Глава двадцать первая
Следую своим курсом
Настроение у него было мерзейшее — история незадачливого капитана настолько походила на его собственную, что хотелось взвыть от злобы на эту жизнь и эту страну, летевшую, такое впечатление, в бездонную пропасть, где внизу похохатывал кто-то черный и рогатый, а за спиной у него колыхались отблески багрового огня.
«А не рвануть ли подальше? — подумал он вдруг, удивляясь будничной простоте этой мысли. — Законно. Выйти в отставку, выправить визу на Украину… нет, туда даже визы не надо. Сесть на кораблик с “челноками”, добраться до Стамбула… а дальше и необязательно. С руками оторвут профессионала подводной войны, за которым не тянется хвост в виде сотрудничества с иностранной разведкой, выдачи военных секретов и прочих ужасов. Пожалуй, и гражданство получить можно. Со знанием языков, с хорошей профессией…» Нет, не выйдет. Непременно привяжутся спецслужбы, добрый десяток, у которых все они, начиная с Морского Змея и кончая Лымарем, давно значатся под всевозможными кодовыми номерами.
Он выругался вслух. Хотелось надавать себе оплеух за то, что вообще осмелился об этом думать и даже взвешивать все «за» и «против». Все от усталости. Но, мать вашу, что же должно было случиться в стране, чтобы верные офицеры Империи допускали для себя такой вариант даже в мыслях!..
— Он действительно офицер? — спросила Джен, успевшая к тому времени выслушать в кратком изложении отчет о происшедшем.
— Не сомневаюсь, — сказал Мазур. — Мы друг друга нюхом чуем, как собаки…
Показалось, она непременно отпустит какое-нибудь язвительное замечание о русских нравах. Мазур приготовился ответить откровенным хамством. Однако Джен, помолчав, вдруг сказала:
— Надо же, как похоже…
— На что?
— На то, что у нас в южных штатах случается с мексиканскими нелегалами, — задумчиво призналась она. — «Мокрые спины», слышал?
— Ага.
— Косяками идут через границу и попадают в лапы к предприимчивым ребятам. Конечно, до такого размаха — колючая проволока, частные тюрьмы — у нас никогда не допустят, но и общего больше, чем поначалу кажется…
— Ты детективы читаешь? — спросил Мазур.
— Изредка.
— Ле Карре?
— Только «Лудильщик, портной, солдат, шпион».
— Жаль, — сказал Мазур. — У него есть романчик с великолепным, я считаю, названием. «Зеркальная война». Если попадется, пробеги на досуге. Нет ни хороших парней, ни плохих. Есть отражение в зеркале. И не надо мне опять твердить про американские свободы и перечислять поправки к конституции, очень тебя прошу…
Она вздохнула, кивнула едва заметно. Хороший признак — с недельку назад обязательно бы устроила дискуссию на предмет безусловного превосходства американских свобод. Бледно улыбнулась:
— Чего доброго, ты меня скоро коммунисткой сделаешь…
— Ерунда, — сказал Мазур. — Чтобы тебя сделать коммунисткой, надо самому быть коммунистом, а я себя ни в чем таком не замечал… Просто ты у меня в конце концов накрепко усвоишь парочку простых житейских истин. Жизнь — это выбор наименьшего из зол. И не более того. Вот и вся премудрость, что бы там ни твердили философы с обеих сторон, отрабатывающие жирные гонорары.
— А как это согласуется с христианским взглядом на мир?
— Не знаю, честное слово, — сказал Мазур. — Наверное, плоховато согласуется. Вовсе даже не согласуется. Но я, с прискорбием должен признать, никудышный христианин. А ты?
— Аналогично, — пожала она плечами. — Отец меня водил к методистам, но мать вообще ни в какую церковь не ходила. А там и отец рассорился с методистами, но ни к кому другому не прибился… Как думаешь, хорошо это или плохо, что мы с тобой такие?
— А черт его знает, — сказал Мазур. — Я же тебе не гуру. Что, начала ощущать… — он помолчал, не зная, какое слово и подобрать. — Позывы?
— Как тебе сказать… — протянула она. — Здесь, в этих ваших лесах, постепенно понимаешь, какой ты крохотный, и какая огромная планета. — Джен приостановилась, огляделась вокруг. — А знаешь, что самое жуткое? Если вдруг случится какой-нибудь катаклизм, не ядерная война, а просто катаклизм… Все исчезнет: и небоскребы Манхэттена, и мост Золотые Ворота, и ваш Кремль, и «Шаттлы» с мыса Канаверал — а здесь все останется в точности таким же. Как будто никогда и не было человека.
— Я тебя поздравляю, — сказал Мазур. — Еще неделя странствий — и ты начнешь понимать, отчего именно русская душа испокон веку считается загадочной. Станешь загадочным посреди таких просторов.
— Пожалуй…
— Если поймешь русскую душу, сделаешь карьеру. Перейдешь в ЦРУ, лекции будешь читать…
— А ты меня и в самом деле изнасиловал бы?
