Положение интернированных антисоветских формирований в польских лагерях (за исключением некоторых привилегированных групп – петлюровцев и казаков) до заключения Рижского мирного договора было «терпимым и сносным». С начала апреля 1921 г. польское военное командование стало испытывать натиск со стороны РУД смешанной комиссии по репатриации, затем – советского представительства в Польше. Польское руководство, следуя букве Рижского мирного договора, должно было официально отстраниться от любой поддержки бывших союзников – интернированных русских армий[753].
Архивные документы свидетельствуют, что в скрытой или опосредованной форме военное руководство Польши (прежде всего через РЭК и другие структуры Б. Савинкова) сохраняло свое влияние в процессе управления интернированными частями вплоть до высылки савинковцев из Польши в конце ноября 1921 г. Опубликованные документы по истории советско-польских отношений, как справедливо отметил М. И. Мельтюхов[754], дают основания говорить о сильном давлении в этот период военного руководства Франции в целом на определение внешнеполитического курса Польши. В первую очередь это проявлялось в вопросе содержания и использования антисоветских формирований даже после их официального интернирования.
Деятельность Б. Савинкова по втягиванию русских добровольцев в «отряд русских беженцев» в 1920 г. была вполне успешной, на эту работу от польского военного министерства он получил весьма значительные средства. Результат его политической деятельности был предрешен; жертвами авантюризма Б. Савинкова и военного руководства Польши стали более 30 тысяч русских и украинских беженцев, интернированных в польских лагерях.
Обеспечить контингент бывших добровольцев сносным содержанием и питанием вследствие постоянных хищений тех средств, которые до лета 1921 г. выдавало польское правительство, а затем – присылало руководство Русской армии под командованием П. Н. Врангеля, они не смогли. Русская эмигрантская общественность, за единичным исключением, Б. Савинкову не доверяла и русским беженцам, интернированным в лагерях, помочь не захотела.
Контингент беженцев из числа интернированных в политическом отношении быстро расслоился на сторонников продолжения Гражданской войны в эмиграции (высшее командование, связанное с монархистами в Германии и Венгрии) и на подавляющую часть желающих вернуться в Россию в рамках репатриации (интернированные солдаты и рядовые офицеры). Казаки в тот момент заняли в вопросе о репатриации выжидательную позицию.
Заботу и попечение над советскими гражданами всех категорий приняли на себя РУД смешанной советско-польской комиссии по репатриации, которая рассматривала беженцев из числа интернированных антисоветских формирований в лагерях наравне с военнопленными красноармейцами. Репатриация беженцев и военнопленных, начиная с ноября 1921 г., проходила на общих основаниях. Большую работу по организации всех форм опеки над беженцами из России всех категорий вело польское отделение Земгора под руководством П. Э. Бутенко[755]. Были моменты, когда работа Земгора и РУД в этом направлении пересекалась, хотя устойчивого сотрудничества между ними не сложилось.
Глава 3
Амнистия рядовому составу антисоветских формирований и репатриация амнистированных беженцев
Ноябрь 1921–1924 гг
§ 1. Проблемы начального периода репатриации
В среде польских военных интерес к контингенту бывшего «отряда русских беженцев» совершенно исчез, что крайне негативно отразилось на положении интернированных. В октябре 1921 г. в газете «За свободу» появился ряд публикаций о злоупотреблениях польских военных чиновников и ухудшении положения в лагерях. В частности, сообщалось, что военно-окружной суд Лодзи приговорил унтер-офицера Сковронского к смертной казни за злоупотребления в лагере интернированных под Калишем. Этот приговор бал передан на утверждение начальника государства Пилсудского[756]. Тогда же была опубликована информация из лагеря Тухола от казаков, переведенных туда из лагеря в Острове-Ломжинском. От обитателей тухольского лагеря казаки узнали о погибших там 22 тысячах красноармейцев осенью – зимой 1920/1921 г. от нечеловеческих условий существования[757].
Усилиями Христианской ассоциации молодых людей (YMCA)[758] в лагере Тухола и других лагерях интернированных и военнопленных создавались разного рода формы занятости и досуга. В Тухоле на средства этой благотворительной организации были созданы две футбольные команды: из числа интернированных и «дамская» (в «малом лагере», где проживали члены семей офицеров)[759]. Развивалась спортивная жизнь и в лагерях в Торне, где 2 сборные интернированных по футболу провели «международные матчи» с местными польскими командами, выступившими под флагом YMCA. В форте Стефана Батория интернированные, благодаря американцам, познакомились с новой «американской игрой» – волейболом, неизвестной ранее в России[760].
