Такую же оценку ситуации в лагерях давали члены РУД в Варшаве, отмечая при этом, что в еще более трудной ситуации оказались интернированные, отправленные на общественные и прочие работы в польскую провинцию. Информации об их количестве РУД на тот момент не имела; разработанный под руководством Е. Б. Пашуканиса «план регистрации репатриантов, находящихся в провинции» не исполнялся. Работа «задерживается Польделегацией», сообщал Пашуканис в середине октября в Москву.
Многие репатрианты из отдаленных районов Польши уходили на сборные пункты пешком. Так, из Беловежской Пущи, ввиду тяжелых условий работы на лесных разработках, принадлежавших на условиях концессии Булак-Балаховичу, на сборный пункт в Варшаве для отправки на родину пешком отправилось до 600 человек[768]. К 11 ноября 1921 г. из Польши число выехавших беженцев из числа интернированных через пункт пропуска Негорелое составило 2938 человек[769].
Амнистия и последующая за ней массовая репатриация на родину могли стать выходом для попавших в польскую ловушку русских добровольцев. 4 ноября 1921 г. был подписан декрет ВЦИК «Об амнистии» «в ознаменование четвертой годовщины власти трудящихся в связи с окончанием войны и переходом на мирное строительство», который распространялся на осужденных, подсудимых или обвиняемых лиц. В тексте декрета «Об амнистии», в частности, было отмечено, что «этих обманутых людей водили в бой за чужое им дело и, когда им пришлось очутиться на чужбине, их бросили на произвол судьбы».
В преамбуле было дано обоснование принятого решения об амнистии: «Много таких обманутых… оказалось заточенными в лагерях в качестве интернированных, многие работают на принудительных работах… часть из них была насильственно или путем обмана вновь завербована Белой армией разными авантюристами, не потерявшими еще надежды свергнуть рабоче-крестьянскую власть и восстановить господство помещиков и фабрикантов».
Полная амнистия объявлялась лицам, участвовавшим в военных организациях Колчака, Деникина, Врангеля, Савинкова, Петлюры, Булак-Балаховича, Перемыкина и Юденича «в качестве рядовых солдат путем обмана или насильственно втянутых в борьбу против советской власти» и находившихся на момент принятия декрета в Польше, Румынии, Эстонии, Литве и Латвии. Возвращение на родину этой категории граждан предполагалось «на общих основаниях» с военнопленными[770]. ВЦИК обязал НКИД, НКВД и ВЧК «принять необходимые меры к обеспечению» правовой базы для репатриации этого контингента.
Амнистия распространялась только на солдат со званием не выше унтер-офицера. Лица в звании фельдфебеля, подпрапорщика, прапорщика, подпоручика, корнета и выше, а также юнкера, участники кадетских отрядов, военные чиновники амнистии не подлежали. С амнистированными на родину могли вернуться жены и дети, а также престарелые и нетрудоспособные родители, если они проживали за их счет.
Приемные пункты репатриантов были организованы в Петрограде (для лиц из Эстонии, Латвии, Финляндии), в Смоленске (из Польши, Австрии, Чехии), в Киеве (из Румынии и Польши), в Одессе и Новороссийске (из Турции, Греции, Италии и других южных стран). После предварительной проверки анкет прибывших на территорию Советской России в особых отделах ВЧК амнистированные должны были получать вид на жительство с отметкой: «За службу в белых армиях суду и наказанию не подлежит»[771].
Согласно декрету допускалось применение самых суровых наказаний (до смертной казни включительно) к «беженцам, проявившим хотя бы за границей свое несочувствие к советской власти в какой бы то ни было форме». Поэтому декрет не распространял амнистию «на деятелей антисоветских политических партий»[772]. В государствах, с которыми (или с правопреемниками которых) Советская республика заключила соглашения о репатриации военнопленных Первой мировой войны, эти функции были возложены на специальные комиссии по репатриации военнопленных[773].
В связи с принятым декретом РУД в Польше приняла решение «усилить реэвакуацию бывших чинов белой армии». Но предварительно их было «желательно» «мало-мальски одеть в Польше, т. к. большинство рядовых одеты в одни лохмотья»[774]. На РУД легла обязанность определения правовых норм репатриации интернированных на основании декрета «Об амнистии», поэтому под руководством Пашуканиса были отработаны «соображения по отправке белых». Ключевой правовой нормой стало определение, что «с момента волеизъявления интернированные считаются подданными РСФСР и УССР». Также с «момента волеизъявления» вернуться на родину интернированные переходили на положение беженцев, т. е. в ведение гражданского ведомства, «однако концентрируясь по лагерям». С этого момента в переписке РУД с НКИД утвердилось выражение «амнистированные беженцы»[775].
