Владислав Ельников - Рубежи Новороссии

Спирт улучшит погоду? Уберёт грязь? Осушит блиндаж, прекратит капель с потолка? Высушит и сбережёт наши вещи? Наконец, алкоголь поднимет температуру окружающего воздуха, согреет, даст силы стоять дальше? Спиртное поможет определить день, когда сюда придёт подмена и нам можно будет отправиться в тыл, на отдых?

Мне становится смешно от всей этой нелепицы. Алкоголь может быть и создаст видимость каких-то изменений, но нельзя же всерьёз думать, будто этиловый спирт способен в самом деле изменить окружающие нас условия, например, согреть воздух! Он ведь и тело-то на самом деле нисколько не согревает, а лишь создаёт видимость «сугрева» за счёт расширения кровеносных сосудов кожи, что обеспечивает ей увеличение кровотока, ощущаемого как прилив тепла. Таким образом, люди грубо обманывают сами себя, не желая признавать очевидного.

Но если алкоголь лишь обманывает, то что же делать, как быть? И тут на память приходит прочитанное и слышанное о предыдущих войнах, бывших в истории нашей страны.

Однако прежде чем перейти к историческому опыту, необходимо подметить одно очень существенное обстоятельство.

Не смотря на сырость, холод, плохое питание, трудности с баней, мы не болеем. Это связано, на мой взгляд, с боевым духом, с ясным видением естественного характера имеющихся трудностей и чёткого понимания необходимости их преодолеть, так как иных путей и способов для выхода из создавшегося положения у нас просто нет.. Перечисленное каким-то образом поддерживает телесные силы, тем самым не позволяя развиваться болезням. Это обстоятельство известно с давих пор по опыту прошлых войн: люди остаются здоровыми в условиях, при которых болезни должны быть неминуемыми. Теперь приведём для сравнения сообщение о происходящем в рядах украинской армии:

ВСУ на Донбассе мрут от заболеваний, командование объявляет их дезертирами. В зоне «АТО» украинскую армию по-настоящему преследует злой рок. В госпитале на территории поселка Станица Луганская (территория ЛНР, оккупированная ВСУ) умерли 4 военнослужащих Вооруженных сил Украины. Об этом сообщает военкор News Front. В частности, двое военнослужащих скончались от пневмонии, один — от менингита и еще один — от последствия СПИДа. Тела умерших были вынесены на простынях из морга госпиталя и погружены в автомобиль, который в уехал в неизвестном направлении.

Тем временем, Украина, ее военное командование цинично называет умерших солдат дезертирами, преследуя цель не выплачивать и не тратиться на компенсацию родственникам.

«Позже, по истечении срока следственных действий, им присвоят статус без вести пропавших. И, вероятно, сделают это с одной целью: чтобы не выплачивать их семьям компенсации как за участников так называемой „антитеррористической операции“, — отмечает News Front.

Кроме того, продолжают поступать данные, что в зоне проведения так называемой антитеррористической операции среди украинских военнослужащих набирает обороты опасная вирусная эпидемия. За последние два дня более 60 украинских военнослужащих были госпитализированы с осложнениями после гриппа, который также чреват смертельными исходами. Об этом сообщает пресс-служба Министерства обороны Донецкой народной республики.

„Разведкой продолжают фиксироваться факты увеличения заболеваемости среди украинских военнослужащих, которые поступают с передовых позиций в военные госпитали городов Харьков и Днепропетровск. Только за последние два дня зафиксировано более 60 остро нуждающихся в медицинской помощи военнослужащих“, — говорится в сообщении.

В Минобороны ДНР уточнили, что все украинские военнослужащие поступили с симптомами гриппа. При этом командование ВСУ тщательно скрывает данные об эпидемии в воинских подразделениях, которые расквартированы в Донбассе, так как на передовых позициях украинских силовиков отсутствуют элементарные условия достаточные для обеспечения нормального существования.»

Итак, перечитаем еще раз: «…командование ВСУ тщательно скрывает данные об эпидемии в воинских подразделениях, которые расквартированы в Донбассе, так как на передовых позициях украинских силовиков отсутствуют элементарные условия достаточные для обеспечения нормального существования…»

Надо честно признать, что нормальных условий существования нет и на большинстве наших позиций. Причин тому немало: здесь и отсутствие опыта строительства, порой даже не военного, а простого житейского, и нехватка нужных материалов с инструментами, и наше небрежное отношение к имеющемуся имуществу, и, в конце концов, главная причина — война, которая сама по себе несёт тяготы и трудности.

