Не было ни снежных вершин за стеклом, ни утомительного серпантина горной дороги — наш «Москвич» свернул с ровного тартуского шоссе, легко взял уклон, въехал на большое плато, и мы увидели купола обсерватории, которые тут же перечеркнули косые струи дождя.
С погодой в Тыравере, поселке, где расположен Институт астрофизики и физики атмосферы Академии наук Эстонской ССР, нам, прямо скажем, не повезло. Дождь лил несколько дней кряду, и мой коллега, фоторепортер, каждое утро подходил к окну, смотрел на экспонометр, потом на небо, закрытое облаками, затем уже на меня — как, мол, в таких условиях работают астрономы?
— Да, небо у нас, конечно, не такое, как в горах,— сказал академик Аксель Киппер в тот день, когда из-за туч робко показалось солнце. — Но в Эстонии лучшего места для обсерватории нет, всюду лишь низменности да холмы,— развел руками ученый, словно приглашая нас полюбоваться влажными зеленеющими полями и лесом, уходящим за горизонт. — И обсерватория наша, если можно так сказать, самая низкогорная. Но небо наблюдать, однако, нужно.
Последние слова Киппер произнес подчеркнуто твердо. А мне слышался за ним девиз древних мореходов, бороздивших океан на утлых челнах: «Плавать, однако же, необходимо...»
Обсерватория в Тыравере — детище старого ученого. Он был одним из ее основателей, руководил ее строительством, затем много лет работал директором и лишь недавно передал бразды правления молодому ученому Вейно Унту.
— У нас, как в Пулкове,— продолжал академик,— бывают отличные ночи для наблюдений, ясные дни, хотя, увы, не так уж много. Однако обсерватория — это не только хороший астроклимат (хотя и это важно), а прежде всего люди— упорство, изощренность ума. Кстати, наша обсерватория переживает как бы второе рождение... Она продолжательница обсерватории в Тарту, построенной еще в начале прошлого века. В Тарту работал великий ученый В. Струве, основатель нашей астрономической столицы — Пулкова. Тыраверская же обсерватория — ровесница космической эры. И вообще вся наша работа тесно связана с космосом: мы теперь наблюдаем не только с земли, но и с заоблачных высот.
Мне показали некоторые документы из архива Института астрофизики.
1957 год. Большая фотография, чем-то напоминающая известную картину «Три богатыря»: профессора Аксель Киппер, Харальд Керес и Григорий Кузмин: один в бинокль, двое по-простецки, из-под руки, осматривают местность, где будут воздвигнуты астрономические купола.
Тот же 1957 год. Осень. Киппер выступает перед колхозниками, просит уступить землю в Тыравере для строительства на ней обсерватории.
— Впрочем,— вспоминал ученый,— особенно уговаривать не пришлось. Лучшим агитатором за строительство обсерватории стал первый в истории советский искусственный спутник Земли.
Читаю следующее сообщение: «Э. Крээм и Ю. Туулик, студенты Тартуского университета, вышли из Таллинского порта 12 апреля 1961 года на судне «Иоханнес Варес»... Маршрут: Балтийское море — Северное море — остров Ньюфаундленд и обратно. Цель: наблюдение серебристых облаков...»
— Вы, наверное, знаете, что здесь, в Тарту, находится Мировой специальный геофизический центр по серебристым облакам,— продолжает Киппер и протягивает мне газету. В ней сообщение: за успехи в изучении этих облаков летчики-космонавты, дважды Герои Советского Союза Виталий Севастьянов и Петр Климук, а также тартуские астрономы Чарльз Виллманн и Олев Авасте удостоены Государственной премии Эстонской ССР.
С. П. Королев не раз подчеркивал, что успехи в космосе начинаются на Земле. И вот передо мной два, конечно же, несоизмеримых события: старт Гагарина и скромное плавание студентов из Тарту. Впереди, через много лет, успех большой работы по изучению серебристых облаков.
Два события, а дата одна —12 апреля 1961 года. Совпадение? А может, есть в этом какой-то символический смысл?
С этими вопросами я обратился к заведующему отделом космических исследований института Чарльзу Виллманну.
— Еще до старта Гагарина ученые понимали, что серебристые облака, находящиеся на большой высоте, где-то на границе атмосферы и межпланетного пространства, тянутся на сотни, а то и на тысячи километров. Условия же наблюдений из той или иной обсерватории могут меняться. Над Тарту, Пулковом, к примеру, могут нависнуть тучи, а где-то в Америке в это время будет сиять солнце. Отсюда и родился стратегический план — создать сеть станций наблюдения за серебристыми облаками на материках и на океанах.
