Ратников ворвался в блиндаж, немецкий офицер хотел было в него выстрелить, но Широков, который стоял рядом, успел его ударить по руке и тем самым спас нас. Ратников навскидку дал одну очередь, но ни в кого не попал, зато второй положил всех немцев, кроме одного. Причем этот унтер-офицер начал упираться и не хотел идти с нами. Тогда Ратников прострелил ему руку, тут же его перебинтовали, и этот немец уже покорно шел с нами.
Как потом выяснилось, будучи в оцеплении вокруг блиндажа, Ратников услышал шорох в траншее, потом открылась дверь, раздался выстрел и какой-то шум. Почувствовав неладное, он спрыгнул в траншею и столкнулся с немцем, который выходил из блиндажа.
Пошли обратно, а немцы уже все перекрыли… С большим трудом нашли место, где можно было перейти немецкий передний край. Передовая группа перебила пулеметный расчет, дав нам возможность перейти траншею, но двое наших разведчиков при этом погибли… Мы ринулись на нейтральную территорию. Но «спираль Бруно» оказалась заминированной, и три наших разведчика, которые бежали первыми, погибли от взрыва… Через образовавшийся разрыв, фактически по их костям, мы вырвались оттуда и залегли в большой воронке на нейтральной полосе, метрах в ста пятидесяти от немецких позиций. И целый день до следующей ночи, в грязи, пришлось провести в ней, а ведь с нами был тяжелораненый Бурлаков, причем он просил: «Пристрелите меня и бросьте, все равно вы со мной не выйдете», но разве можно? Для того чтобы он не стонал, пришлось ему, как и немцу, кляпом закрыть рот. А следующей ночью я отправил Ратникова к нашему переднему краю, и хотя его вначале обстреляли, но он, используя всю силу русского языка, сумел объяснить, что это возвращается разведка, и мы успешно вышли на участке соседей. Потом говорили, что этот пленный дал очень ценные показания, но никого из нас не наградили. Всем штрафникам, участвовавшим в разведпоиске, судимости сняли и отправили в другие части.
Допрос пленного немца. За столом сидят (слева направо): Жигалкин (зам. нач. особого отдела) и Васильев (нач. особого отдела дивизии)
Когда я рассказываю, что мне довелось испытать той ночью, мне обычно никто не верит, и я сам как бывший фронтовик, не пережив этого лично, не поверил бы, но так было.
— И вас, офицера, так легко отпустили в разведку?
— Конечно. С командира роты требовали «языка», и точка. А как он его добудет, это его проблема, хоть сам в поиск иди, а «языка» обеспечь.
Вскоре нашу штрафную роту расформировали, потому что пополнять ее было просто некем. После расформирования солдат распределили по разным подразделениям, а всем офицерам дали повышение: мне присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром минометной роты в 144-й полк 49-й гв. сд, а Баланду назначили заместителем командира 147-го полка и присвоили ему звание майора.
А потом командарм нашей 44-й армии Хоменко, будучи сам за рулем «Виллиса», по ошибке пересек линию фронта, и все, кто был в машине, были расстреляны немцами из пулеметов… После этого управление 44-й армии расформировали, а ее подразделения передали другим армиям.
— Этот случай в разведке самый явный, когда вы могли погибнуть?
— Ну что вы, таких случаев было много, с меня только шапку три раза сбивало пулей, но на такие вещи особого внимания сразу не обращаешь, потом уже только анализируешь и переживаешь.
— А второй раз когда вы ходили в разведку?
— Уже в Венгрии. Прорвав в конце декабря оборонительную линию немцев «Маргарита», удалось окружить в Будапеште большое количество немецких и венгерских войск. Но когда уже велись уличные бои в самом Будапеште, немцы нанесли сильный контрудар. Наши штабы оказались к этому не готовы, они в это время бурно праздновали Новый год. И в районе Комарно немцам удалось прорвать нашу оборону, они стремились разблокировать свои войска и вывести их из окружения. Даже сбрасывали нам такие листовки: «Жуков будет в Берлине, а Толбухина и Малиновского мы в Дунае искупаем»… Нас срочно из Будапешта перебросили навстречу немцам под Бичке, и мы с боями медленно отходили, пока не удалось остановить немцев. В тех тяжелых боях в моей роте погибло девять человек, а шестеро было ранено. В том числе погиб и мой друг, командир взвода Саша Смирнов. 120-мм немецкая мина разорвалась прямо у его ног… В районе Жамбека и Пербала мы окончательно остановили немцев, вырыли глубокие траншеи, хорошо закрепились и пробыли там в обороне до конца февраля. А уже когда стало готовиться наше наступление, то нужно было срочно добыть свежего «языка». Естественно, что поручили это сделать нашим полковым разведчикам.
