— Антоныч, пишлы на перехват, пока воны як зайцы по кущам не поховалысь.
— Пидожды, Пэтро!
— А чего ждаты? Балочкой мимо пушек бусурманив проскочимо.
— За бабами гоняться — цэ нэ казцкэ дило, — мрачно обронил Найденов.
— Антоныч, яки ж там бабы? Абрэкив тэж жвае! — не унимался Белодед.
— Пэтро дило говорыть!
— Сэгодня воны тэплэньки, а завтра нам кровь пущать будуть!
— Антоныч, надо рубать пока нэ поздно! — загомонили казаки.
Найденов насупился и, поиграв желваками на скулах, вдруг объявил:
— Шабаш, хлопцы! Вэртаемся до сэбэ!
— Як же так, Антоныч?! — оторопел Белодед.
— А ось так! У тебэ, Пэтро, шо, глаз нэмае? Подывысь, шо проклятый бусурман с людыною творыть!
— Так воны же сами напросылысь?!
— Я сказав — вэртаемся! — отрезал Найденов и рванул поводья.
Жеребец покосился на хозяина и, обиженно всхрапнув, с места взял в карьер. Вслед за есаулом, гикая и подхлестывая лошадей, поскакали остальные. Паника, возникшая было на берегу, после того как казаки скрылись за пригорком, улеглась, и погрузка махаджиров на фрегаты и фелюги продолжилась. К этому времени свободных мест на палубе не осталось, и последних беженцев аскеры, словно скот, загоняли в грузовые отсеки. Кромешная тьма слепила глаза, а зловоние, казалось, навсегда въевшееся в доски, выворачивало наизнанку желудки несчастных.
Князь Геч с семьей с трудом втиснулся в крохотную темную каюту на баке. За эту милость ему пришлось расстаться с частью фамильного золота и серебра. По соседству расположился Барак, семерых его пленников, ставших добычей капитана Сулеймана, поместили в отдельный отсек грузового трюма. Потом, на четвертые сутки, те, кому достались места на верхней палубе, завидовали им. Палящее солнце превращало ее в раскаленную сковороду, и к мукам душевным добавились страдания физические.
Все эти испытания ждали несчастных горцев впереди. А пока перегруженные суда, поймав в паруса попутный ветер, взяли курс в открытое море. Гедлач Авидзба, Кайногу Гумба, Шмаф Квадзба, Джамал Бутба и другие воины прихлынули к правому борту. Аскеры что-то зло кричали, но они словно прикипели к нему. Там, на берегу, ржали и метались лошади. Надежные в бою, они до конца остались верны своим хозяевам, бросались в море и плыли вслед за ними. Суровые воины, кусая губы в кровь, не могли сдержать слез. Их сердца терзала невыносимая боль и тоска.
Кайногу Гумба побелевшими от напряжения пальцами вцепился в борт и уже ничего другого не видел, кроме своего Алмаза. Его задранная кверху голова мелькала среди волн. Вслед за ним, выстроившись косяком, плыл еще десяток лошадей. Ржание любимца сотрясло судорогой тело Кайногу, и неподвластная воле сила подняла его над палубой и опрокинула в море. Через мгновение еще несколько фонтанов взметнулось за кормой фрегата. Толпа махаджиров пришла в движение, и аскеры угрожающе забряцали оружием. Но они не обращали на это внимания, их взгляды были прикованы к тем, кто был в море и выбрал другую, чем у них, судьбу.
— Храни вас Всевышний! Храни… и… — слившись в один, повторяли сотни голосов.
Давно уже в голубом мареве растаяли снежная шапка на горе Чумкузба и колючий ежик из могучих сосен на прибрежных высотах. Но никто так и не отошел от борта.
Несчастные горцы будто окаменели. Их взгляды были прикованы к зеленой полоске, напоминавшей об Абхазии, а с дрожащих губ срывался не то стон, не то молитва:
— Мы вернемся! Мы вернемся…
— …Вернемся. Вер-нем-ся… — печально плыло над морской волной, а порывы южного ветра подхватывали эти слова и несли к пустынным берегам Абхазии.
Спустя сто с лишним лет, в 1993 году, трагедия махаджирства могла повториться вновь. Закончилась зима, к середине марта снег сошел с предгорий, дороги быстро подсохли, и едва зазеленела листва, как бои между абхазскими и грузинскими войсками на Гумистинском фронте вспыхнули с новой силой. В Тбилиси и Гудауте даже те, кто был далек от военной стратегии и тактики, хорошо понимали, что путь к будущей победе для одних и к новому махаджирству для других зависел от исхода операции за Сухум.