Чарльз Виллманн — крепкий, ширококостный, по-военному подтянутый человек. И говорит четко, как солдат, возвратившийся из разведки.
— Чем привлекают вас серебристые облака?—спрашиваю Виллманна.
— О, это одно из самых загадочных явлений природы. Появляются нечасто и внезапно, светятся каким-то металлическим блеском и лишь тогда, когда Солнце уже скрылось за горизонтом,— их пока наблюдали немногим более тысячи раз. И это чуть ли не за сто лет со дня открытия серебристых облаков! К тому же,— тихо говорит Виллманн,— они ведь удивительно красивы. Помните, как поэтически сказал о них Пушкин: «И тихая луна, как лебедь величавый, плывет в сребристых облаках». Любопытно, поэт написал эти строки за много десятилетий до того, как это явление открыли астрономы. Но он был удивительно точен.
Виллманн вспоминает: во время войны ему, офицеру, был положен полевой бинокль. Он использовал его не всегда по назначению, ведь и между боями выпадали тихие, ясные сумерки, когда вдруг над горизонтом появлялись странные облака, или ночи с небосводом, усеянным крупными звездами. Вот тогда-то он смотрел не на позиции врага, а в небо. Однажды по блеску стекол выследил его вражеский снайпер, выстрелил, но, к счастью, угодил лишь в бинокль.
В первые самые тяжелые месяцы войны из осажденного Таллина уплыл Виллманн в Ленинград: на безоружном пароходике, под бомбами фашистов. Затем работа на заводе имени Кирова кочегаром, жизнь в голодном и холодном, окруженном врагами Ленинграде. В 42-м «Дорога жизни» через Ладогу. Отсюда Виллманна послали на Каспий возить нефть из Баку в Астрахань. Когда враг пришел под Сталинград, Виллманн вступил добровольцем в Эстонский корпус, окончил артучилище. Боевое крещение принял под Великими Луками. Командиром орудия освобождал Нарву и Таллин. Войну окончил на эстонском острове Сааремаа...
— А давно вы увлекаетесь астрономией?
Виллманн смущается, словно разговор идет о любви. Астрономия стала его любовью, наверное, еще с той поры, когда до войны попался ему учебник по этой науке на родном языке — тогда это была редкость. На фронте сам составил таблицы логарифмов, чтобы рассчитывать время появления некоторых звезд. После войны остался в армии, окончил артиллерийскую академию и заочно, педагогический институт — получил два диплома: как физик и как математик.
— Астрономией занимался всю жизнь... Помню, как-то в начале пятидесятых годов я выступал перед коллегами, рассказывал о своих исследованиях вращения галактик. Выступал, как положено офицеру, в форме. И вдруг женский голос, помню, это была Алла Генриховна Масевич, теперь она известный ученый, профессор: «С каких это пор астрономы ходят в погонах?» А я ей в шутку: маскировка, мол. Вскоре нас сблизили научные интересы.
Уволившись из армии, Виллманн работал в Таллине. Там, на небольшой обсерватории в Мустамяэ, наблюдал серебристые облака. Защитил по этой проблеме диссертацию. Но чувствовал: это только начало...
В Тарту серебристые облака изучают почти сто лет. Еще в 1885 году один из первооткрывателей этого явления, эстонский астроном Эрнст Гартвич, видел их одиннадцать раз.
«Они ярко светились в ночном небе белым и серебристым светом, переходящим иногда в голубой с золотисто-желтым оттенком возле горизонта. Случалось иногда, что здания были заметно освещены их светом и можно было даже различить далекие предметы». Так описывал только что открытое явление природы московский астроном В. К. Церасский. Не случайно серебристые облака взволновали именно астрономов: они столь эфемерны, что лишь вуалируют даже неяркие вечерние звезды, ночью же эти «призраки воздушного океана» вообще невидимы. Однако облака эти совсем не исчезают. Значит, решили ученые, они ослабляют свет звезд, и поэтому мы видим искаженную картину вселенной...
Поражала также высота, на которой с завидным постоянством держались серебристые облака,— около восьмидесяти километров (прежние рекордсмены-высотники в мире облаков — перистые или перламутровые — не поднимаются выше тридцати). Но и на этом загадки не кончались: «серебристые призраки» наблюдали почему-то только летом и лишь в высоких широтах, примерно от 50 до 70 градусов северной широты.
