Плюхнувшись на сиденье, Лонгман захлопнул дверцу и зашелся нервным смехом, похожим на мелкий кашель. Водитель покосился на него и поспешил перевести взгляд на дорогу, чтобы не налететь на камень, которых здесь валялось в изобилии. Пот стекал по его вискам, раздражая обгоревшую на солнце кожу. Натертая шея горела, как ошпаренная. И все же он тоже не удержался от улыбки. Пожалуй, еще никогда в жизни он не испытывал такого облегчения и счастья. Он был как птица, вырвавшаяся из тесной клетки… из клетки, к которой подбирался кот.
– Ушли, – сказал боевик, качая головой. – Надо же, ушли.
– Еще нет, – произнес Лонгман, оглянувшись. Голос его был замогильным.
Похолодев и внутренне сжавшись, как при спуске с американской горки, боевик посмотрел в зеркало заднего обзора. Сначала он не понял, что так обеспокоило мистера Лонгмана. Второй «Хаммер», полускрытый пыльной пеленой, катил за ними, как и прежде, только отстав почти на полмили. Потом в глаза сержанту бросилось, что лобовое стекло у джипа отсутствует, а только тогда он сообразил, что за рулем сидит вовсе не Халик, как прежде, а совершенно незнакомый человек.
Пущенная им пуля надколола пластиковую выпуклость приборной доски, как будто кто-то молотком по ней ударил.
– Прибавь ходу! – крикнул Лонгман. Он достал пистолет, сдвинул пальцем предохранитель и высунулся в окно.
Водитель втянул голову в плечи, мечтая сделаться маленьким и незаметным. За свою короткую жизнь он пересмотрел немало кинобоевиков и всегда мечтал походить на их героев, мужественных, отважных, циничных, презирающих смерть. Но сегодня желания подражать им не возникало.
Оскалившись, Лонгман несколько раз выстрелил в настигающий их «Хаммер». Мужчина, сидящий за рулем, произвел ответный выстрел из пистолета, но тоже не попал. Лонгман подумал, что противник специально стреляет мимо, чтобы действовать водителю на нервы. Неужели догонит? Из легких Лонгмана словно выкачали весь воздух, в груди стало пусто и холодно. Испытывая необычайную ясность мыслей, он подумал, что разумнее всего было бы застрелиться, хотя понимал, что для этого у него не хватит духу. Наведя ствол на переднее колесо преследователя, он выстрелил несколько раз подряд. Разумеется, промазал. Мешала не только тряска, рука дрожала сама по себе, без всяких кочек и колдобин.
– Влево или вправо? – звонко спросил водитель, глаза которого вытаращились от напряжения.
Повернувшись вперед, Лонгман увидел развилку, одно ответвление которой круто уходило в гору, а другое спускалось к военному аэродрому, заслоненному скалами, и крикнул:
– Вправо!
Накренившись и скрипя, «Хаммер» повернул и некоторое время ехал на двух колесах, прежде чем снова встал на все четыре. Водителя подбросило так, что он едва не выпустил из рук руль. Зубы Лонгмана клацнули, после чего на одном из них образовалась раздражающая зазубрина.
«Как только вернусь домой, – машинально подумал он, – немедленно отправлюсь к дантисту».
Но мысль не оставила заметного следа в мозгу американца. Он не верил, что когда-либо вернется, потому что второй «Хаммер» неумолимо приближался.
Карла Лонгмана преследовал майор Никитин, отстраненно прикидывая, сколько пузырей водки следует содрать с Андреева за свои старания. «Слабовольный я человек, – думал он, слегка бросая машину из стороны в сторону, когда видел, что американец собирается стрелять. – Хотел поступить по-своему, так нет же, поддался. И так всегда. Вечно я делаю то, чего ждут от меня другие».
Коря себя, Никитин не осознавал, что отнюдь не слабоволие, а как раз исключительная решимость погнала его в погоню за американцем. Он не мог поступить иначе. Подвести майора Андреева не позволяла совесть, а ее голос был куда громче, чем голос благоразумия. Во всяком случае, что касается Никитина.
Боевиков во втором «Хаммере» перебили в два счета, хотя один из них то ли сдуру, то ли со страху все же выстрелил в ответ, ранив Никитина в руку, но майор не признался в этом своим бойцам. Командир «Набата» одной рукой выволок труп с водительского сиденья, запрыгнул на него сам и, подняв две сведенные вместе ноги, несколько раз ударил подошвами в лобовое окно, которое после обстрела покрылось трещинами и разломами, мешающими обзору. Избавившись от стекла, он включил заглохшее зажигание и нажал на газ. Внедорожник сорвался с места и, обходя колдобины, пошел по извилистой, изобилующей, кроме ям, еще и множеством валунов и камней грунтовке. Пыль, поднятая передним «Хаммером», заставила Никитина морщиться и плеваться.
