Начавшиеся после гибели С.О. Макарова повальное разоружение флота по приказу наместника вовсе не оставляло надежд на усиление артиллерии минных крейсеров и те самые необходимые 120-мм пушки с транспорта “Ангара” были перенесены для установки под батареями Золотой горы и под маяком (В.И. Семенов. “Расплата”, М., 1910, с. 69; С-Пб, 1994, с. 104).
Дмитріевъ 2-ой
Аполлонъ Аполлоновичъ,
Капитанъ 2-го ранга.
Родился 5 окт. 1863 г., въ службѣ съ 1880 г., въ чинѣ съ 28 марта 1904 г., командиромъ миноносца "Боевой" въ 1902 й 1903 гг.. старш. офицеромъ мин. кр, "Гайдамакъ" въ 1903 г., транспорта "Ангара" въ 1904 г. и эскадр. бр. "Пересвѣть” въ 1904 г. А. А. кавалеръ орденовъ: св. Анны 3 ст. и св. Станислава 2 ст. съ мечами.
Дошло до того, что идя в бой 10 июня и 28 июля, корабли не могли получить обратно часть своих отданных на берег пушек. Этот горестный опыт в полной мере удалось осуществить только после войны, когда прежний командир “Всадника” капитан 2 ранга А.М. Лазарев (1865–1924, Бейрут) в 1906 г. в Черном море, командуя минным крейсером “Капитан-лейтенант Баранов”, выступил с предложением вместо неэффективной 75-мм кормовой пушки установить пушку калибром 120-мм. Благодаря его настояниям, корабли этого типа получили самое мощное вооружение в своем классе. Но в Порт-Артуре "Всадник” и “Гайдамак” всю войну оставались со своими "игрушечными” 47-и 37-мм пушками, с ними они выходили в море, из них должны были отвечать на огонь 75-мм пушек японских миноносцев. Выручала лишь большая численность пушек на минных крейсерах.
Не избежали корабли и преследовавшей весь флот давней бюрократической напасти — безостановочной замены командиров. Сделавшийся главным принципом их комплектования цензовый порядок предусматривал строгую ротацию офицеров, помешать которой не сумела даже тревожная предвоенная обстановка 1903–1904 гг. Многие командиры накануне войны были заменены, отчего понизилась боеспособность кораблей. Некоторых, не оправдавших своего назначения, С.О. Макарову пришлось заменить уже в ходе боевых действий.
Так Н.О. Эссен, переведенный с "Новика”, сделал свой броненосец “Севастополь” лучшим кораблем эскадры, а прежний командир “Гайдамака” капитан 2 ранга Ф.Н. Иванов в (I860-?) прославил свой корабль самой блистательной операцией той войны. Пройдя отличную миноносную (командир миноносца № 120 в 1897–1900 гг.) и крейсерскую школу (старший офицер “Новика” в 1900–1904 гг.), он в начале 1904 г. был назначен командиром “Гайдамака”, а с началом войны командиром минного заградителя “Амур”. Минно-крейсерский образ мышления и личная инициатива позволили ему добиться осуществления той активной минной постановки, которая 2 мая 1904 г. привела к гибели двух японских броненосцев “Яшима” и “Хатсусе”. Подобного успеха эскадра за всю войну добиться не могла.
Но теперь весьма небольшими шансами для совершения в Порт-Артуре своего подвига располагали давно уже не скоростные “Всадник” и "Гайдамак”. На них офицеры размышляя о своей судьбе не посмели настаивать перед новым командующим Р.Н. Виреном на спасении флота. Так с "фатализмом истинных славян" (как говорили в то время) проводили свои дни изверившиеся в своих начальниках экипажи “Всадника” и “Гайдамака”. Траление к концу войны прекратилось, флот во всем и повсеместно умирал. Пришел день 22 ноября, когда японцы овладели первыми высотами горы и уже уверенно корректирующие стрельбу смогли приступить к планомерному, — корабль за кораблем уничтожению русского флота. Первой целыо стал новейший “Ретвизан”. получивший в этот день попадания восьми снарядов. Получивеще Юснарядовонзатоиул. Так спустя некоторое время все корабли были потоплены.
“Всадник” и “Гайдамак” до конца осады несли свою службу обороны крепости, исход которого все хорошо предвидели. В ночь предательской ее сдачи 19 декабря 1904 г. прославленным "героем” китайского похода генералом Стесселем минные крейсера разделили судьбу своей эскадры. Их взорвали зарядными отделениями мин Уайтхеда. Также в продолжении этой ночи были взорваны и остальные корабли эскадры. Утром 20 декабря на внешнем рейде затопили броненосец "Севастополь”, взорвали канлодку "Отважный”. Стоявшую разоруженной у госпитальной пристани в Западном бассейне лодку “Бобр” японцы потопили еще 13 декабря прямым попаданием 11-дм снаряда.
