Понял, Илья Павлович. Все будет в лучшем виде.
— Ну, теперь за дело. Пока все за нас сегодня. А то ведь середина мая подходит, холодов не жди.
Штурман, радист и второй бортмеханик были отправлены в хвост, где за неимением сидячих мест им пришлось крепко держаться за конструкции фюзеляжа.
Мазурук зарулил на самый конец полосы — небольшой относительно твердый кусочек Мое сердце бьётся учащенно — удастся ли оторваться с такого «огрызка»? Но у Мазурука уверенный, спокойный взгляд, ровным голосом отдает он команды бортмеханику Его спокойствие передается и мне, но все–таки…
Двигатели уже на взлётном режиме, Мазурук отпускает тормоза — самолет тронулся. За счет сильного встречного ветра на приборе скорость уже восемьдесят километров в час. Мазурук энергично берет штурвал на себя — нос самолета послушно поднимается…
— Форсаж! — командует Мазурук. Моторы ревут на 'полной мощности, скорость около ста двадцати километров в час.
— Закрылки — пятнадцать градусов!
Уже кончился кусок твердого участка, самолет бежит по раскисшему снегу, точнее, не «бежит», а только касается колесами. Торможения нет, самолет на отрыве, мы в воздухе. Ура!
Мазурук кивает мне, я машу рукой товарищам, стоящим в хвосте фюзеляжа Теперь все на местах, все весело переглядываются Сомнения и волнения позади, вырвались!
Я с уважением поглядываю на Мазурука, он спокойно рассматривает полетную карту Нам нужно выйти на дрейфующую станцию СП–5. Она ещё только создается, и связи по какой–то причине пока нет. Недавние их координаты известны, «зайчик» в солнечном компасе вселяет уверенность, что мы идем по заданному штурманом курсу. Аккуратов часто подходит кастролюку и секстаном берет высоту солнца. Определяется «До цели около сорока минут», — объявляет он Связи со станцией пока нет.
Радист Алексей Иванович Челышев беспрерывно стучит на ключе, зовет. Береговые станции отвечают, но СП–5 молчит. Илья Павлович то и дело поглядывает в сторону радиста, но тот, понимая его немой вопрос, отрицательно качает головой.
В пилотскую кабину входит первый бортмеханик Владимир Афанасьевич Громов.
— Илья Павлович! Вам, может, кофейку принести?
— А что я — турок?
Мазурук, даже нервничая, любит поёрничать. Сейчас нужно разрядить обстановку, ведь все волнуются — где будем садиться, если не найдем станцию?
— Тогда, может, чайку? — предлагает Громов.
— Что я — китаец?
— Так какого дьявола вам нужно? — Громов уже рассердился, человек он горячий.
— Вот так бы сразу и сказал, — умиротворенно улыбается Мазурук. — Ладно, давай чайку. С тобой уж и пошутить нельзя…
Наконец штурман доложил, что мы находимся в районе СП–5. Но связи по–прежнему нет, обнаружить станцию без радиопривода мы не можем.
— Тогда сделаем так, — мирно, допивая чай, говорит Мазурук Аккуратову, — рассчитай «коробочку» вокруг расчетной точки — минут по пять каждая «сторона». Пока мы будем искать, пусть Челышев попробует связаться с Масленниковым, он ведь где–то недалеко здесь сидит. Можем и у него погостить.
— Ясно! Тогда с этим курсом ещё две минуты, — распорядился Аккуратов.
— Всем смотреть внимательней! — добавляет Мазурук. — Кто первым увидит, тому премия.
— Какая? — интересуюсь я.
— Лишняя чашка кофе! — объявляет Мазурук.
— Ну, за такую премию вряд ли найдем, — выражает сомнение бортмеханик.
— Вы ищите, а там видно будет! — Мазурук уже начинает сердиться, в голосе его появляются командирские нотки — И вообще — прекратить разговорчики!
Лед просматривался хорошо, лишь кое–где мешали пятна тумана. Мы всматривались до рези в глазах, но обнаружить лагерь так и не удалось. Самолет Масленникова тоже не отвечал, как ни старался Алексей Иванович.
Вдруг Мазурук оживился, прильнул к стеклу фонаря кабины. Я со своей стороны не видел ничего, кроме ледяных полей и цепочек торосов. Мазурук повернулся, подозвал Аккуратова:
— Будь добр! Попроси Голованова сюда, появилась одна идейка.
В годы войны Александр Евгеньевич Голованов в звании маршала командовал авиацией дальнего действия. Был он человеком весьма решительным, но — как бы это сказать? — по–интеллигентски стеснительным. После отбытия Бурханова в Москву он фактически возглавлял высокоширотную воздушную экспедицию. Но необходимость руководить прославленным Мазуруком его, по–моему, постоянно смущала. Командовать Александр Евгеньевич не стремился, прекрасно понимая, что на стороне Мазурука огромный полярный опыт. Даже в пилотскую кабину он заходил крайне редко, а в разговоре — словно бы от смущения — то и дело деликатно откашливался, была у него такая привычка.
