Александр ГРАДСКИЙ. Июля 16-го сего года. Крым, Никитский сад.
Резонанс был адекватный масштабу колумниста. Однако впредь упражняться в публицистических экзерсисах музыкант поленился. Отечественная периодика так и не приобрела харизматичного мастера складывать слова во фразы. Александр продолжает складывать ноты. В нечто восхитительное.
Про слово «журналюга». Тем вечером я почему-то приехал на съемки «Пресс-клуба» с Градским (по-моему, мы с женой тем вечером просто бухали у Александр Борисыча дома, и он поехал с нами за компанию, что называется). Там я впервые, кстати, узрел 24-летнего Диму Быкова, которого сейчас бы никто не узнал – моя супруга обозвала начинающего публициста розовощеким Керубино. Он был самым активным, поскольку носил титул дежурного по клубу. На ГКЧП-заговорщиков наезжали все собравшиеся журики, и те огрызались вполне достойно. Но вот в какой-то момент Павлов завелся по-настоящему. Потому что накануне в «МК» на первой странице была опубликована невероятная лажа: якобы премьер Советского Союза торговал в Стокгольме командирскими часами, чтобы срубить сотню баксов себе на вискарь. Нервничал он сильно. Я внимательно, стоя у входа (сесть мы отказались), наблюдал за этими разборками. Потому что знал, что Саша Минкин сидел в метре от взведенного, словно курок револьвера, экс-премьера.
После того как один из подонковатых пресс-клубовцев сказал только что освобожденным узникам: «Вы – дерьмо!» – троица покинула съемочную площадку. И тут слово взял Градский, потребовав, чтобы журналист принес извинения. Тогда, собственно, и прозвучало Сашино словечко «журналюги». Стрела попала в цель. Поджала губы прелестная Кира Александровна Прошутинская и стала обращаться к «отцу советского рок-н-ролла» не иначе как «певец Градский», всячески подчеркивая, что его, мол, дело петь, а не рассуждать. Однако при монтаже его пассаж все-таки не выкинула, потому что (как блистательный профессионал) прекрасно поняла: это единственное живое слово, которое прозвучало в ее передаче.
Быков тогда очень рассердился, приняв, видимо, этот нелицеприятный эпитет на свой личный счет. Кстати, мне тогда довелось обсуждать сакраментальный термин с одним из самых заметных совжурналистов, и мэтр однозначно трактовал словечко «журналюги» как нечто негативно-похвальное: крутой, мол, такой, настоящий репортерище. После той передачи все ведущие газеты дружно «отбились». Причем старшие представители профессии (такие, как Александр Аронов, Лева Новоженов и другие) отреклись от гениальной непосредственности непосредственного (именно так!) Градского, написав, что он-де «пал», «утратил» и т. д. Оказавшись впоследствии в одном круизе, Градский с Новоженовым ни разу не поздоровались. Точнее, Саша не замечал Леву.
Однако за кадром остался тот факт, что Градскому оборвали телефон все: от именитых друзей до знакомых сантехников, – поздравляя с немузыкальным, но великолепным выступлением. Это был успех. Настоящий успех.
Любопытно. Ведь дело не в народной любви к ГКЧП, за представителей которых Градский тогда косвенно вступился, а в искренности человека, который отреагировал на ситуацию естественным для себя образом, не задумываясь о том, как и что нужно сказать. Именно эта непосредственность и подкупает того, кто «потребляет» средства массовой информации. Ведь помимо маленькой и подонковатой тусовки «журналюг», которая путает (в силу туповатости ее представителей) свой местечковый обмен мнениями с гласом народа, существует и сам народ. Он лишь малой своей частью отзывается на те или иные публикации, а в массе потребляет увиденное по ТВ и прочитанное в газетах, оставаясь при своем, неведомом журналистам и социологам, мнении.
Единственным реальным проявлением народной любви и одобрения можно считать, пожалуй, лишь тираж издания. Перефразируя Костю Кинчева, «все в жизни рок-н-ролл». В том числе и журналистика. Одних любят, других – нет. Конечно, все особо тонкое и изысканное недоступно большинству, но именно это обстоятельство дает возможность рядиться под талант любой суетливой бездарности. И списывать отсутствие популярности, «любимости» за счет отсутствия вкуса у нас с вами, которые вольны любить или не любить, потреблять или не потреблять то или иное произведение искусства или массовой культуры.