В те дни не только столица Абхазии, но и ее безмолвные стражи, господствующие над городом высоты Ахбюк, Гвадра, Цугуровка и Апианда, находились в руках оккупантов. Их вершины опоясывали густые полосы заграждений из колючей проволоки и минные поля, за которыми в глубоких капонирах прятались хищно нацелившиеся стволами в небо минометные и артиллерийские батареи. Подступы к ним, подобно глубоким шрамам, уродовали вырытые в полный профиль окопы, а на направлениях главных ударов земля бугрилась нарывами мощных дзотов и дотов.
Но и этого оккупантам казалось мало, из Грузии в Сухум срочно перебрасывали дополнительную авиацию, бронетехнику и боеприпасы. На побережье в срочном порядке сооружались дополнительные артиллерийские позиции, в море круглые сутки шныряли сторожевые катера. В воздухе витал запах большой крови, а в душах заклятых врагов нарастало ощущение близкой развязки. Грузинская армия готовилась к отражению наступления абхазских ополченцев и отрядов добровольцев, слухи о нем еще в начале июня начали будоражить армейский и штаб головорезов из «Мхедриони».
Приближение решающих боев особенно остро ощущали на собственной шкуре те, кто сидел в передовых окопах. На Гумистинском фронте чуть ли не каждую ночь абхазские разведчики выкрадывали очередного языка. На другом — Восточном — положение было не лучше. Разведывательно-диверсионные группы «сепаратистов» уже средь бела дня совершали дерзкие нападения на патрули и стационарные посты, наносили удары по транспортным коммуникациям и серьезно затрудняли снабжение грузинских войск из Зугдиди и Тбилиси. К концу июня даже неискушенные в разведке и контрразведке понимали, что наступление часа икс не за горами. В министерстве обороны Грузии терялись в догадках, где и когда ожидать наступления «сепаратистов». Поступавшая развединформация носила противоречивый характер. Абхазы что-то замышляли, но вот что — это оставалось загадкой для грузинских генералов.
Султан Сосналиев, Сергей Дбар и узкий круг офицеров Генерального штаба министерства обороны Абхазии, привлеченных к подготовке наступательной операции, наученные горьким опытом прошлого мартовского наступления, закончившегося полным провалом и обернувшегося тяжелейшими потерями, разработали два плана. Один — фронтального наступления на Сухум — предназначался для глаз и ушей грузинских шпионов и тех «советников», кого подозревали в том, что они «слили» прошлый замысел освобождения Сухума.
Тогда, 16 марта 1993 года, части абхазской армии, поднявшись в атаку, неожиданно напоролись на кинжальный огонь вражеской артиллерии и понесли тяжелейшие потери. Горький урок пошел впрок, и на этот раз основной план наступления, о котором знали всего несколько человек в министерстве обороны и руководстве Абхазии, носил многоходовый характер. На первом его этапе предусматривалось нанесение нескольких отвлекающих ударов на вспомогательных направлениях, а затем, на втором, — завладение господствующими высотами над столицей с последующим ее штурмом.
Это был смелый, но крайне рискованный план. Захват высот, оборудованных мощными оборонительными укреплениями, в случае неудачи мог обернуться невосполнимыми потерями. Второе поражение абхазская армия, и без того сражавшаяся на пределе человеческих возможностей, вряд ли перенесла бы. Но и откладывать наступление было нельзя, каждый новый день войны истощал скудные людские и материальные резервы войск. Это хорошо осознавали как Владислав Ардзинба, так и Султан Сосналиев и Сергей Дбар.
Уже не один день они ломали головы над тем, как с меньшими потерями завладеть высотами, чтобы потом у армии остались силы для выполнения главной задачи — штурма и освобождения Сухума. Проведенные ими расчеты говорили одно и то же: без очистки от мин направлений главных ударов рассчитывать на успех операции не приходилось. Решить эту первостепенную задачу — и здесь они сошлись во мнениях — было под силу только тем, кто в тылу противника чувствовал себя как дома. И потому накануне наступления в штаб были вызваны командиры разведывательно-диверсионных групп и их заместители.
Ибрагим Авидзба в тот день дежурил в смене и был несказанно рад встрече с Кавказом. Последний раз они виделись полторы недели назад, а затем, по слухам, тот находился на задании. Но поговорить им не удалось. Кавказа вместе с командирами «сухумской», «пицундской» и «новоафонской» спецгрупп — Ардой Анквабом, Бесиком Губазом и Аликом Айбой пригласил к себе Владислав Ардзинба.
Перебросившись с ним парой фраз, Ибрагим проводил разведчиков до кабинета. Там, кроме самого Председателя, находился начальник Генерального штаба Сергей Дбар. Перед ними на столе лежала крупномасштабная карта, на ней в разводах красных, синих и черных линий бросались в глаза высоты Ахбюк, Гвадра, Апианда и села Шрома и Цугуровка.
