Пытаясь объехать муллу, водитель сдал немного назад, не обращая внимания на то, что проехал колесом по телу раненного в ногу Алима, проломив тому грудную клетку. Вопль, вырвавшийся из глотки боевика, был страшен, но не страшнее всех прочих предсмертных воплей и проклятий, звучащих на поле боя. В сущности, Джамхад его даже не услышал. В голове его надрывался один-единственный голос, принадлежащий ему самому.
Жить! Жить! Жить! Любой ценой! На любых условиях!
– Возьмите меня! – умолял Джамхад, цепляясь за решетку радиатора, дышащего жаром в его лицо. – Вы не имеете права бросать меня здесь!
– Остановить? – спросил водитель, снова давая задний ход.
Капот заслонял собой фигуру афганца, но на виду оставались его ноги, волочащиеся по пыли за автомобилем.
– Вперед! – рявкнул Лонгман, настолько бледный, словно потерял в этом бою всю кровь, хотя до сих пор удача хранила его и он не получил ни царапины.
Водитель переключил сцепление. Взревев, мощный вездеход рванулся вперед. Джамхада, цеплявшегося за радиатор, приподняло над землей. Верхняя часть туловища отклонилась назад, тогда как колени упирались в землю. Его выгнуло назад, он взвизгнул от боли и опрокинулся лицом вверх, разжав пальцы. Позвонки в области поясницы хрустнули почти так же громко, как хрустели камешки, попадающие под туго накачанные скаты «Хаммера».
Потом Джамхад увидел над собой темную массу надвигающегося на него автомобиля и зажмурился. Его обдало едким запахом бензина, какая-то выступающая деталь ободрала кожу на лбу, она же зацепилась за его одежду и потащила за «Хаммером». Стараясь удержаться, Джамхад уперся руками в землю, и заднее колесо проехалось по его пятерне, кости которой треснули сразу в нескольких местах.
Он взвыл, открыл глаза и увидел над собой небо. Аллах оттуда не смотрел на него, так что нужно было спасаться самостоятельно. Опершись на неповрежденную руку, Джамхад сделал попытку встать и чуть не потерял сознание. В глазах потемнело от боли в позвоночнике. А когда Джамхад перевернулся на живот, решив, что сумеет подняться на четвереньки, он обнаружил, что ноги ему не повинуются.
Лежа на земле, он смотрел то вслед двум удаляющимся «Хаммерам», то в сторону бегущих к нему русских и плакал от злости и отчаяния. Когда истребители его отряда находились всего в двадцати или тридцати шагах, он впился зубами в кисть непокалеченной руки, словно лиса, попавшая в капкан и решившая отгрызть себе лапу. На самом деле Джамхад просто глушил рыдания, рвущиеся из его груди. Он проиграл, проиграл все вчистую, включая жизнь.
Карл Лонгман даже не оглянулся на своего ближайшего соратника. Мулла Джамхад и его дальнейшая судьба абсолютно не волновали американца. Плевать ему было и на перебитых талибов, и на освобожденных заложников, и даже на свою карьеру в Центральном разведывательном управлении США. Вопрос жизни и смерти – вот что занимало все его мысли без остатка.
Когда начался обстрел, он приказал четверым охранникам не ввязываться в бой, а залечь под «Хаммерами» и применять оружие лишь в случае непосредственной опасности. Свой маленький отряд необходимо было сберечь, потому что в одиночку вырваться из окружения Лонгман не надеялся.
Забравшись вместе с остальными в укрытие, он внимательно следил за сражением, дивясь тому, что ни одна граната, ни одна пулеметная очередь ни разу не ударили по столь заметной цели, которую представляли собой стоящие бок о бок автомобили. Но вскоре стало ясно, что причиной тому вовсе не длань Господня, распростертая над ним. Просто его решили взять в плен. Именно его, а не исполнительных, но туповатых охранников, которые мало что знали о готовящейся операции. Русским нужен был сам Карл Лонгман, обладающий массой важнейшей информации.
В том, что лагерь атакуют именно русские, сомнений не было. Во-первых, теракт был направлен против них и переговоры велись с заместителем главы Администрации президента РФ. Во-вторых, никто, кроме россиян, не отважился бы на столь рискованный штурм превосходящих сил противника. Ну, и в-третьих, несколько раз до ушей Лонгмана донеслись обрывки фраз, выкрикиваемых нападающими. Среди них преобладали непечатные, что окончательно проясняло ситуацию. Это была не имитация. Бойню в ущелье устроили действительно русские.