Однако есть здесь ещё одно очень неприятное обстоятельство — это неуважение к человеку и его труду. Этот вопрос очень сложен и требует отдельного рассмотрения, но в наших условиях эта отрицательная черта выразилась в виде бесчисленных ям нарытых вокруг позиций нашими бойцами.

Чтобы укрыться от огня противника, копают окопы, соединяют их ходами сообщений, делают блиндажи, по сути представляющие собой укрепленные землянки. Строительство таких укреплений даётся очень трудно, ведь почвы здесь тяжёлые, каменистые. Под верхним глинистым слоем залегают пласты песчаника, поэтому при рытье каждый вершок даётся с ломом или кайлой. В таких трудных условиях у нас оказалось множество начатых, но незаконченных блиндажей, недорытых ходов сообщений, а то и просто каких-то ям непонятного назначения. На всё это был затрачен тяжёлый, изнурительный труд и время. Людей, роющих эти ненужные ямы, надо было кормить, обеспечивать обмундированием и инструментом, работать им приходилось после боевых дежурств вместо совершенно необходимого отдыха. Теперь эти ямы оказались затопленными водой, раскисшая глина отваливалась от стен, сделав эти «сооружения» совершенно ни к чему непригодными. Огневые точки ещё удалось перенести в другие места, но как быть с блиндажами? Почти все они оказались тесными, узкими и низкими настолько, что некоторые из них пришлось углублять в перерывах между перестрелками. А ведь при разумном подходе и бережном отношении к труду солдат затраченных сил и времени хватило бы для обустройства самых отличных рубежей с глубокими блиндажами, способными вместить двухъярусные нары, и соединёнными непрерывными ходами сообщений с огневыми точками. Но вместо этого — разбросанные там и сям, никому не нужные и совершенно бесполезные ямы, ямы, ямы… Именно ямы, а не индивидуальные окопы или точки укрытия. Отдельные, беспорядочно разбросанные ямы… особенно досадно, что делалось всё это под руководством опытных командиров имеющих отличные боевые заслуги. Как бы ни было нам всем обидно, но надо честно признать причину такого положения дел — неуважение к человеку и его труду. Отмашки вроде «хватит с них и этого», «стерпят», и прочие тому подобные выражения говорят именно об этом самом неуважении, въевшемся настолько глубоко в наше общественное сознание, что мы почти перестали замечать эту нехорошую черту.

Такие невесёлые раздумья приходили мне, сидящему в тесном, низком и затопленном водой блиндаже. Однако замыкаться на них нельзя, какими бы верными и оправданными они ни были. Пасть духом так же опасно, как и не заметить крадущегося противника. Такое падение открывает прямую дорогу болезням, нравственному разложению, тяжелым воинским преступлениям. К тому же я — замполит, и я в первую очередь должен поддержать дух бойцов, помочь им выстоять в этих трудных условиях.

Но прежде чем поддерживать других, я должен устоять сам. Мысль об алкоголе уже пробовала постучаться, но была высмеяна прогнана с позором вон. Однако меня все равно сковало какое-то тяжёлое оцепенение, нежелание шевелиться и что-либо делать вообще. Это дурное состояние тела и духа надо сбросить, прогнать прочь эту отвратительную немощь. Наверное, именно с неё и начинается конец…

«Хватит! Подъём!» — приказываю я сам себе, и сделав над собой усилие, поднимаюсь. Намокший бушлат тянет меня назад, противно холодит руки и поясницу. Делаю несколько шагов и выбираюсь из нашего подземелья на поверхность. Здесь по-прежнему безрадостно и уныло свищет холодный сырой ветер, в лицо летит мокрый снег. Хочется вернуться назад на нары, упасть и забыться, не взирая на сырость и холод, на чавкающую грязь и хлюпающую под ногами воду. Чтобы прогнать новый приступ слабости, заставляю себя собирать разбросанный вокруг блиндажа всякий хлам. Вот, например, валяется несколько открытых пустых железных банок из-под патронов, кратко именуемых «цинками». Взгляд скользит дальше, и на глаза попадаются то рассыпанные медикаменты, то опять открытый «цинк», но уже с патронами, то какие-то наши вещи в виде мешков, одеял, сумок. Всё это портится и гибнет от сырости, всё это надо спасать, убирать, приводить в порядок. Но… нету сил, проклятая немощь не даёт лишний раз шевельнуться, нагнуться, и самое главное — не дает подумать. Последнее обстоятельство является, пожалуй, наиболее примечательным: дело здесь не только и не столько в телесной усталости, сколько в душевной немощи.