Единственной русской организацией, которая работала в тесном контакте со вторым отделом штаба военного министерства Польши, продолжал оставаться РЭК Б. Савинкова. В марте 1921 г. польское военное министерство на содержание интернированных выделило еще 5 миллионов марок, столько же было решено выделить в апреле[433]. Тогда же хозяйственная комиссия РЭК провела инвентаризацию имущества, полученного от польского военного ведомства армиями Пермикина и Булак-Балаховича. Из отчета Б. Савинкова Б. Медзинскому в связи с инвентаризацией следовало, что на учете комиссии числилось имущества на 17 862 400 польских марок (техническое и санитарное имущество, автомобили, мотоциклеты, аэроплан). Но в распоряжении РЭК находилось имущества всего на сумму 1,5 миллиона польских марок, остальное числилось в распоряжении польского военного ведомства[434]. Анализ архивных документов позволяет сделать однозначный вывод: значительные финансовые средства, которыми располагал РПК (РЭК) Б. Савинкова, не были использованы по назначению.
Кроме того, с первых же дней пребывания интернированных в лагерях проявилась неприспособленность помещений к содержанию большого контингента людей. Глава советской делегации на мирных переговорах в Риге А. А. Иоффе, ссылаясь на доклад представителя советского РОКК в Польше С. Семполовской, сообщал в НКИД, Польбюро и Центрэвак, что положение российских граждан в лагерях Польши – «пленных, интернированных, политических заключенных и беженцев крайне тяжело»[435].
27 декабря 1920 г. французский майор медицинской службы Радули, служивший в составе французской военной миссии в Польше, получил от директора санитарной службы военной миссии Франции командировочное предписание посетить лагерь военнопленных в Щепёрно. В лагере, где были размещены интернированные части НДА, было отмечено «неудовлетворительное состояние»[436], поскольку эпидемии тифа, вспыхнувшей в Польше, интернированным в лагерях избежать не удалось. Штаб польской армии в Познани в связи с всплеском заболеваемости тифом в лагере Щепёрно издал приказ от 13 декабря 1920 г., после чего была вторично проведена «поголовная дезинфекция как бараков, так и населения лагеря»[437].
Только после вмешательства французской миссии врачи НДА совместно с врачами польской комендатуры приступили к устройству лазарета. Советское представительство РОКК в Польше должно было поставить в лагерь медикаменты[438]. 30 декабря лагерному доктору Осипову было приказано организовать «центральный околодок» (санитарную часть). Медицинский персонал НДА насчитывал 9 врачей, 16 фельдшеров, 22 сестры милосердия[439]. Из хозяйственной части польского госпиталя было получено всего 15 кроватей, 30 одеял, по 15 кружек, мисок, простыней, а также щетки для мытья полов, плевательницы, электрические лампочки, носилки. Особенно ощутимым был недостаток мыла, вследствие чего даже во второй половине февраля 1921 г., когда эпидемия тифа пошла на убыль, в лагерных бараках «вши по-прежнему заедали»[440]. В январе 1921 г. «санитарный околодок» был организован в лагере в Лукове.
Сносное санитарное состояние имело место только в Острове-Ломжинском, где имелись баня и прачечная. Но в феврале 1921 г. ухудшение положения было отмечено и там, в связи «с расколом и неладами в офицерской среде». По-прежнему интернированные солдаты спали на голых нарах, без тюфяков и одеял. «Медицинско-санитарная часть поставлена скверно», – отмечал в своем отчете по результатам инспекции лагеря агент литературно-агитационной комиссии РЭК. «Со стороны польских властей притеснения усиливаются, – подчеркивал агент, – пропусков не выдают, в последнее время их стали отбирать даже у семейных»[441].
Неудовлетворительным было санитарное состояние в фортах Стефана Батория и Княжевича (Торунь): бани были за пределами лагеря, казармы – «темными, сырыми». Плохими санитарные условия были в Плоцке: «казармы сырые, неотапливаемые, прачечной при лагере нет». Совсем удручающим было состояние лагеря Пикулицы-Засания, где в феврале 1921 г. специально назначенная комиссия польского сейма вынуждена была провести инспекционный осмотр («ревизию») по факту его ненадлежащего содержания. Результатом работы комиссии стало увольнение главного врача госпиталя и лагерного врача. Комендант лагеря получил выговор за антисанитарное состояние помещений и территории лагеря. После этого в феврале 1921 г. там приступили к ремонту госпиталя и нескольких бараков[442].