От мысли, что он попадет к ним в руки, американцу захотелось выть волком. Он знал, как работают с захваченными агентами спецслужбы, и не строил иллюзий насчет того, что допросы будут проходить чинно-мирно, с соблюдением всех необходимых процедур и формальностей. Нет, все будет иначе. Карла Лонгмана поместят в одиночную камеру, где на него начнут помаленьку воздействовать ультразвуковыми волнами и распыляемыми газами. К тому же в пищу и питье ему станут подмешивать какие-нибудь психотропные вещества, лишающие человека воли. Когда его приведут наконец на допрос, он будет пускать слюни изо рта, заискивающе заглядывать следователю в глаза и выкладывать все известные ему секреты. Но в покое его не оставят. Будут и побои, освежающие память, и изощренные пытки, и не менее изощренные унижения. Через пару месяцев от Лонгмана останется лишь его тень, трясущаяся, запуганная, забитая. Он уже никогда не будет прежним, да его и не выпустят из фээсбэшных застенков. Когда он станет бесполезен, ему организуют сердечный приступ, или он сам не придумает ничего лучшего, чем сплести из обрывков простыни веревку и удавиться.
Уж лучше сразу пуля в лоб! Хотя и погибать на месте Карлу Лонгману тоже не хотелось.
Со всех сторон падали или уже лежали боевики, очереди секли землю и дробили камни, выстрелы обороняющихся становились все реже, а голоса атакующих – все громче. Кольцо сужалось. Но оно было не такое уж плотное, это кольцо. Оценив обстановку, американец решил, что прорываться следует на восток.
Пути на север и юг были отрезаны, так как там высились стены ущелья, а вскарабкаться наверх под прицелом вражеских стволов нечего было и мечтать. Прострелят ноги и подождут, пока добыча сама сползет вниз. Но и западное направление было бесперспективным, поскольку в том месте ущелье постепенно сужалось и завершалось нагромождением камней, которое был не способен преодолеть ни один автомобиль в мире. Правда, атакующих там было раза в два меньше, чем с противоположной стороны, но проскочить мимо них шагом, бегом или ползком у Лонгмана шансов не было. Все эти соображения и побудили его приказать водителю ехать на восток.
Он видел, как русские зажали в клещи последний отряд талибов и уничтожили его, но у него имелся козырь. В его автомобиль не станут палить из пулемета или гранатомета, как не делали этого до сих пор. Ну, а предупредительных выстрелов Лонгман не опасался. Как только «Хаммер» проскочит заслон, русские его уже не догонят. Даже если им поступит команда открыть огонь на поражение, будет поздно. Ведь автомобиль Лонгмана успеет не только удалиться на относительно безопасное расстояние, но и окажется прикрытым сзади вторым «Хаммером». А его пусть решетят сколько душе угодно.
Несколько томительных минут пара американских автомобилей сближалась с той точкой, где их могли подбить или расстрелять из автоматов. Дорога впереди была завалена трупами боевиков. С обеих сторон к ней спешили русские – двое слева, двое справа. Один нес на плече зеленую трубу гранатомета.
– А теперь гони! – скомандовал Лонгман, когда до них осталось метров пятьдесят, а сам распахнул дверцу со своей стороны и высунулся наружу. Пусть видят, с кем имеют дело. Он – тот самый американец, в которого приказано не стрелять. Не станут же русские нарушать инструкцию? Нет? Тогда гуд-бай!
Никитин помнил, что майор Андреев имел задачу непременно захватить американца в плен. С другой стороны, Никитин не был обязан выполнять его приказы.
Указательный палец командира группы «Набат» согнулся, обхватывая спусковой крючок «калашникова». Ствол поднялся выше, таким образом, чтобы выпущенные из него пули не разминулись с человеком, высунувшимся из «Хаммера». Осталось только послать импульс пальцу.
Однако мозг Никитина команду дальше не передал. Он отказался подчиняться хозяину. Ему не понравилась мысль о том, чтобы подвести командира подразделения «Оса».
– Первую тачку пропускаем, – крикнул Никитин, – вторую берем! По колесам не стрелять, в бензобак не целиться. Бьем по окнам. Огонь!
Карл Лонгман, естественно, не слышал этой команды. Он отчетливо видел русского, целящегося в него из автомата, и успел мысленно попрощаться с жизнью. Сил, чтобы нырнуть внутрь автомобильного салона и попытаться прикрыться водителем, не было. Американец чувствовал себя кроликом, которого гипнотизирует удав. Если бы раздалась автоматная очередь, он бы покорно принял все предназначавшиеся ему пули и рухнул наземь. Но его предположение оказалось верным. По нему не стреляли. Эти русские получили однозначный приказ и нарушать его не имели права.