находятся самые слабые государства мира, а процесс демократизации начался лишь недавно, но угасание войн наблюдается даже там.
От Мобуту – к Манделе?
В течение последних десятилетий злонамеренных и/или преступных политических режимов стало несколько меньше, зато выросло количество государств, которыми руководят эффективные лидеры, заинтересованные, в отличие от заирского диктатора Мобуту, не в разграблении собственной страны, а в ее развитии – примерно это Роберт Ротберг именует «позитивным лидерством» [511]. Такие изменения почти повсеместно произошли в Латинской Америке, а также во многих странах Азии, например в Южной Корее, на Филиппинах, в Малайзии и Таиланде, – вряд ли можно считать совпадением, что на этих же территориях наблюдалось и существенное угасание войн.
Что касается Африки, то она не случайно продолжала сильнее прочих страдать от гражданских войн, и последует ли этот континент описанной модели, еще не предрешено. Однако и здесь есть ряд обнадеживающих признаков. Например, ЮАР пережила совершенно примечательную метаморфозу: эта чрезвычайно важная страна сумела перейти к последовательной и гибкой демократии от режима, сочетавшего признаки демократии и полицейского государства [512]. В стране остаются огромные проблемы, в особенности связанные с обычной преступностью и распространением СПИДа, однако демократический транзит состоялся. Залогом успеха во многом стали разумные политические шаги первого избранного после окончания апартеида президента ЮАР Нельсона Манделы.
По меньшей мере отдельные признаки того, что, как в Африке, так и за ее пределами, на смену методам Мобуту могут постепенно прийти методы Манделы, уже присутствуют. Например, в свое время в Африке (например, в Нигерии) была распространена модель государственного управления, которая предполагала формирование очереди из военных лидеров, желавших прибрать к рукам всю полноту власти, дабы грабить в еще большем масштабе, чем тот, что открывали перед ними высокие армейские чины. Но сейчас на смену подобным продажным и клептократическим лидерам, возможно, приходят новые фигуры, не склонные к эгоизму и не ставящие перед собой главную цель самообогащения. Скорее, они стремятся оставить свой след в истории, направив свои страны по пути целостности и процветания [513].
О возможности столь быстрых перемен свидетельствует опыт Латинской Америки, где во главе большинства стран некогда стояли военные лидеры, которые не только обогащались, но и были привержены чуть ли не «мессианскому представлению о себе». Как отмечают Гильермо О’Доннелл и Филипп Шмиттер, они полагали, что армия является «тем самым институтом, которому принадлежит последнее слово в трактовке и реализации высших интересов нации». В то же время в силу различных причин у военных лидеров Латинской Америки крепло убеждение в том, что времена военных диктатур ушли в прошлое, и страны этого континента одна за другой совершали переход к демократии. Когда в 1990 году в Аргентине была предпринята неуклюжая попытка государственного переворота, президент страны отреагировал на это не столько с тревогой, сколько с презрительным дистанцированием от происходящего. Он назвал усилия заговорщиков «нелепой выходкой» и, как отмечал один наблюдатель, «просто сказал им „нет“, после чего все закончилось в считаные часы» [514].
В самом деле, создается впечатление, что в ряде государств, прежде считавшихся несостоявшимися, в том числе в Африке, компетентность властей растет. В качестве признака хотя бы частичного прогресса можно привести следующие подсчеты Уильяма Рино: если в 1970–1980-х годах был насильственно отстранен от должности 71 % африканских правителей, то в 1990-х годах эта доля снизилась до 41 %. В списке потенциальных кандидатов в «новые лидеры» можно назвать такие фигуры, как Йовери Мусавени в Уганде, Жозеф Кабила в Конго, Поль Кагаме в Руанде, Олусегун Обасанджо в Нигерии, Идрис Деби в Чаде, Альфа Умар Конаре и, возможно, Амад Тумани Туре в Мали, Абдулай Уэйд в Сенегале, Михаил Саакашвили в Грузии и Хамид Карзай в Афганистане [515]. Появятся ли такие лидеры в других странах, действительно ли они пойдут по пути Манделы, а не по пути Мобуту и смогут ли они улучшить ситуацию в своих странах, пока неизвестно. Но поскольку секрет избавления от напасти гражданской войны кроется в наличии компетентных властей, их появление может иметь особое значение. Роберт Ротберг подчеркивает, что несостоятельность государства «в значительной степени является рукотворным, а не случайным явлением». Причины несостоятельности кроются не в «структурных изъянах» или «хрупкости институтов», а в целенаправленном поведении лидеров, которые «провоцировали переход от силы к слабости и умышленно возглавляли масштабный и дестабилизирующий процесс перекачивания ресурсов» [516]. Следовательно, люди способны обратить этот процесс вспять.
Важно и то, что стратегии достижения устойчивого экономического развития стали гораздо понятнее, чем в предыдущие десятилетия, когда в моде были государственная экономика и крайне ошибочная «теория зависимости» [517]. Если теперь экономисты верно поняли азы своей дисциплины, то компетентные правительства, которые в целом следуют их советам (и способны избегать гражданских войн), скорее всего, будут процветать [518].
МПХУ: канадская избыточность
Судя по опыту развитых стран последнего тысячелетия, принципиальное и долгосрочное решение проблемы гражданских войн заключается не в привлечении к ее решению международного сообщества, которое слишком часто оказывается нерешительным, разобщенным и непоследовательным, а в создании компетентных национальных правительств во многих местах, где их прежде не было.
Так вышло, что формула, выражающая эту чрезвычайно востребованную в наши дни идею, имеется у канадцев. У многих стран и организаций есть девизы, во имя которых люди готовы проливать реки крови, девизы, произносимые и зачастую преподносимые с немыслимым количеством восклицательных знаков: «Свобода! Равенство! Братство!», «Долг! Честь! Родина!», «Один рейх! Один народ! Один фюрер!». Национальный девиз Канады, напротив, звучит подчеркнуто скромно: «Мир, порядок и хорошее управление», или МПХУ, как иной раз небрежно произносят его канадцы.
Этот принцип не только не допускает кровопролития и обходится без восклицательных знаков, в совокупности он еще и оказывается избыточным: в конце концов, порядок уже подразумевает мир, а хорошее управление предполагает и то и другое. Но каковы бы ни были недостатки этой формулировки, она, как представляется, и выражает то, в чем так или иначе нуждаются и к чему стремятся люди во всем мире.
Канада на собственном опыте хорошо знакома с масштабным «этническим конфликтом» между франко- и англоговорящими жителями страны, но за последнюю треть столетия этот конфликт привел к гибели одного-единственного человека [519]. И на то есть причина: хорошее государственное управление. Суть дела раскрывает пример, удачно подобранный Лоренсом Кили применительно к экспансии в западном направлении в США и Канаде в XIX веке. В обеих странах индейские племена на пути этой экспансии встречали первопроходцев враждебно, однако если Штатам для того, чтобы получить земли индейцев, потребовалось вести против них дорогостоящие, частые и изнурительные войны,
