— Ты тут старший, падла очкастая?
— Ага, — промямлил Кацуба.
Пистолеты были только у двух, остальные, если и вооружены, пока ничего не вынули. А стоят все же неграмотно, не учены кой-каким премудростям…
— Как звать?
— М-миша… Иванович…
— А я — Гриша. Агафонович. Ты не скалься, сука, моего батяню и в самом деле Агафоном крестили…
— Помилуйте, я и не скалюсь… — промямлил Кацуба.
— А то смотри у меня!
Поймав многозначительный взгляд Кацубы, Мазур понял, что настал его выход. В рамках образа. Сказал рассудительно, как и пристало обстоятельному мужику:
— Ребята, объясните хоть, в чем дело. Вроде бы никому на мозоль не наступали…
— Тоже доцент? — скривился Гриша.
— Аквалангист, — спокойно сказал Мазур. — Нам доцентов как-то не присваивают…
К некоторому его удивлению, Гриша на какое-то время перестал изображать полярного людоеда. Всерьез, не без доброжелательности улыбнулся:
— Ага, понятно… Давно ныряешь?
— Не особенно, — сказал Мазур. — Годочков поболе пятнадцати, но поменьше двадцати…
— Ну ладно, — сказал Гриша опять-таки без выпендрежа, — ты пока сиди и пей пиво, а доцент пусть поет во весь голос… Ну, Миша Иванович, яйца дверью прищемить или сам заговоришь?
Он мигнул, и тот, что стоял за спиной у Кацубы, врезал майору сплетенными ладонями — по шее, пониже спины, не вырубил, но заставил ткнуться физиономией в стол. Кацуба, опасливо оглядываясь, пробормотал:
— Ну зачем так-то…
— Говори, сука! — рявкнул Гриша во всю мощь легких. — Кто тебя сюда послал с твоей коробкой?
— Позвольте, я сейчас… — забормотал Кацуба. — Вы не подумайте, я только документы достану… — Он вытащил из внутреннего кармана удостоверение, подсунул его Грише. — Вот это удостоверение, это командировка от института… Все написано…
Гриша мельком заглянул, бросил бумаги на стол:
— Я тебе сейчас эти бумажки в задницу забью и велю пердеть, пока не вылетят… Кто тебя сюда послал? И зачем?
— Там же написано…
Кацуба получил еще один удар, посильнее, вновь впечатался физиономией в стол, на сей раз основательно расквасив нос. Торопливо промокая лицо носовым платком, он зачастил:
— Честное слово, все так и есть, как в бумагах написано…
— Ни хрена они хорошего обращения не понимают, Гриша, — грустно констатировал один из подручных верзилы.
— Это точно, — кивнул Гриша. — Ни капельки не понимают. Придется воспитывать… Долго, старательно и больно. Начать, конечно, сподручнее всего с очкастого… Или нет? Девочку-то куда подевали? Девочки, они пугливее…
Как по заказу, именно в этот момент распахнулась дверь баньки, показалась Света, распаренная, облаченная в роскошный пушистый халат гостеприимного просто Владимирыча (все это время сидевшего истуканом и притворявшегося, будто ему жутко страшно). Недоумевающе пожала плечами:
— В чем дело, мальчики?
— Ага, — радостно сказал Гриша. — Вали-ка сюда, симпатичная, только не визжи, а то обижу…
Она робко приблизилась. Гриша неуклюже вылез из-за стола, взял ее за подбородок:
— Вот это — кто?
— Ученые. Из института…
— Стоп. А ты — кто?
— Я из газеты…
— Стоп, — сказал Гриша грозно-ласково, посильнее стиснув ее подбородок. — Вранье кончаем. Ты не слышала, а мы тут играем в «Поле чудес». Ответы должны быть абсолютно правильными… Вот ты мне сейчас и расскажешь, кто их сюда послал, кто тебя сюда послал, и вообще зачем вас сюда послали…
— Да я журналистка, могу документы показать…
— Я тебя сейчас поставлю раком прямо посреди двора, кукла гребаная, так вдую, что сережки слетят!
Она выглядела невероятно испуганной, но стойко молчала.
— Значит, так, — заключил Гриша. — Толик, ком цу мир! Веди куклу назад в баньку и там вдумчиво поспрошай. Только смотри, чтобы ротик у нее был не занят, а то знаю я тебя…
И сильным тычком отправил Свету в объятия одного из своих. Тот подхватил девушку на лету, поволок в баню, как она ни визжала и ни вырывалась.
— Что за симфония! — вскрикнул вдруг Кацуба.
Это был сигнал конкретно Свете, и Мазур приготовился к тому, что вскоре будет подан второй. Дверь захлопнулась, слышно было, как в баньке отчаянно визжит Света, потом наступила полная тишина.
Гриша оглянулся чуточку удивленно — молчание его озадачивало. Но он не собирался упускать инициативу и терять темпа. Вновь уставился грозным взглядом:
— Если эта Зоя Космодемьянская окажется крепкой, придется, тварь очкастая, с тобой заниматься. Тебя-то мы трахать не будем, не педики, но от того тебе будет еще печальнее…
Хлопнула дверь. На порог вышла Света, подбросила на ладони тяжелый ТТ и недоуменно вопросила:
— Мальчики, а вы еще копаетесь?
