— Во–первых, у него должно быть сменное лыжное шасси, — начинал загибать пальцы Петр Павлович Москаленко — Во–вторых, необходимы стартовые ускорители. Ведь как мы на куполе мучаемся — не хватает мощности для взлёта, и все тут…
Разговор сразу же становился общим:
— Погоди, погоди об ускорителях. Сначала наши «микрометры» в музей нужно сдать. Стыд–позор — кувалдой по лыжам колотим!
Упоминание о «микрометрах» всегда вызывало особое оживление среди бортмехаников. Дело в том, что наши Ли–2 были оборудованы лыжными шасси. Но назвать эту систему совершенной язык не поворачивался. Прежде всего, большое неудобство создавало отсутствие тормозов — на посадке самолет на лыжах мог остановиться, только исчерпав инерцию. А сдвинуть самолет удавалось зачастую лишь с помощью трактора, ведь на стоянках лыжи примерзали к снегу.
Тогда, в Антарктиде, я не думал, конечно, что несколько лет спустя мне самому придется испытывать многое из того, о чем мы мечтали. К тому времени я перешел работать в ГосНИИГА (Государственный научно–исследовательский институт гражданской авиации) Испытывал реактивные самолеты, которые только начинали поступать, оформлял многочисленные документы — летчикам тоже приходится заниматься канцелярской работой А о наших разговорах в бойлерной и не вспоминал. Выэов к руководству был для меня неожиданным.
Александр Евгеньевич Голованов был в это время заместителем начальника по летным испытаниям ГосНИИГА. Меня он знал по высокоширотной экспедиции, так что новое назначение я получил, можно считать, «по блату».
— Появилась для тебя работенка, Лебедев. К-хм! — Александр Евгеньевич по привычке то и дело откашливался в разговоре. — Так вот, ты опытный полярный летчик К-хм! А работенка связана с Севером.
— Всегда готов, Александр Евгеньевич!
— Так вот, Управление полярной авиации предъявило нам для испытаний Ил–14.
— Чего ж они изобрели?
— Изобрели то, чего самолету не хватало К хм. Лыжное шасси, пороховой ускоритель, устройство аварийного слива топлива. Тебе не нужно объяснять — в Арктике, в Антарктиде давно все это ждут.
— Значит, опять в Антарктиду? — не сдержал я радости.
— Нет, — улыбнулся Голованов, — испытания будете проводить в Арктике А частично в Москве Ясно?
— Задача ясна. Разрешите приступать к организации?
— Да, конечно Экипаж и ведущий инженер — от нашего института, у ведущего инженера Смолина познакомитесь с программой испытаний. А от КБ полярной авиации будут инженеры–разработчики во главе с главным конструктором Леонидом Алексеевичем Хохловым. Ясно?
Было начало марта, но весна в том году выдалась поздняя. В аэропорту Шереметьево на обочинах бетонных взлётно–посадочных полос лежало ещё до сорока сантиметров снега. Посоветовавшись с экипажем, я принял решение прямо в Шереметьеве переобуться на лыжи и взлетать с обочины Однако уже на рулежке понял, что с лыжами что–то ре так Приходилось давать моторам почти номинальный режим, но все равно самолет по глубокому снегу рулил тяжело.
Что ж, на то мы и называемся «испытатели», надо попробовать взлететь.
— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлёт.
— Взлёт разрешаю.
Оглядевшись, последний раз даю команду бортмеханику Подколзину.
— Максимыч! Взлётный режим!
Разбег начали очень тяжело, скорость возрастала медленно, а через несколько секунд, судя по ощущениям, вообще перестала увеличиваться — установилась.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Бежим ещё несколько секунд. Я держу штурвал полностью «на себя», чтобы как можно раньше поднять нос, создать взлётный угол. Но скорости явно не хватает, руль высоты неэффективен.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Так и есть, никакого прироста Граница аэродрома уже приближается, и я убираю газ обоим двигателям Заруливаю снова на старт, размышляю, как быть.
— Как ты смотришь. Лев, — обращаюсь ко второму пилоту, — если попробовать разбег на номинале? На меньшей мощности передний лыжонок будет меньше зарываться, а когда поднимем его, дадим взлётный режим. А?
— Давай попробуем, — Пекарский соглашается явно без энтузиазма.
— А ты, Максимыч, как думаешь?
— Чего думать, согласен.
— Шереметьево, я борт 476. Прошу взлёт!
— Взлёт разрешаю.
— Максимыч, номинал!
Опять разбегаемся крайне медленно, словно нехотя.
— Скорость?
— Восемьдесят. И не растет!
