«Между убитыми встречалось много богато вооруженных воинов, одетых в латы и шлемы с большими кожаными, изукрашенными серебром и золотом щитами. Попадались и такие, которые, судя по лицу и по тонкому белью европейского происхождения, давали повод подозревать в них предприимчивых агентов соперничествующей с нами державы. Подозрение это усиливалось еще и тем, что в Джизаке найдено было большое количество револьверов, а также ударных и нарезных ружей европейского образца. Затем были заметны некоторые европейские приемы при обороне крепости (караульная служба, вылазки, очищение эспланады, исправление обвалов); все это заставляло подозревать присутствие в Джизаке англичан».
«После неудачи». В. Верещагин, 1868
После потери Джизака бухарские войска отступили к Самарканду и начали переговоры, которые продолжались почти весь 1867 год. Бухарский эмир пытался собрать новую армию и вел переговоры с Кокандом и англичанами. Российская империя в этот период провела радикальную административную реформу. В 1867 году Туркестанскую область преобразовали в Туркестанское генерал-губернаторство. В него вошли две области: Семиреченская со столицей в городе Верный и Сырдарьинская со столицей в Ташкенте. Были образованы Туркестанский военный округ и войска на его территории — Первая стрелковая дивизия и 12 линейных туркестанских батальонов. Михаила Черняева, который после взятия Ташкента успел перессориться со всеми коллегами и начальниками, в первую очередь с Оренбургским генерал-губернатором, отозвали в столицу. Первым туркестанским генерал-губернатором был назначен генерал Константин Петрович фон Кауфман. Участник Кавказской войны, а также Крымской, точнее, той ее части, что пришлась на Кавказ. Это он осаждал Карс и вынудил сдаться турецкий гарнизон, которым командовал английский офицер Уильям Уильямс.
Потом Кауфман был губернатором Северо-Западного края и командующим войсками Виленского военного округа. Константин Петрович фон Кауфман станет великим реформатором Средней Азии, он покорит Хиву и Коканд. Под его руководством начнется преобразование Туркестана. И это он сделает Среднюю Азию плацдармом для политического и военного давления на Британскую империю.
Нельзя сказать, что в Лондоне и в Калькутте русские успехи в Азии не вызывали тревогу. Вызывали, да еще какую. Но отвечать Петербургу резко и жестко Британская империя была не готова. Принято считать, что причиной тому были два события: афганская катастрофа и восстание сипаев. После двух таких провалов англичане перешли к политике «умелого бездействия». То есть старались удержать то, что уже удалось забрать, не раздражая русских. В конце концов, Центральная Азия далеко от Индии. И от Лондона тем более.
Но можно совершенно уверенно сказать, что была и третья причина, по которой подобная политика возобладала у англичан, — Крымская война, в которой британцы потеряли тысячи солдат и офицеров, истратили миллионы фунтов, но не добились ни одной поставленной цели. Кроме того, англичане впервые столкнулись лицом к лицу с русской армией и результат для них оказался неутешительным. Три года прошли совершенно не так, как планировалось, Россию толком потеснить не удалось, русская армия оказалась готовой к столкновению с англичанами, и будь фронтовая разведка у русских получше, неизвестно, чем бы кончилось дело в Крыму. В Лондоне понимали, что им в целом еще повезло, что в войне принимали участие не только англичане, но и Франция с Турцией. Так что после Крыма им казалось, что лучше уж не раздражать этих русских. В 1875 году, описывая период русского броска в Азию, военный историк Михаил Терентьев замечал:
«Что может привлекать Англию в Кашгар, Бухару и Хиву? Конечно, не торговля, которая едва насчитывает здесь 10 миллионов потребителей, тогда как Англия имеет в Индии, Персии, Авганистане, Белуджистане и Кашмире до 250 миллионов клиентов!
Стремление к политическому преобладанию, забота об охранении своей дорогой колонии — вот истинные причины всех возгласов Англии о притеснении нами ее торговли, о наших завоевательных целях, об опасности, какой подвергается Ост-Индия от нашего соседства и проч. Желание успокоить недоверчивость Англии и не подавать повода к ее протестам заставило нас смотреть сквозь пальцы на множество более или менее крупных нарушений международного права со стороны Хивы, Бухары, Кульджи и Кашгара. Англия не спустила бы и половины этих правонарушений!