— Тьфу ты, — сказал Мазур, сбившись с шага. — Если иностранец еще способен когда-нибудь понять русскую душу, то женскую логику понять немыслимо…
— Нет, правда?
— А что, хочется?
Она возмущенно замолчала, и они долго шли локоть к локтю в напряженной тишине. Чтобы разрядить обстановку, Мазур спросил:
— А как насчет Нью-Гэмпшира? Рэмпол и Дреймен там победили на первичных?
— Вот то-то и оно, — сказала Джен. — Помимо всего прочего… — и спохватилась: — А ты откуда знаешь про…
Мазур досадливо поморщился:
— Пойми ты наконец, что мы не встречаем на улицах медведей и тостер с кофемолкой не перепутаем…
Была в американских предвыборных играх некая полумистическая закономерность: кандидат в президенты, получивший большинство голосов на первичных выборах в штате Нью-Гэмпшир, с железной непреложностью обосновывался вскоре в Белом доме. За последние полсотни лет нашлось одно-единственное исключение, как водится, лишь подтвердившее правило…
— Странный вы народ, американцы, — сказал Мазур. — Я не говорю, что непременно следовало пускать в ход винтовку с оптическим прицелом, чтобы остановить этого типа… Но девочку-то могли подсунуть? И щелкнуть в инфракрасных лучах? Или выдумать еще что-нибудь коварное? Я о ФБР был лучшего мнения — а вы что-то напоминаете то ли институт благородных девиц, то ли помешанных на чести рыцарей без страха и упрека…
Джен повернулась к нему и, глядя с непонятным выражением, усмехнулась:
— А если у человека прекрасно подобранная группа охраны, на дальних подступах отсекающая все разработки по компрометации?
— Ах, во-от как… — сказал Мазур удовлетворенно. — Ну, извини. Я о вас хуже думал. Слушай, меня всю жизнь немножечко дразнила историческая загадка: был ваш Гувер педиком или нет?
— Иди ты!
— Ладно, не обижайся. Извращения всякие бывают: Андропов стихи писал да вдобавок, если верить нашему доктору Лымарю, иногда использовал кое-какие магические приемчики…
— Что, серьезно?
— Вернешься, поговоришь с доктором. У него на этот счет есть целая теория. Со ссылками на старинную магическую практику. Видишь ли…
Замер, перебросил автомат под руку.
Метрах в сорока от них стоял высоченный зверь, палевый, с черной спиной, вывалив широкий розовый язык и насторожив уши, вглядывался в путников, прямо-таки подрагивая всем телом в охотничьем азарте. «Опять?» — пронеслось в голове у Мазура. То ли волк, то ли собака, пойми его…
Потом зверюга повернула голову, Мазур увидел у нее на шее черный широкий ошейник с жуткими стальными шипами, способный разодрать пасть и медведю, так что любо-дорого будет посмотреть. Все-таки овчарка — великан-восточноевропеец, из той породы, что захирела и почти исчезла после того, как подсократили северные лагеря… Мазур опустил язычок предохранителя напротив латинской буквы «Е» — одиночный огонь — и молча ждал.
Пес в неуловимый миг переменился, пропала злая напряженность, шерсть на загривке улеглась. Он широко махнул хвостом, гавкнул, взрыв передними лапами мох — и помчался дальше, обогнув стоявших. Слышно было, как он азартно лает, проламываясь сквозь кустарник.
— Фу ты, — вздохнула Джен. — Я думала, волк…
— Тут похуже, — сказал Мазур, нахмурившись. — Помолчи-ка…
Стал прислушиваться — далеко впереди похрустывал валежник, раздавался едва слышный лай.
— Ну-ка, в сторону! — распорядился Мазур, круто забирая вправо.
— Поняла, кажется, — сказала Джен, поспешая следом. — Камуфляж?
— Ага, — ответил Мазур. — Те, кто одет в камуфляж, для него — свои. По виду мы, надо полагать, от его хозяев не особенно отличаемся… А это плохо в любых смыслах… Ложись!
Они залегли за поваленным деревом. Почти повторяя путь пса, промчались еще двое, столь же огромные. Блеснули в проникших под густые кроны солнечных лучиках стальные шипы, окаймлявшие ошейники. Мазур терпеливо ждал. Показалась еще собака — но эта, визжа и подскакивая в тщетных попытках угнаться за далеко опередившей ее сворой, была на длинном, выпущенном во всю длину, поводке. Поводок держал рослый малый в пятнистом комбинезоне и кепочке-афганке, козлом скакавший через колоды. За ним редкой цепочкой бежали еще человек десять, одетые точно так же, с «сорок седьмыми» наперевес. У одного раскачивался над головой гибкий зеленый прутик антенны — висевшая на спине рация, Мазур рассмотрел, была довольно компактной. Они промчались метрах в пятидесяти, хрустя валежником, тяжело дыша, — а гораздо дальше, где-то у горизонта, стрекотал вертолет…