– Ничего, все равно не уйдешь, – зло процедил он.
Пуля прошла навылет или засела в мышце, оттого левая рука слушалась плохо. Никитин вел машину одной рукой. Гонку осложняла косая ссадина на лбу, полученная во время выбивания стекла. Он стирал кровь, но чтобы ее остановить, требовалось прекратить преследование, чего майор не мог допустить.
– Не уйдешь, – повторял он как заклинание.
За все время Никитин выстрелил из своего пистолета всего четырежды, опасаясь случайно убить жертву и не желая тратить патроны. Пару раз американский вездеход уходил с дороги и снова возвращался на нее. Время от времени преследуемый отстреливался. Никитин не возражал, это придавало ему злости и азарта. Расстояние заметно сокращалось. Второй «Хаммер» медленно, но верно нагонял первый.
Когда расстояние достигло нескольких метров, американец снова открыл огонь. Одна из пуль сорвала зеркало, висящее в салоне. Здоровой рукой Никитин вцепился в руль мертвой хваткой, а сам отклонился вправо, под приборную панель. Машины разделяли каких-то два-три метра.
Стрельба прекратилась. Пользуясь тем, что американец принялся перезаряжать магазин, Никитин, прижав подошвой педаль акселератора, обошел соперника. Оскалившийся американец что-то прокричал, вытягивая из окна руку с пистолетом.
Майор Никитин отпустил педаль и прокричал:
– Привет от Гастелло!
Машина рванулась вперед, как пришпоренный жеребец. Он слегка повернул руль, и его внедорожник ударил в бок «Хаммеру» Лонгмана. Оттуда грохнул выстрел, но пуля прошла мимо.
От удара автомобиль Никитина тряхнуло, но он удержался на дороге, тогда как «Хаммер» с американцем, громыхая, словно гигантская жестянка с металлическим хламом, завалился набок.
Майор затормозил. Вышел из машины, взял в правую руку пистолет и глянул вниз. Вплотную к перевернутому автомобилю лежала фигура водителя. Она была видна лишь до пояса, все остальное находилось под тяжелым корпусом. Рядом копошилась фигура того, который стрелял в Никитина из окна. Нос у американца был разбит, вся нижняя часть лица окровавлена, как будто он зачем-то намалевал себе красную бороду.
Не сводя глаз с его рук и держа собственный пистолет наготове, Никитин стал спускаться вниз.
– Не бойся, – сказал американец на чистейшем русском языке. – Патроны рассыпались, а магазин потерялся, пока мы кувыркались. Я без оружия.
– Вставай и иди сюда, – приказал Никитин.
– Лучше ты иди сюда. У меня кое-что для тебя есть.
– Тебя как зовут?
– Карл. Карл Лонгман.
– Так вот, Карл Лонгман, – отчеканил Никитин, – когда тебе приказывает российский офицер, делай что тебе говорят, а не торгуйся. Меня это нервирует.
– Я не торгуюсь, – поспешно проговорил американец. – Точнее, да… торгуюсь. – Он издал нервный смешок. – В машине кейс, набитый упаковками долларов. Бери его, а меня отпусти.
– Заткнулся. Встал. Пошел наверх. Точка.
Услышав тон, которым это было произнесено, Лонгман подчинился и, прихрамывая, стал карабкаться по склону. В голове у него было пусто, как будто все мозги вылетели оттуда, когда он катился с холма.
Заложники, выведенные из тесной затхлой пещеры, вели себя так, словно вдыхали не чистый горный воздух, а некий опьяняющий газ, от которого одни рыдали, другие смеялись, третьи погружались в подобие транса, никак не реагируя на происходящее.
Тем, кто нуждался в медицинской помощи, оказывали ее бойцы «Осы» и «Набата», поскольку военврач Матросов был занят ранеными. Для них соорудили носилки, в которые просунули жерди.
– Моих заберешь? – спросил Никитин у Андреева, кивая на раненого Чебака и убитого Селезнева, заботливо уложенных в тени. – Я дам тебе пару человек, которые проводят вас до аэродрома.
Они сидели на корточках на самом солнцепеке, совершенно не замечая жары. Андреев курил мятую сигарету, делая короткие быстрые затяжки. Никитин меланхолично грыз сухой стебелек. Друг на друга почему-то старались не смотреть. Так случается между людьми, проникшимися внезапной взаимной симпатией, но не желающими проявлять свои чувства. Никитин все больше поглядывал на высокое голубое небо. Андреев предпочитал смотреть на каменистую почву, хотя ничего интересного там не наблюдалось.
– Раненых на джипе отвезем, – сказал он. – На том, в котором ты мистера Лонгмана привез. Спасибо тебе.