Если бы Англия могла отодвинуть нас назад, она бы давно это сделала, если бы она была в силах остановить нас на теперешних наших позициях — она не медлила бы ни минуты. Ничего этого она сделать не в силах и потому ограничивается протестами и журнальными возгласами, чтобы, по крайней мере, задержать наше движение и подольше сохранить безопасное между нами расстояние. Цель эта вполне ею достигается»[211].
Важно, что несколько десятилетий до русского броска в Азию в Лондоне и Калькутте множество политиков и политологов делали карьеру на русофобии, обещая, что чуть ли не завтра дикие казаки окажутся на берегах Инда. Но их все не было и не было. И даже во время Сипайского мятежа (а именно «мятежом», а никак иначе — не «восстанием» точно — называли в Англии эти события почти до середины 20 века) русские власти не попытались ситуацией воспользоваться и восставших не поддержали. Ни морально, ни материально. То есть русские оружия, например, индийцам не отправляли. И выходило, что русофобская истерика 1820–1840-х годов была ложной тревогой. Все устали от криков «русские идут», и когда русские и правда пошли, это показалось чем-то вполне обычным. Упомянутый ранее сэр Генри Роулинсон, один из участников той фазы Большой Игры, писал, что «тем, кто помнит русофобию 1838–1839 годов, безразличие британской публики к событиям, происходящим сейчас в Центральной Азии, может показаться одним из самых странных эпизодов современной истории». Однако многим политикам умеренного направления казалось, что наступление России все равно остановить невозможно, а Хива, Бухара и Коканд в любом случае обречены стать частью Российской империи или оказаться под русским протекторатом.
Была и такая точка зрения, что попытка Британии остановить русских приведет к обратному результату — русские займут Азию еще быстрее. Часть членов парламента и даже министров полагали, что лучше иметь под боком русских, пусть даже русские войска, чем государства с малопонятной политикой и далекой от европейских норм моралью. Как Насрулла бухарский казнил Стоддарта и Конолли, помнили многие. Если русские наведут порядок в Центральной Азии, то регион от этого только выиграет и местные рынки, может быть, даже станут доступнее для британских товаров.
Роулинсон, конечно, эту позицию не разделял, и в июле 1865 года он замечал, что положение границ двух империй в Азии весьма и весьма изменилось: «Во-первых, захватив Синд и Пенджаб, мы сильно продвинули нашу собственную границу. Британская Индия расширила свое политическое влияние на север до Кашмира. В то же самое время русские укрепили свои позиции на Кавказе, после сокрушения имама Шамиля высвободили большие силы для развертывания в других местах и уже начали продвигаться в Туркестан»[212]. Русские власти построили железную дорогу от Санкт-Петербурга до Нижнего Новгорода, оттуда огромная пароходная флотилия возила грузы до Астрахани и дальше по Каспию. Случись война, и все триста кораблей могли использоваться для переброски войск и военных грузов. А на Каспии у русских военная группировка. И на Аральском море пароходы, вооруженные пушками. И вот поди тут поверь в миролюбие русских, которые обещали не захватывать Ташкент, а сделали наоборот. При этом тот факт, что британские политики в отношении России вели себя так же — обещали одно, а делали другое, причем долгие столетия, — самих англичан как-то и не смущал.
Как ни странно, но в Британии на какой-то момент и правда решили про русскую угрозу Индии забыть. В их числе были и премьер-министр лорд Джон Рассел, и вице-король Индии (то есть чиновник по управлению Индией) сэр Джон Лоуренс, бывший губернатор Пенджаба. Старый опытный дипломат, знаток Азии, Лоуренс был уверен, что русским не пройти через Афганистан, их войска постигнет такая же участь, какая постигла англичан. То, что русские смогут убедить афганцев пропустить их, он считал маловероятным. Дост Мухаммед помнил, как дорого ему обошлась сама попытка дружить с Петербургом. Лоуренс полагал, что остановить Россию сможет жесткое политическое давление из Лондона. И угроза русской столице с Балтики. Рассуждал он вполне правильно: реши русские напасть на Индию, отправка британского военного флота к Кронштадту вынудила бы царя предпринять оборонительные меры и оставить Индию в покое. Кстати, такой сценарий и был разыгран в начале 80-х годов 19 века.