Конечные сроки репатриации этого контингента не были обозначены[776]. В рамках работы смешанной комиссии по репатриации между руководителями польской и российско-украинской делегаций было достигнуто соглашение о том, что интернированные «будут подведены под права военнопленных как солдаты Советской России»[777] и на общем основании с ними будут возвращены на родину.
С первых дней работы с амнистированными беженцами РУД отметила уже сложившуюся политику польской стороны: препятствовать добровольной репатриации контингента интернированных. Впервые ее проявления были отмечены в апреле 1921 г., когда около 1000 интернированных антисоветских формирований «с издевательством были отделены от остальных интернированных и переведены в разряд красноармейцев»[778].
Пашуканис отмечал и другие манипуляции с контингентом заключенных в лагерях: в процессе переговоров об обмене красноармейцев с председателем польской делегации смешанной комиссии С. Корсаком было выявлено 247 красноармейцев, переведенных в разряд интернированных, из которых 27 военнопленных были офицерами Красной армии[779].
В рамках подготовительной работы к репатриации граждан РСФСР и УССР после амнистии РУД провела осмотр лагеря Стржалково. В отчете сотрудников РУД Ляхова и Денисова о проведенной работе было зафиксировано, что «жилищные условия для остающихся в Стржалково не выдерживают никакой критики». «Наземные бараки» были «отчасти сносны для жилья, хотя и требовали ремонта», «подземные» (землянки) были «сырые, темные, холодные, с побитыми стеклами, поломанными полами и с худой крышей». «Отверстия в крышах позволяют свободно любоваться звездным небом, – отмечали сотрудники РУД, – а помещающиеся в них мокнут и зябнут днем и ночью». «Начинаются заболевания. Освещения нет», – завершали отчет сотрудники РУД.
Неудивительно, что представитель польской делегации смешанной комиссии по репатриации отказался подписать составленный инспекторами РУД акт обследования состояния лагеря. В отчете РУД в НКИД было подчеркнуто, что представители польской делегации «никогда не соглашались подписывать никакой бумаги, несмотря на явно невозможные условия существования» людей[780].
В процессе расширения репатриации в Советскую Россию определенную роль сыграл декрет[781] о лишении советского гражданства[782], утвержденный СНК 26 ноября 1921 г. На основании декрета гражданство утрачивали следующие категории лиц: «1) пребывавшие за границей беспрерывно свыше 5 лет и не получившие от советских представителей загранпаспортов или соответствующих удостоверений до 1 июня 1922 г.; 2) лица, выехавшие из страны без разрешения советской власти; 3) добровольно служившие в антисоветских армиях и участвовавшие в таковых же организациях; 4) не успевшие оптировать советское гражданство».
Однако лица из 2-й и 3-й групп до 1 июня 1922 г. могли подать заявления о восстановлении в праве оптировать советское гражданство через советские представительства в странах пребывания. Срок восстановления в правах гражданства для некоторых категорий лиц продлевался, вопрос об этом решался непосредственно в российских представительствах. Случаев отказа со стороны представительств РФ в таких случаях, как правило, не было[783].
В то же время по настоятельному требованию Ф. Нансена ВЦИК принял на себя обязательство не применять к амнистированным беженцам этот декрет или иные постановления советской власти аналогичного характера. На амнистированных беженцев декрет о лишении гражданства не распространялся, они восстанавливались во всех правах.
Порядок приема амнистированных был оговорен в инструкции НКВД – ГПУ от 14 декабря 1921 г. Она предусматривала проведение фильтрации всего контингента, после которой амнистированных должны были отправить по прежнему месту жительства. Однако территория Закавказья и местности в 100 верстах от западной прифронтовой полосы стали для них закрытой зоной. Лица, происходившие из этих местностей, имели право выбора нового местожительства. Приемные пункты репатриантов (и реэмигрантов) на местах, во главе которых ставились опытные работники особых отделов ВЧК, по существу исполняли функции фильтрации. Прибывшие по амнистии заполняли анкеты, подвергались опросу на предмет выявления «политически неблагонадежного элемента»; подлежал проверке их багаж. «Определенно подозрительные личности»[784] подлежали задержанию, «изъятию» и привлечению к ответственности. В этом случае к ответственности надлежало привлечь и двух поручителей за границей, давших поручения за амнистированного.