Втайне от флота и гарнизона, подписав с японцами условия капитуляции Порт-Артура предатель Стессель (его заботой было лишь сбережение собственного имущества) не оставил морякам времени на выход в море и затопления сохранившихся кораблей. Как вспоминал М. В. Бубнов в порту и на судах эскадры началась страшная горячка и, как всегда бывает у нас на Руси, при сдаче крепости не только ничего не обдумали, но даже и говорить об этом опасались. Начали взрывать броненосцы; мины для этого были приготовлены раньше, по провода при долгом лежании в воде в некоторых случаях оказывались совершенно негодными и мины не взрывались. В таких случаях стали подрывать суда снаружи, пуская иногда метательные мины, отчего подрыв некоторых судов произведен был довольно неудовлетворительно, что способствовало потом подъему этих судов японцами. Всю ночь раздавались взрывы в порту и на Тигровке. Что же касается береговых батарей и фортов, то на некоторых из них даже и не знали о сдаче, почему и не было сделано никаких распоряжений”.
Многие из командиров думали, что перемирие будет временным и осада продолжится, потому о выведении техники и боеприпасов из строя не думали. Стессель же, уже подписав капитуляцию, грозил военным судом тем, кто будет что-либо взрывать и портить. Поэтому и минные крейсера сохранившиеся лишь условно, также условно и были взорваны. Последним героическим эпизодом обороны стал бой, состоявшийся уже после капитуляции утром 20 декабря. Японские войска па крайнем правом фланге, долго оставаясь в бездействии. затем решили по-самурайски отличиться и взять крепость в бою. Но обошлось им это очень дорого. Они оттеснили паши передовые части, по наши резервы (морских десантов и 5-й и 12-й рот экипажа) не только отбили их с порядочным уроном, но даже захватом в плен одного офицера и около 30 нижних чипов.
Стессель тем временем несколько раз звонил по телефону в порт, требуя прекратить взрывы. Ведь он честным генеральским словом поручился сдать крепость в неприкосновенности. В то же время, не ведая, видимо, о Гаагской конвенции о военнопленных, он не выговорил для офицеров даже тех элементарных прав, что были в ней предусмотрены.
Но все же прорвали блокаду и покинули Порт-Артур миноносцы “Смелый” и “Властный”. “Прошелся вдоль порта и набережной. Идешь как во сне, — писал свидетель обороны П. Лореик (“Страдные дни Порт- Артура”, с. II, С-Пб, 1906, с. 654) о картине разрушения — “Жаль, несказанно жаль того “Амура”, который вот уже 11-й месяц принимая на себя удар за ударом страдал и боролся героически… Жаль всех жертв, принесенных на алтарь отечества — тех тысяч богатырей, которые палн в бою”. Велики были и потери флота, отдавшего в десантные отряды сотни своих матросов и высококвалифицированных специалистов. Непередаваемое зрелище в сравнении даже с развороченными от взрывов фортами являли среди города, на прибрежном мелководье или прямо у набережных мертвые громады, брошенных и отданных на расстрел японцам, броненосцев и крейсеров.
“Я был сегодня в гавани на набережной — писал 2 декабря мичман И.И. Ренгартен (“Воспоминания Порт- Артурца”, С-Пб, 1910, с. 234), — смотрел на затопленную эскадру — корабли умерли, не дышат дымом трубы, все на них разворочено, разбито. Сердце сжалось острой болыо”. Большего в этой книге для матросских библиотек сказать уже было нельзя. В стороне остался главный виновник гибели флота в Порт-Артуре командир крейсера “Баян” Р.Н. Вирен (1856–1917, мятеж). Он и свой корабль обрек па такую же позорную участь — быть расстрелянным как заурядная мишень на полигоне.
Японцы торжествуя перед миром свою победу, издали несколько альбомов, изображавших то кладбище, в которое “пещерные адмиралы” ни за понюх табака превратили эскадру. И даже сегодня, всматриваясь в корабли, в их детали и в панораму порта, с бездарно погубленной эскадрой нельзя, несмотря на прошедшее столетие и все его события, не замереть перед видом тех кораблей, воплощения многочисленных затрат и труда тысяч рабочих, которые с несказанной простотой в считанные часы были погублены по воле одного ничтожества имя которому Роберт Николаевич Вирен.
Неизвестно, могли подобные мысли позволить себе уходя в японский плен и прощаясь со своей “Полтавой” мичман И.И. Ренгартен, и также простившийся со своим первым кораблем “Гайдамаком” мичман А.Е. Трусов (сын командира “Рюрика”). Но бесспорно, что привезенные из плена японские альбомы стали для них зримым обвинением прогнившего самодержавного режима. Ибо только находясь на краю маразма Николай II мог закрыть глаза на преступление Р.Н. Вирена и продолжать возносить (вице-адмирал в 1909 г., полный адмирал в 1915 г.) этого "деятеля” поражавшего весь флот своим самодурством.
