во Вьетнам и заканчивая миссией по поддержанию мира в Сомали — стало непонятно, как отличить друзей от врагов. После возрождения при Рейгане демонологии времен «холодной войны» возникший в 1990-х годах «Новый Мировой Порядок» принес с собой небезопасную паранойю, для которой уже не существует одного узнаваемого врага или действительно ясного ощущения национальной идентичности.
Если учесть тесную связь между риторикой бактериофобии и национальной политикой, не приходится удивляться тому, что за этот период произошел соответствующий сдвиг в терминах иммунологии. Со времен своего возникновения в конце XIX века в качестве отдельной дисциплины иммунология в основном интересовалась установлением механизмов, при помощи которых тело человека защищает себя от нападения чужеродных антигенов. Фундаментальным принципом иммунологии является разделение на своих и не своих.
За последние три десятка лет линия фронта борьбы с болезнью в иммунологическом дискурсе сместилась с поверхности тела (кожа как защитный барьер, и личная гигиена как лучшая защита) к сложным механизмам иммунной системы, осуществляющей регулирующую функцию внутри тела через кровеносную и лимфатическую системы. Современные иммунологи озабочены сложным и вызывающим тревогу размыванием, по общему мнению, краеугольного различия между своим и другим, которое было спровоцировано интересом к аутоиммунным болезням вообще и к ВИЧ/СПИДу в частности.
Теперь в центре внимания оказались «внутренние войны», как они были названы в подзаголовке известной статьи Питера Джарета (подготовленной при участии фотографа Леннарта Нильсона) в National Geographie. В статье нарисованы впечатляющие картины борьбы, происходящей во «внутреннем пространстве», когда, к примеру, макрофагоциты окружают бактерию, и эта сцена больше всего напоминает какой-нибудь эпизод из «Звездных войн».
В тексте используется милитаристский язык с его «врагами» и «вторжением», но когда дело доходит до обсуждения ВИЧ, парадигма «тело как поле боя» становится шпионской историей:
«Многие из этих врагов разработали обходные приемы, чтобы их не обнаружили. Так, вирусы, вызывающие грипп и обычную простуду, постоянно мутируют, изменяя свои отпечатки пальцев. Вирус СПИДа, самый коварный из них, использует целый набор стратегий, он, например, прячется в здоровых клетках. Смертельным этот вирус делает его способность проникать в хелперные Т-клетки и уничтожать их, тем самым нарушая реакцию всей иммунной системы».
Инертный вирус заряжен злонамеренным действием, тогда как человеческое «я» постоянно подменяется все более микроскопическими частицами, осуществляющими защиту, в результате чего появляются иммунологические гомункулы, которых изображают в виде уменьшенных специальных агентов. Метафоры иммунологии по-прежнему остаются по большей части милитаристскими, и сейчас она заимствует образы грязных войн, гражданских беспорядков, внутреннего терроризма и т. д., то есть ту разновидность тревожного конфликта низкой интенсивности, которая стала преобладать в мире после «холодной войны».
* * *
Если в современных фильмах в жанре научно-фантастического хоррора и можно отследить источник ощутимой угрозы, то он будет находиться уже не снаружи, а внутри. Хотя ранние фильмы ужасов, возможно, были не меньше озабочены тем, что угроза американскому государству исходит изнутри, разница в том, что сегодняшние фильмы изображают тревогу не столько по поводу находящегося под угрозой тела, сколько по поводу самого тела, представляющего угрозу. Эта перемена эффектно отражена в иронически переделанном названии классического фильма ужасов «Оно пришло из далекого космоса», которое у Дэвида Кроненберга в его новаторском фильме 1974 года звучит как «Они пришли изнутри».
В версии Кроненберга опасность исходит не от инопланетного космического корабля, разбившегося в пустыне, а от обитающих в крови паразитов, превращающих свои жертвы в помешанных на сексе зомби. Инопланетные паразиты изменяют физическую идентичность жертв, в результате чего тех нельзя назвать ни инопланетянами, ни людьми. Похожим образом, оставляя в стороне другие различия между оригинальным фильмом «Муха» (1958) и ремейком Кроненберга 1986 года, больше всего бросается в глаза крупное изображение разлагающейся и бунтующей плоти, когда персонаж Джеффа Голдблюма превращается в муху Брандла. В фильме Кроненберга важно не только то, что разрушается личность ученого, но и то, что его тело буквально растворяется, осуществляя безжалостный заговор плоти против остатков «я».
То, что в 1970-х годах представляло авангардный интерес для таких режиссеров, как Кроненберг, ныне стало обычным явлением. Микроэлектронные фотографии или схематические изображения, на которых показано, как действует «предательский» вирус иммунодефицита человека, проникая в клетку, — пожалуй, самые известные примеры популярных изображений тела как чужого поля битвы. Когда Манхэттенский проект уступил место проекту «Геном человека», Вирус сменил Бомбу в качестве скрытого источника массовой паранойи. Некоторые даже утверждают, что после окончания «холодной войны» вирус стал новым государственным врагом номер один.
Новые медицинские технологии воспроизведения изображения способствуют тому, что в массовом воображении внутреннее пространство вытесняет космос и в качестве утопического последнего рубежа научно-технического поиска, и в качестве источника конспирологических сценариев вражеской агрессии, когда тело оказывается и неуправляемым мятежником, и уязвимой жертвой.
Уильям Берроуз, космонавт-первопроходец, освоивший внутренний космос и создавший часть самых красочных и известных образов, воплотивших идею телесной паники, подходит к делу с сардонической и пророческой сдержанностью. «Осознание того, — утверждает он, — что нечто такое знакомое вам, как сокращение кишок, шум дыхания, биение сердца, в то же время чужое и враждебное, поначалу и в самом деле заставляет человека почувствовать себя немного незащищенным».
Когда плоть восстает и «программная машин» тела устраивает заговор против личности (или того, что осталось от этой идеи), неусыпное иммунологическое самонаблюдение становится жизненно важной, но в конечном счете тщетной необходимостью. В «Секретных материалах» правительственный агент-предатель инфицирует помощника директора ФБР Скиннера какой-то болезнью, оказывающейся механической по происхождению. Эту болезнь представляет собой нанотехнологическое проникновение микроскопических механизмов, которые возводят преграды в артериях Скиннера, из-за чего «его кровь стала оружием против его тела».
Если в 1950-х годах народная мудрость предупреждала, что коммунисты повсюду, то параноидальным девизом 1990-х становится «не верь никому», а меньше всего своему телесному «я».
* * *
Действительно, в «Секретных материалах» агент Скалли начинает подозревать, что стала жертвой похищения (либо инопланетянами, либо правительством, либо и теми, и другими в сговоре), после чего у нее остался имплантат в шее.
К ужасу Скалли, имплантированный чип заставляет взбеситься кассу в супермаркете, когда она попадает под сканер. После удаления чипа в теле Скалли появляются метастазы — она смертельно заболевает раком, который удается остановить лишь тогда, когда ей снова имплантируют похожий чип. Судя по всему, чип направляет Скалли, когда ее тянет к месту массовой инсценировки будущего похищения.
Если посмотреть еще глубже, принципиальная граница между «я» и «не-я» разрушается на молекулярном уровне. Изучая образец льда, взятый из ледяной глыбы, в которой, как выясняется, находился фальшивый труп инопланетянина, Скалли обнаруживает не только то, что лед содержит вирусную культуру инопланетного происхождения, но и то, что этот вирус совпадает с ДНК ее собственной зараженной