— Бей! — взревел Кацуба.
Молниеносно уклонился, в хорошем стиле захватил руку того бугая, что торчал над ним, вмиг выкрутил пистолет, припечатал лицом о стол, развернулся, взял Гришу на прицел.
Второго «пистолеро» сшиб Шишкодремов, но Мазур не видел в точности, как это происходило — он был занят, взмыл со стула, взял на прием последнего, остававшегося на свободе, вырубил в две секунды, быстренько обыскал и стал обладателем старенького, но ухоженного нагана.
Хозяин так и не шелохнулся — с неподдельным уже страхом остолбенело наблюдал, как нахальных визитеров обыскивают в темпе, оттаскивают в угол двора. Кацуба подошел, охлопал и его, покривился:
— Ничегошеньки, впрочем, по роже видно — кабинетная шестерка.
Гриша сидел, положив на стол громадные руки — как приказал Кацуба. Без сомнения, он умел проигрывать, ни разу не дернулся, ни единого мата не выплюнул.
Кацуба уселся напротив него, поиграл пистолетом:
— Там кто-то что-то такое вякал насчет очкастой гниды…
— Извиняюсь, — угрюмо сказал Гриша. — За лишние эмоции. Ордер покажите.
— Господи ты боже мой, — скривился Кацуба. — В мои-то годы и вдруг выслушивать такое хамство… Я что, похож на человека, таскающего в кармане казенные бумажки по кличке «ордера»? — Обернулся к Шишкодремову: — Сходи посмотри тачку.
— Ну, так я же тебе и предлагал поговорить по-хорошему… — набычась, сказал Гриша.
— Ты мне хамил, славянский шкаф, — грустно сказал Кацуба. — Девушку обижал, за интеллигента меня принял… Что теперь с тобой делать? В колодце разве что топить…
— Давай поговорим по-хорошему, — предложил верзила.
Вернулся Шишкодремов, молча покачал головой и продемонстрировал пустые ладони.
— Поговорить, значит… — задумчиво протянул Кацуба. — Так зачем ты на нас устроил монголо-татарский набег?
— Ну, хотелось узнать, что вам тут надо…
— А с чего ты вообще решил, что мы не мирные ученые, а кто-то еще?
— Да так, взбрело в голову… Ведь правильно взбрело? Оказались те еще волчары…
— Не льсти, — хмуро сказал Кацуба. — Лести не выношу. «Взбрело в голову» — это глупая отговорочка. Для пацанов. Что-то ты должен был пронюхать…
Верзила с видом крайнего простодушия пожал плечами:
— Да слухи пошли…
— Ну ладно, — сказал Кацуба, хозяйственно прибрал в карман гранату. — Это я заберу, ни к чему тебе такие цацки… Смотри, ребятишки твои зашевелились. Распорядись-ка, пусть в темпе встают, поддерживая друг друга, стеная и охая. И выметайтесь.
Вот тут Гриша по-настоящему опешил:
— Чего? Куда?
— На муда, — сказал Кацуба. — Мне с тобой, Гриша, возиться нет никакого интереса. Поэтому валяйте на все четыре стороны. Но чтобы здесь больше не отирались, садитесь в тачку и бейте по газам со всем усердием. И запомни: ты сегодня немножко посмотрел, на что мы способны, но я тебя заверяю: если начнешь делать пакости, если мне в городе станет неуютно, вот тогда-то и пойдут настоящие неприятности… Усек? Усек, спрашиваю?
— Усек, — признался Гриша. — Нет, ну давай поговорим…
— Не о чем пока, — отрезал Кацуба. — Не нужен ты мне, такой толстый и красивый… Ну? Особого приглашения ждешь? Вставай и дуй…
— Не люблю непоняток, — проворчал Гриша, поднимаясь.
— Кто ж их любит-то? — пожал плечами Кацуба. — Уж не посетуй, нынче я банкую, так что сматывайся, пока честью просят… Я не требую, чтобы ты непременно оценил мое высокое благородство души, но потом, на досуге, обмозгуй нашу встречу как следует, ты ж не тот дуб, какого лепишь…
— Отдай пушки, — буркнул Гриша. — И лимонку.
— Ну… — страдальчески поморщился Кацуба. — Я, конечно, добряк, но не до идиотизма же…
— Семечки выщелкни, если очко жмет…
— С пушками потом утрясем, если вести себя будешь правильно, — отрезал Кацуба. — Ну, процессия шагает!
Он отодвинулся в сторону, оставив меж собой и разбитым морально противником порядочное пространство. Те принялись отступать. На переправу Наполеона через Березину это, в общем, не походило, но и ликования не было никакого — крепкие ребята, иногда охая и морщась при неосторожном движении, гуськом потянулись в калитку. Гриша замыкал шествие. Проходя мимо Светы, он повернул голову и проворчал:
