих проверок на образцах радиоактивного бария, не содержащих каких-либо продуктов позднейшего распада, результаты всегда были отрицательными. Активность была распределена по всем фракциям бария равномерно… Мы пришли к заключению, что наши «радиевые изотопы» обладают свойствами бария. Как химики, мы должны утверждать, что новые продукты представляют собой не радий, а собственно барий. Возможность того, что они являются какими-либо другими элементами кроме радия или бария, совершенно исключена.
Затем они описывали работу с актинием, выделяли отличия своей работы от работ Кюри и Савича и указывали, что все так называемые трансураны следует исследовать повторно. Не решаясь окончательно присвоить прерогативы физиков, они заканчивали статью на несколько неуверенной ноте:
Как химики, мы должны бы были пересмотреть приведенную выше схему распада и вставить в нее вместо символов Ra, Ac, Th [торий] символы Ba, La, Ce [церий]. Однако, будучи «ядерными химиками» и работая очень близко к области физики, мы пока что не отваживаемся сделать столь решительный шаг, противоречащий всем ранее известным законам ядерной физики. Возможно, могла возникнуть последовательность необычных совпадений, приведшая нас к