Пленный немец уснул после допроса, т. к. до этого он пару дней не спал
Командир разведвзвода начал лазить по передовой, выбирать место для вылазки. Причем делал он это не особо таясь, почти открыто. У меня еще тогда появилось какое-то нехорошее предчувствие. Я ему даже сказал примерно так: «Ты что думаешь, немцы — дураки? Они же прекрасно все видят, и ты думаешь, они не понимают, что ты тут готовишь? Такие вещи надо готовить очень незаметно, а ты что делаешь?»
Моей минометной роте поручили поддержать поиск, мы согласовали их маршрут, даже пристрелялись, наметив коридор для их отхода. Но немцы что сделали? Они пропустили всю разведгруппу и ударили по ней с флангов… Только была слышна беспорядочная стрельба, взрывы гранат и как один из разведчиков кричал: «Братцы, помогите, дайте огня!»… Я связался с начальником артиллерии нашего полка Жагло, и он мне разрешил открыть огонь. У нас там все было пристреляно, и по месту, где примерно должна была находиться наша разведгруппа, мы открыли беглый огонь…
Утром в стереотрубу близ немецких позиций мы увидели семь трупов наших разведчиков, а двое, наверное, попали в плен…
Нас из-под Жамбека сняли, отвели на недельный отдых, а потом перебросили в район Пербала, где мы начали усиленно готовиться к наступлению, и опять понадобился свежий «язык».
А незадолго до этого со мной был интересный случай. Под Жамбеком немецкие атаки шли одна за другой. Пережидая артналет, бойцы спрятались в одном склепе на кладбище и обнаружили, что в одном месте земля просела. Днем раскопали там землю и нашли ящик с драгоценностями, еле вытащили его. И тут нас отвели отдохнуть во второй эшелон. Мы заняли большой хороший дом, помылись, расслабились, и вдруг появились цыгане, и как-то так получилось, что стихийно начался концерт. Веселье, музыка, цыгане пляшут, а я же совсем молодой был, цену деньгам не знал и кидал им драгоценности из этого ящика… Зато как они старались. Мне особенно интересно было посмотреть, как они танцуют «на пузе», говорили, что только цыгане так умеют, а я даже не представлял, как это выглядит, и очень хотел посмотреть. И тут появился командир полка, уже прослышавший о нашем веселье. Он это дело мигом прекратил, драгоценности все собрал и говорит мне: «Сукин ты сын, страна каждую копейку бережет, а ты цыганам драгоценности под ноги бросаешь?»… И посадили меня на пять суток на гауптвахту.
А после ареста вызвали меня в штаб, оказалось, что нужно было послать офицера в формирующееся Войско Вольское. «Войцехович, ты польский язык знаешь?» — «Говорю немного», — отвечаю. Командир полка Лубенченко посмотрел на меня и говорит: «Хоть ты и шебутной, но мне и самому такой боевой офицер нужен», и я понял, что он меня простил.
Но когда на совещании встал вопрос, кому из офицеров доверить организовать и провести разведку, ведь все наши разведчики погибли, в штабе полка воцарилось тягостное молчание, желающих не было… А я был молодой, энергичный, даже горячий, к тому же чувствовал свою вину за ту историю с драгоценностями, поэтому и вызвался сам пойти в «поиск», хотя меня мой командир взвода Мозинсон, он был старше меня на тринадцать лет, гораздо опытнее, рассудительнее, всячески отговаривал: «Тебе что, жить надоело?» А я еще почему в поиск решил пойти? Просто мы в школе часто играли во что-то типа «Зарницы», и у меня хорошо получалось, а в училище в Гурьеве, когда нас обучали ведению разведки, там были большие заросли камыша, так я аж три раза своих товарищей «пленил». К тому же опыт у меня уже был…
Выбрал из пехотинцев десять солдат-добровольцев, все они были молодые, спортсмены. Разделил всю группу на звенья: прикрытия, захвата, провел с ними обучение, но самое главное, два дня очень тщательно изучали передний край немцев.
Поэтому передний край мы перешли удачно и подошли к длинному венгерскому селу Самбек. Обошли его, убедились, что там стоит какая-то воинская часть. На отшибе стоял дом, возле которого находилась повозка с привязанной лошадью. Возле двери был приставлен часовой, он то ходил по двору, то садился на крыльцо покурить. Какое-то время мы за ним наблюдали, выжидая, не выйдет ли кто из дома, но потом, улучив момент, набросились на него, оглушили и ножом убили.
