Сэмюэль Гоудсмит - Миссия "Алсос"

Обычные сводки разведки давали мало ценного. Постоянно в них содержались фантастические слухи об ужасающих разновидностях секретного оружия и атомных бомб. Об этих случаях доносили и британские агенты, но всякого рода технические детали неизменно представляли собой безнадежную чепуху. Причины были очевидны: ни один обычный шпион не был в состоянии дать нам нужную информацию просто потому, что, не имея научной квалификации, он не мог отличить существенное от несущественного. Требуемые данные нам могла дать только научно подготовленная агентура, а разновидность Маты Хари[5] со степенью доктора физических наук — персонаж весьма редкий даже в детективных романах.

Немецкая разведка действовала не лучше. То, что они ничего не знали о наших работах, ясно из письма, приведенного в начале этой главы. В получаемой ими информации о нас было столь же мало смысла, как и в тех сведениях, которые получали мы. До них доходили слухи о том, что американские ученые в больших масштабах ведут работу над атомной бомбой, но детали, приводившиеся в подтверждение этого, с научной точки зрения были настолько абсурдны, что немецкие ученые попросту игнорировали все это дело в целом.

Мы считали, что если бы нам удалось заполучить одного немецкого ученого, то мы быстро разузнали бы, чего достигли в этой области все остальные. Нам, физикам, эта проблема казалась совсем простой. Ведь даже те из нас, кто не участвовал непосредственно в проекте бомбы, знали довольно хорошо о положен нии дел. Никакие ухищрения военных органов безопасности не могли этого предотвратить. Военным трудно это понять. Ученые, активно работающие в некоторой общей области исследований, неизбежно образуют своего рода клан. Они работают совместно и знают все друг о друге. Нельзя оторвать группу ученых от их привычных мест и заставить их исчезнуть вместе с их семьями без того, чтобы их оставшиеся коллеги, удивленные этим, не сделали правильных выводов. Это, как мы знали, было справедливо и для Германии. Поэтому некоторые из нас настаивали на том, чтобы попытаться встретиться с немецкими учеными в Швейцарии. Однажды нам стало известно, что выдающийся немецкий физик — ядерщик Вернер Гейзенберг был на совещании в Швейцарии. Многие из нас знали Гейзенберга еще задолго до войны и даже были близко знакомы с ним. Если кто-нибудь из нас получил бы возможность хотя бы немного поговорить с ним в Цюрихе, то, вероятно, мы уже знали бы все, что нас интересовало. «Но то же самое мог бы сделать и он!» — возражали более мудрые военные умы. Они также отлично понимали, что квалифицированный ученый в роли шпиона может оказаться неудачником. Он, по всей вероятности, больше бы выдал секретов, чем собрал бы сам. Требуется нечто значительно большее, чем накладная борода и поддельные документы, чтобы уберечь ученого от разоблачения его другими учеными, даже если он будет молчать, что представляется маловероятным, когда речь зайдет о его специальности. Ученый может выдать секретные сведения без всякого злого умысла. Мне приходилось присутствовать при разговорах, когда два собеседника старались не обмениваться никакой определенной информацией. Они прилагали максимум усилий, чтобы не выболтать секрет, и беседовали только о допустимых вещах. Но самое их умалчивание и уклонение от определенных тем было весьма красноречивым для остальных.

Так обстояли дела в нашей среде в то время, когда наши войска готовились к вторжению в Европу. Нам ничего не было известно точно о немецком урановом проекте. Мы только предполагали, что он раз* вивается в том же направлении и, по всей вероятности, значительно быстрее нашего, и, естественно, мы сильно нервничали.

Гитлер хвастался новым секретным оружием. Что он мог иметь в виду, кроме атомной бомбы? Мы располагали разведывательными данными о Фау-1 и Фау-2. В перспективе немцы могли их использовать как средство доставки атомной взрывчатки. Из данных разведывательной авиации вырисовывалась картина таинственных установок, расположенных вдоль берегов Франции. Не были ли они фундаментами урановых котлов, предназначенных для производства бомб или по крайней мере для получения огромных количеств радиоактивных отравляющих веществ? И нечего удивляться тому, что наши отряды вторжения были снабжены специальными детекторами для обнаружения радиоактивных веществ. К счастью, они оказались ненужными.