Польское командование оказывало «исключительное внимание» к обеспечению достойного досуга только для интернированных УНР, преимущественно размещавшихся в лагере Пикулице. Уже в апреле 1921 г. там были образованы спортивный кружок и футбольная команда, которая проводила матчи с профессиональным спортивным польским клубом «Полония». Также на средства YMCA в этом лагере были открыты художественная студия, бесплатный кинематограф, издавались украинские журналы и газеты[761].
Редакция русской газеты «Свобода» («За свободу») знакомила читателей с письмами интернированных, работавших в различных отраслях польского хозяйства (сельское хозяйство, строительство дорог, валка и обработка леса и т. п.). Жизнь и труд в рабочих артелях не регламентировались никакими правилами и нормами, условия договоров не исполнялись, интернированные часто оставались без оговоренных заработков. В то же время «многочисленная администрация благодушествовала за счет своих крепостных, – сообщал бывший интернированный 2-й стрелковой дивизии 3РА П. Федоров, – в дальнейшем преследовала за каждое законное требование, избивая в отдельных случаях, передавая в распоряжение польских властей, обвиняя в большевизме и т. п.»[762].
Протест со стороны интернированных против превышений власти русских командиров и польской администрации жестко преследовался и наказывался. Бывших добровольцев перебрасывали на другие работы, размещая их в худших условиях, вообще прекращали выплаты заработка, отказывали в регулярной выдаче пайка, «людей посылают пилить дрова или пугают высылкой в Совдепию». В таких условиях, сообщал П. Федоров, при отсутствии белья и обуви у рабочих, начинался рост «желудочных и других заболеваний»; медицинскую помощь получить было невозможно, поскольку администрация прекращала выплату госпиталям и больницам за лечение. Так, находившихся в бельгийском лазарете в Беловеже интернированных выписали «на все четыре стороны», «наступающая зима нас похоронит в лесу», – заключал автор письма в газету[763].
В октябре 1921 г. вопрос о положении интернированных лиц в лагерях (беженцев) привлек пристальное внимание представителя Лиги Наций в Польше В. Глоора. Он прожил в России более 10 лет, знал русский язык и понимал все сложности этой проблемы. Положение в некоторых лагерях было исследовано аппаратом представительства с привлечением русских общественных деятелей, информация об этом была отправлена в Женеву Ф. Нансену. Глоор стал инициатором специальной конференции в МИД Польши с участием чинов Министерства внутренних дел, на которой перед польским руководством им были поставлены вопросы о правовом положении интернированных беженцев, об улучшении их материального положения, о необходимости подыскания для них работ в Польше и других государствах[764].
Условия размещения в лагерях интернированных были настолько сложными, что в лагерях сложилась чрезвычайно опасная ситуация, которая стала предметом рассмотрения всех заинтересованных российских и советских структур. После высылки савинковцев из Польши председатель Попечительного об эмигрантах комитета бывший председатель литературно-агитационной комиссии РЭК В. В. Уляницкий провел осмотр лагеря Тухола. В своем сообщении в польское военное ведомство он отметил, что помещения (бараки и землянки) «совершенно не приспособлены для зимнего времени». Комендант лагеря подполковник Липиньский полагал, что «приспособить помещения для зимы мудрено, но кое-что можно устроить, если будут даны средства со стороны», так как польское интендантство, по его словам, несмотря на его просьбы, не принимало каких-либо мер к исправлению ситуации[765].
Исследованием проблемы положения интернированных занялось и польское отделение Земгора. В справке после посещения лагеря Тухола П. Э. Бутенко и представителем правления Земгора в Париже Ю. Я. Азаревичем было отмечено, что из 17 тысяч[766] интернированных в Польше человек в декабре 1920 г. 3 тысячи человек выехали с эшелонами красноармейцев в рамках репатриации в Советскую Россию, свыше 8 тысяч человек ушло на работы в различные воеводства Польши. Оставшиеся в лагерях в начале сентября 1921 г. были размещены в Тухольском лагере, где к ноябрю 1921 г. было сконцентрировано 5 тысяч интернированных. Положение в лагере, отметили Бутенко и Азаревич, «построенном немцами на несколько десятков тысяч» человек (в «котором зимой 1920/21 г. умерло 20 тысяч красноармейцев»)[767], было очень тяжелым.