Слава богу, не все «журналюги» готовы рассуждать о том, в чем некомпетентны. Не все в качестве единственного своего достоинства дают длинный перечень фамилий уважаемых людей, с которыми в жизни довелось познакомиться. Так, был один поэт, переводчик и литературовед по фамилии Найман, который в постперестроечные годы объездил весь мир, читая лекции о том, как он в молодые годы был лично знаком с Анной Ахматовой и являлся даже ее любимцем. Жаль, когда не приходится гордиться личными достижениями. Вернее, единственным достижением является список достойных знакомств. Все это безнадежные прихваты, которые пускаются в ход, когда нет истинной уверенности в себе, нет способности к самовыражению, нет чувства собственного достоинства, но есть дикий страх: «Что будет со мной, если каноны рухнут?»
Сам Маэстро спустя несколько лет вспоминал об этом скандале:
– Дело в том, что я знал предысторию этой съемки. Телевизионная группа договорилась с Валентином Павловым и его коллегами по ГКЧП, что они придут на разговор, на обыкновенную беседу. Но вместо этого было открытое хамство. Меня поразило отношение прессы к людям, подчеркну – к обыкновенным людям, какие бы взгляды они ни выражали и как бы я к ним ни относился. Еще я заметил, что меня постоянно снимает камера, хотя я сидел в самом конце зала и не собирался ничего говорить. Передача должна была идти в записи, не в прямом эфире. И я понял, что происходит все это безобразие без моего участия, а в итоге получится, что я заодно с «журналюгами», которые ни за что нападают на людей. Поэтому я встал и открыто высказал все, что я об этом думаю. В зале было несколько людей, которые думали так же, как я. В «Московском комсомольце» же написали: «Авторитет так трудно завоевывается, а теряется за пять минут». Но это они так думают. На самом же деле среди людей, которые понимают, что такое нормальные человеческие отношения, я только укрепился как человек с авторитетом. Со стороны Киры был прекрасный журналистский ход. Она оставила все как есть, сохранив остроту конфликта и резкий тон. Прошло уже столько лет, а об этом все вспоминают. Псевдодемократически настроенная пресса, которой сейчас полно, меня раздражает. Но я стараюсь ее не замечать. Потому что, если я начну реагировать на людей, которые ей служат, так им только этого и надо. Зато многие современные журналисты, которые забыли о своем профессиональном долге, знают, что мне на язык лучше не попадаться. Однако ко мне можно прийти тихо, спокойно побеседовать. Но, к сожалению, многие журналисты сейчас видят своей задачей не столько информирование людей о том, что происходит в мире или что думает тот или иной человек, а информационное давление, идеологию, воспитание.
Кстати, Градский очень потом сдружился с Прошутинской (и Анатолием Малкиным): у них ныне дачи рядом в Новоглаголево (мы все тогда, в 1994 году, накупили там участков).
И с Минкиным они дружны, при всей разности темпераментов.
Сам Градский рассказывал сибирской журналистке:
– Сначала была история со словом «совок». Оно было придумано мной, да только через какое-то время стало народным, и бессмысленно стало говорить, что это я его придумал. Слово «совок» я придумал как объяснительно-ласкательное, а затем в устах многих людей оно приобрело оскорбительный оттенок. Дело было так. Мы с Юрой Шахназаровым выпивали в детской песочнице во дворе. Мне в качестве «бокала» достался совок. Цена 23 копейки. Затем я написал песенку… Женя Додолев как-то сказал: «Вот ты придумал хорошее словечко „журналюги“, давай мы его залитуем». Он во всех статьях стал писать: как сказал Градский… как заметил… как придумал… Он счел, что если он это будет делать, то все запомнят, кто автор слова «журналюга». Прошло три-четыре года, и вот я читаю одну из статей известного журналиста, которая начинается так: «Не знаю, кто уж придумал такое замечательное слово – „журналюга“, но…» Я тут же Жене позвонил и радостно заорал: «Ну! Кто был прав? Слово вылетело – забудь, что ты его придумал!» Были у меня и другие прекрасные слова, которые не прижились, например «целкомудренность» или «башлевик», особенно в контексте того, что бывшие партийцы стали банкирами!Градский 1994. Hесвоевременныя пђсни
«Несвоевременные мысли» – это было у Горького, усатый буревестник революции безуспешно пытался полемизировать с Лениным. К сожалению, глас вопиющего в пустыне не был опознан вождем адекватно, хотя была в нем боль за судьбу державы. Вот и песни Градского на том этапе казались действительно несвоевременными, не ко двору, не в унисон со всеобщим хором.