Штурвал взят полностью на себя, но ни малейшего стремления поднять нос самолет не проявляет. Делать нечего, убираю газ и заруливаю на стоянку Можно считать, что часть испытаний мы уже провели. С отрицательным результатом, к сожалению.
— Что ж, братцы, снег оказался слишком глубоким для этих лыж Передний лыжонок зарывается, и сила тяги двигателей уравновешивается сопротивлением передней ноги Предельная скорость — восемьдесят километров в час, а чтобы создать взлётный угол, нам нужно не менее ста двадцати.
— Спасибо за лекцию! — заявил бортмеханик. — Я так понял, опять «переобуваться» будем?
— Понял правильно, Максимыч. И чем быстрей, тем лучше!
Через два дня, уже на колесах, мы благополучно стартовали и перелетели в Амдерму. Сели на бетонную полосу, а потом зарулили на лагуну, где для лыжных самолетов была укатана отдельная взлётно–посадочная полоса.
— Ну, Максимыч, мы свое дело сделали. Меняй опять колеса на лыжи, а мы поедем устраиваться на ночлег. Вылет завтра будем рассчитывать часов на пятнадцать. Успеете?
— Будем стараться…
В гостинице подробно поговорили с главным конструктором.
— Вот, Леонид Алексеевич, ты сам видел — первый отрицательный результат уже есть. При рыхлом снеге, как в Шереметьеве, взлететь не удалось.
— Да, Саша, тут сказывается общий недостаток самолетов с передней ногой… Ты же знаешь, как летчики про Ан–2 и Ли–2 говорят: если рулит, значит, взлетит! Вот тебе преимущество задней ноги! Ан–2 и Ли–2 уже на стоянках нос задранным кверху держат!
— Ладно, Леонид Алексеевич, не расстраивайся пока. Будем пробовать! Здесь, в Амдерме, снега в два раза меньше, чем в Шереметьеве. Да и плотнее он — видно, за счет постоянных ветров. Будем пробовать!
Первый взлёт мы решили выполнять с укатанной полосы. Рулил самолет легко. Хорошо выдерживал прямую, послушно вписывался в развороты, ведь передняя нога тоже имеет свои преимущества!
— Амдерма, я борт 476. Прошу взлёт.
— Взлёт разрешаю.
— Максимыч, взлётный!
На этот раз скорость набирали легко. На ста двадцати километрах я взял штурвал на себя, нос приподнялся, и мгновение спустя мы были уже в воздухе. Скорость по–прежнему быстро возрастала, но неожиданно раздался сильный хлопок — и. Скорость резко упала, возник пикирующий момент. С большим трудом я тянул штурвал на себя, одновременно выбирая триммер. Наконец усилия на штурвале стабилизировались, стали нормальными. Установилась и скорость.
— Максимыч! Номинал!
Я продолжал осторожно набирать безопасную высоту, пробуя одновременно управление. Машина хорошо слушалась рулей, но скорость явно не соответствовала режиму моторов.
Набрав высоту двести метров, послал бортмеханика посмотреть положение лыж через иллюминаторы пассажирской кабины.
— Что могло случиться, Леонид Алексеевич?
— Что–нибудь с передним лыжонком, наверное. По идее он должен стабилизироваться в нормальном положении. Но что–то не учли, видно У меня впечатление, что лыжонок встал вертикально.
В пилотскую кабину вернулся Подколзин.
— Основные лыжи в нормальном положении, а переднюю через иллюминаторы не видно.
Да, незадача. Придется пройти пониже над командной вышкой, показать диспетчеру наш «живот».
— Амдерма, борт 476, лыжи не убираю, пройду над вами, прошу посмотреть положение всех лыж
— Вас понял, слежу за вами, я Амдерма.
— Амдерма, я на прямой, через минуту буду над вами.
— Понял, слежу.
Я снизился до тридцати метров, чтобы пройти поближе к командной вышке
— Борт 476!
— Слушаю.
— Основные лыжи висят нормально, а передняя стоит вертикально, носком вниз.
— Вас понял. Мы предполагали это… Хорошего мало..
— Что от нас требуется? Чем можем помочь! Я Амдерма!
— К моменту нашей посадки приготовьте санитарную машину и трактор на всякий случай. Не забудьте пожарную машину!
— Будет выполнено!
Я встал на круг, передал управление Льву Пекарскому и повернулся к Хохлову.
— Оправдались твои опасения, Лексеич. Вышка передала, что лыжонок висит вертикально, носком вниз. Так садиться нельзя — в лучшем случае сломаем переднюю ногу. Предложения будут?
— Я уже думал, пока ты разговаривал. Предлагаю вскрыть пол над передней стойкой! Что скажешь, Иван Максимович?