Режим наибольшего благоприятствования польская военная власть применяла только к казачьим формированиям. Казаки пребывали в «бодром настроении», сообщал агент литературно-агитационной комиссии[443]. Лучше всех содержали казачью бригаду Духопельникова в Ружанах, где казаки размещались в теплых казармах, имели свободный режим перемещения[444]. Агент литературно-агитационной комиссии отмечал, что каждый казак бригады Духопельникова имеет тюфяк и одеяло; интернированные казаки «одеты хорошо, жалоб на пищу нет». Некоторый недостаток казаки ощущали только в табаке[445].
Теоретически интернированным и их семьям выделялось питание в размере пайка польского солдата. Так, например, приказом № 7 по гарнизону лагеря Щепёрно был установлен расклад продуктов для офицеров, их семей, а также дневной солдатский паек[446]. Однако прописанные на бумаге нормы выдачи продуктов нигде не соблюдались. С начала января 1921 г. в русской эмигрантской газете «Свобода» стали регулярно публиковаться сводки о положении интернированных в лагерях. В одной из первых сводок за подписью Б. Савинкова сообщалось, что в лагере Щепёрно положенные нормы питания интернированных не соблюдались, а хлеба люди не получали по 1–2 дня[447].
В те же дни агент литературно-агитационной комиссии РЭК И. Т. Фомичев отмечал, что в лагерях Щепёрно, Ружаны, Торн (Торунь), Луков, Остров-Ломжинский положение с питанием «сносное». В Плоцке он оценил питание как «удовлетворительное», однако доставлялось оно «неаккуратно по вине администрации обоза»[448]. Генерал А. П. Пален сообщал генералу Нисселю 29 января 1921 г. из Торуни: «положенный паек отпускается неисправно», «по нескольку дней люди остаются без хлеба и картофеля», «купить что-либо из съестных продуктов не на что»[449].
В самом большом лагере Стржалково, согласно отчету агента литературно-агитационной комиссии РЭК Б. Д. Рыбакова от 29 января 1921 г., питание в лагере было «плохое», общее количество больных – свыше 5 тысяч человек. В числе больных он учитывал и больных военнопленных красноармейцев, общая численность которых в лагере в тот момент составляла 15 тысяч человек[450]. Рыбаков прибыл в лагерь с целью организации там пункта литературно-агитационной комиссии РЭК. Позицию местного польского военного руководства в этом вопросе он оценил как доброжелательную, поскольку оно его «полностью поддержало»[451].
Результаты совместных усилий дали весьма скорые результаты. Уже в отчете от 28 февраля 1921 г. агенты литературно-агитационной комиссии Орлов и Аничков сообщали, что «общее состояние лагеря» Стржалково «удовлетворительное». Питание интернированных они оценивали как «достаточное», обмундирование интернированным было выдано в размере 50 %. Уровень заболеваемости был невысоким[452]. В начале марта Рыбаков дал еще более оптимистичную оценку ситуации в лагере: «питание удовлетворительное, санитарные условия поправляются к лучшему».
При посещении им небольших лагерей Познани, Червонака, Бедруска и Быдгощи Рыбаков отметил «хорошие условия жизни», сносное питание и санитарное состояние. Особо Рыбаков отмечал «полное взаимопонимание» с военным руководством лагеря Стржалково и руководителем местной «экспозитуры» поручиком Грабовским и его помощником («сотрудником литературно-агитационной комиссии без содержания полковником Насекиным»). Был налажен тесный контакт же с референтом по делам военнопленных командования Познанского военного округа (ВО) поручиком Бергером[453].
В феврале 1921 г. несколько улучшилась ситуация в лагере под Барановичами. РЭК инициировал проверку положения в лагере специальной комиссией из Варшавы, что дало положительные результаты. В отчете комиссии как большое достижение было отмечено то, что интернированные стали регулярно получать газету «Свобода»[454].
В разных местах размещения контингента интернированных ситуация складывалась по-разному. Например, в Варшавской цитадели разместили контингент «малограмотных и вовсе безграмотных крестьян» из центральных и Уральской губерний России, который был занят «работами в городском районе». Положение их было терпимым, «открытой вооруженной борьбе с большевиками» они не сочувствовали из-за «нежелания пролития братской крови»[455]. В особенно трудном положении оказались женщины, которых в лагере Щепёрно разместили в одном бараке («законные жены офицеров, живущие гражданским браком и проститутки»)[456]. Но во всех лагерях крайне неудовлетворительно обстояли дела со снабжением людей обмундированием и обувью. Многие из офицеров и солдат были разуты и раздеты в буквальном смысле слова[457].