Вначале миссия Алсос («Urmission», как могли бы назвать ее немцы) представляла собой укомплектованное научным и военным персоналом небольшое подразделение, направленное генералом Гровсом в Италию. Миссия вернулась еще до падения Рима, собрав весь возможный материал в университетах

Неаполя и Южной Италии. Как и ожидалось, с научной точки зрения ее деятельность не имела большого значения. Однако сам факт осуществимости подобной миссии и ее оперативность имели свои последствия. Было решено послать с войсками вторжения во Францию более крупную миссию, охватывающую все виды военных научных разработок. Организаторами миссии явились военное и военно — морское ведомства, Управление научных исследований Ванневара Буша и разведывательный отдел штаба генерала Гровса.

Полковник Борис Паш, военный руководитель первой миссии Алсос, был, естественно, кандидатом на тот же пост и в новом составе. Почему и как автор настоящей книги был назначен ее научным руководителем, остается загадкой для меня. Много месяцев спустя я узнал из одного документа, зашитого невнимательным секретарем в мое досье в Вашингтоне, что рассматриваемый вариант (речь шла о моей персоне) обладает «некоторыми ценными преимуществами, но и определенными недостатками». Недостатков, как я себе представлял, было много; преимуществ, достаточно существенных для того, чтобы отозвать меня с работы в области радаров, которой я тогда был занят, было, вероятно, два. Первое заключалось в том, что, будучи физиком — ядерщиком, я не участвовал в проекте атомной бомбы; другими словами, меня можно было «израсходовать», и если бы я попал в руки немцев, они не смогли бы извлечь из меня каких‑либо важных секретов о бомбе. Второе состояло в том, что я был лично знаком со многими европейскими учеными, знал их области научной деятельности и владел европейскими языками.

Во всяком случае, преимущества все‑таки перевесили недостатки, и я получил назначение. Но полностью я осознал характер предстоявшей работы лишь после того, как был проинструктирован и прошел проверку благонадежности в Вашингтоне. Сначала я думал, что она состоит в изучении состояния немецких радарных разработок и физики вообще. Поэтому я был отчасти удивлен, когда майор из проверочной комиссии отвел меня в сторону и сказал: «Вы, конечно, понимаете, что в действительности ваша задача состоит в том, чтобы разузнать все о разработке атомной бомбы?»

Однако официально моей обязанностью было выявление состояния немецкой науки вообще. Атомники смотрели на это, как на камуфляж для прикрытия истинного назначения миссии, но я старался делать все зависящее от меня и миссии, чтобы и другие области научной деятельности не оставались вне нашего поля зрения.

Я был единственным в миссии ученым, официально проинструктированным относительно нашего собственного проекта атомной бомбы. Военные опасались, что я мог знать о нем слишком много, и это могло быть одним из недостатков, упомянутых в моем досье. Меня должен был сопровождать представитель генерала Гровса, обязанный не спускать с меня глаз. Это был тот самый майор, который отозвал меня в сторону и сообщил мне истинную цель нашей миссии. Он обладал огромными полномочиями и имел дело без всяких посредников с самыми высокими американскими и британскими властями.

В моем представлении это был «загадочный майор», и сначала мне трудно было понять его. Я был убежден, что солидная шпионская организация снабдила нашу разведку подробной информацией о немецкой атомной бомбе, и когда майор, несмотря на все мои настояния, не сказал об этом ничего, я решил, что он просто не хочет мне говорить об этом. Его молчание казалось чересчур уж загадочным. И только некоторое время спустя я обнаружил, что его молчание в основном объяснялось отсутствием информации. Попросту говоря, наша шпионская организация не способна была иметь дело с ядерной физикой. Таким образом, наш майор, несмотря на его прямые связи с высшими властями, в конце концов совсем не прятался за какой‑то мантией таинственности. Когда я понял это, наши отношения стали прекрасными, и, хотя сейчас он и не носит военной формы и преуспевает как архитектор, мы продолжаем оставаться близкими друзьями.

Вскоре после того, как мы обосновались в Париже, к миссии присоединились двое гражданских, до некоторой степени ознакомленных с секретами атомной бомбы. Один из них, инженер Фред, хорошо знал Европу, обладал талантом следопыта и был прекрасным компаньоном. Другой, Джим, также показал себя неутомимым в работе. Остальные члены миссии официально не были посвящены в ее задачи, хотя совершенно очевидно, что физикам и химикам даже без инструктажа было кое‑что известно об урановой проблеме. Что касается таких людей, как физик из Мичигана Уолтер Колби, биохимик из Висконсина Карл Бауман, химик из Принстона Чарльз Смит, астроном из йеркской обсерватории Джерард Куипер, физик из Нью — Йоркского университета Эд Сэлент, Аллан Бэйтс из фирмы «Вестингауз», и некоторых из временных членов миссии, то им было известно куда больше, чем могли предполагать наши военные работники безопасности.