— Гм-м, слушаю, Илья Павлович!
Мазурук, оживленно жестикулируя, начал что–то говорить ему, показывая на проплывающие 'под нами ледяные поля. Что говорил, мне не слышно было, я расслышал только ответ Голованова, стоявшего ближе ко мне:
— Илья Павлович! Ведь у нас колеса! Тяжелая машина! Без разведки на лыжном Ли–2 никто ещё на дрейфующий лед на Ил–12 не садился!
— Это точно! — теперь Мазурук говорил уже громко, напористо. — Но ведь опыт–то есть! Площадки заранее выбирали, но снежный покров никогда не превышал пятнадцати — двадцати сантиметров. Это и нас устраивает. Безопасность гарантирую!
Голованов задумался на мгновение, а потом решительно рубанул рукой:
— Ну что ж, согласен! Выполняйте!
Решение Мазурука произвести посадку было, несомненно, целесообразным. Вообще–то, горючего хватало, чтобы дойти на один из береговых аэродромов. Но мы находились совсем неподалеку от станции, а до ближайшего аэродрома три часа лета. Мазурук хотел дождаться связи, отдохнуть и перелететь на СП–5. Решение смелое, но обоснованное. У Мазурука опыт! Но я волновался, как в прошлом году, когда в первый раз садился с Масленниковым на дрейфующий лед. Тогда на лыжах, а теперь на колесах! Да и машина тяжелая!
Льдину Илья Павлович выбрал отличную — больше километра длиной. Только бы не ошибиться с толщиной льда, ведь для колес и веса Ил–12 толщина должна быть не менее девяноста сантиметров. Ладно, Мазурук гарантирует! Зашли на посадку, дым от сброшенной шашки поднимался вертикально вверх — штиль. Льдины коснулись мягко, пробег — как по бетону. Стоим. Я сразу же выскочил на лед с 'буром — снега не более пяти сантиметров. Вот это да! Специально для колесного шасси, как по заказу. Пробурили на глубину до. полутора метров и дальше не стали — хватит с избытком. «Да, — думаю про себя, — молодец командир, выбрал льдину по всем параметрам отличную. Учись, Лебедев!»
Нужно, пожалуй, ещё раз подчеркнуть, что это была первая в истории неподготовленная посадка на дрейфующий лед тяжелого самолета на колесном шасси. Слово «неподготовленная» означает в данном случае — без предварительной посадки лыжного разведчика, как говорится, на свой страх и риск…
Сколько мы отдыхали, не знаю. Разбудил нас голос Челышева: «Подъем! СП–5 на связи! Погода хорошая, нас принимают!»
Через десять минут после взлёта впереди показались черные точки палаток лагеря. Мы сидели рядом, всего в трех десятках километров. Как выяснилось, на станции слышали звук наших моторов. Слышали, как мы их звали. Но лагерь был закрыт туманом, а ответить они не могли, поскольку радиопередатчик вышел из строя.
…Полтора месяца провел я «оправа от Мазурука» — в кресле второго пилота. Помню, как садились мы в сильнейшую пургу в бухте Темпа на острове Котельном. Помню, как взлетали с аэродрома Тикси при боковом ветре двадцать метров в секунду. Помню, как бесконечно долго стояли на старте, выжидая, когда видимость на мгновение улучшится, хотя бы до ста метров…
Мазурук летал расчетливо, хладнокровно. Но тогда, когда садились мы на колесном Ил–12 на дрейфующий лед, говорил в нем, по–моему, и спортивный азарт — должен же кто–то попробовать первым! Он же очень азартный человек, Илья Павлович Мазурук…
Встреча с Ледяным континентом, о которой я так мечтал, в реальности оказалась прозаической. «Обь» уткнулась в ледяной припай километрах в десяти от берега и застыла на ледовых якорях. Через полчаса на вертолёте пожаловали гости — начальник первой советской антарктической экспедиции Михаил Михайлович Сомов и командир авиаотряда Иван Иванович Черевичный. Год назад — в январе 1956 года — была создана первая советская антарктическая станция. Теперь здесь построили уже целый поселок, получивший название Мирный. Вторую антарктическую экспедицию, прибывшую на смену, возглавлял Алексей Федорович Трешникор. Вместе с ним и капитаном «Оби» Иваном Александровичем Маном гости уединились для обсуждения всех предстоящих дел.
Задача стояла непростая — в предельно короткие сроки разгрузить все доставленное, многие тысячи тонн: разборные дома, самолеты, запасы горючего и продуктов. В любой момент ледяной припай могло разломать, кроме того, на подходе были ещё два судна — теплоход «Кооперация» и дизель–электроход «Лена», которым также предстояло разгружаться. Пока начальство совещалось, прибывшие стихийно собрались около вертолёта. Объятия, смех, шутки, не очень–то разнообразные взаимные вопросы:
