— Просим извинить, это вышло случайно. Видите ли, алжирцы на нашем пульте не очень опытные, иногда ошибаются...
Ладно. А аглофабрика почему до сих пор стоит? Ведь через насколько часов домна останется без «пищи». Идем с Лахдаром и советским начальником смены Борисом Александровичем Куренковым узнавать, в чем дело.
В агломерационном цехе сонный бельгийский инженер и несколько алжирцев. Причина сбоя ясна: сработались уплотнения. Послали на склад за запасными.
— Вы не волнуйтесь, если на складе нет, из Бельгии пришлют,— успокаивает нас инженер.
— Бельгия-то вон где, за морем,— вздыхает Куренков.
Сидим ждем. Возвращается рабочий со склада. Там закрыто. Делать нечего, аварию устранят в лучшем случае утром. Идем обратно на пульт управления печью.
Едва вернулись — неприятность:
— Давление пара падает!
— Будем переходить на азот?
— Позавчера была та же ситуация, а перейти не смогли!.. Где переводчик? Звони, почему пара нет?
Звоню. Извиняются — не обратили внимания, что вода кончилась. Сейчас все будет в порядке... Минут через десять... Или тридцать... Словом, скоро...
— Сходим посмотрим. Может, исправим,— говорит наш инженер по контрольно-измерительным приборам алжирскому.
Дело в том, что азотная установка французская, мы к ней прикасаться не можем; французы ночуют дома, а алжирец пока слабо разбирается в КИПах.
Он крутит вентили и бормочет:
— Только бы они, спаси аллах, не открыли заслонку с пульта, пока я здесь закрываю... А то нас придется со стенок соскабливать!..
Я как на иголках — «киповец» шутит?
— Очевидно, что-то в электросхеме. Только я ее не знаю.
Возвращаемся.
— Пар появился,— устало констатирует кто-то. Уфф!.. Отбой.
— Да-а, работка,— Коля Лагута вытирает лоб.
Да не иссякнет вода...
Проворные мальчишки тычут в руки полиэтиленовые пакеты для продуктов: «Купите, мсье!» Щебечут птицы в клетках, какие-то пестрые пичужки пищат, зажатые в ладонях юных продавцов.
Шум, гам — восточный базар в Аннабе.
На земле, на коврике с вышитым мрачноглазым крокодилом, сидит продавец снадобий. Видом алхимик: возле него полсотни склянок. Поджав под себя ноги, он сливает в банку разноцветные жидкости и, помешав коричневым пальцем, разливает в маленькие пузырьки. Вокруг плотная толпа, запах больницы и одновременно кондитерской фабрики. Громко комментируя свои манипуляции, торговец обмазывает чем-то желтым и резко пахнущим полуголого ассистента, лежащего на одеяле.
Еще дальше два негра — негры в Алжире не менее экзотичны, чем в Европе,— с каменными лицами равнодушно восседают на ковриках, окруженные тюбиками с мазью от простуды. Кому надо, сам подойдет.
Апельсины, мандарины, помидоры, арбузы. И пряности, пряности...
Мужчины почти все в европейской одежде, летом многие в длинных белых рубахах. Старики — высохшие, дряхлого вида — носят чалмы и предписанные традицией штаны: бедра и икры в обтяжку, а центральная часть штанин свободно болтается у коленей. Так одеваются выходцы из района Мзаб.
Женщины частью в европейском платье, частью закутаны поверх обыкновенной одежды в огромный кусок черного материала, по плотности близкого к брезенту. На лице открыты только любопытные, живые глаза, а нижнюю часть — нос, рот, подбородок — скрывает закругленный треугольник вуали. Летом, стоит лишь взглянуть на черные женские одеяния, пот прошибает. В черной одежде и черных покрывалах ходят алжирки из района Константины.
В других районах Алжира женщины одеты пестрее, светлее. В Аннабинской вилае носят исключительно черное в знак вечного траура по погибшим во время войны за независимость. Здесь были самые большие потери среди мирного населения — десятки тысяч.
На аннабинском базаре сравнительно тихо, а в некоторых алжирских городах еще сохранились «базары горлопанов», где торговцы что было силы выкрикивают названия и хвалят свои товары — кто кого перекричит, тот и с барышом.
Но самый оригинальный базар Алжира в Бени-Исгене, престраннейшем городке в Сахаре. По легендам, никто из посторонних — ни житель иного города, ни тем более иностранец — не смеет провести ночь в Бени-Исгене. Каждый вечер городские ворота наглухо закрываются. Совершать экскурсию разрешается только с местным гидом. Жителей нельзя фотографировать. Никаких шорт или мини-юбок. Лучше не курить. И базар поразительный: покупатели сидят большим треугольником, а продавцы снуют с товарами между сидящими.
Рядом рудники, заводы, аэродром. То, что принято называть «контрасты»...
— Добрый день, как дела? — окликает меня знакомый алжирский инженер Ахмет Сату.
Мы жмем друг другу руки.
— Если вы не спешите, давайте посидим, выпьем кофе,— предлагает Ахмет.
Кафе в каждом городе невероятное множество. Здесь неспешно обсуждаются все насущные проблемы. Подходят новые знакомые, троекратно целуются со всеми, и беседа струится дальше.
...В кафе прохладно и уютно, а на улице раскаленный ветер из Сахары: будто тебя на многие часы привязали к духовке, где пекутся пироги. Когда в такую жару размахиваешь руками, то кажется, что кисти в меховых перчатках: так и норовишь их снять, пока не опомнишься.
Поблескивают никелем два кофейных автомата, молодой хозяин уверенно орудует ручками: «Вам покрепче?»
— Нравится у нас? — спрашивает Ахмет.
— Очень хорошая страна, хорошие люди.
— Мы делаем только первые шаги...
— Уверенные шаги.
Беседовать с Ахметом интересно — он учился во Франции, был на практике у нас в Донецке. Его, как и всех интеллигентов Алжира, с которыми я встречался, отличает страстность в разговоре и гордость за успехи родины.
— ...Оазисы, оазисы... их все больше и больше!.. И в этом счастье! — с пафосом, достойным уважения, восклицает Ахмет. — И в этом прогресс!
Он говорит об освоении Сахары, о том, какое важное значение это имеет для алжирского сельского хозяйства. В ответ я рассказываю о наших успехах в борьбе с пустынями.
— Да, да, мы то же самое хотим сделать в Сахаре! — восторженно подхватывает Ахмет. — Пустыня — это отвратительно. В природе, в жизни. Хорошие люди как оазисы среди равнодушных барханов. В песках истории дружба народов — тот же оазис, в котором отдыхает душа. И счастье — оазис, сотворенный самим человеком... Наша земля знала стольких завоевателей: римлян, турков, испанцев, французов... Теперь в жизни нашего народа начинается исторический оазис, и мы готовы день и ночь трудиться, чтобы не погибла его робкая зелень, чтобы не иссякла вода. Вы, русские, нам много помогаете. Спасибо!..
Он кладет свою руку на мою.
На улице под нудно палящим солнцем течет поток машин, суетится пестрая толпа с черными пятнами женских одеяний...
«Толпы народа — факелы — музыка»
С некоторых пор я «коллекционирую» экскурсоводов. Попадаются преинтереснейшие типы.
Например, солидный настоятель базилики св. Антония возле Аннабы. Или экскурсоводы, напоминающие учеников-зубрил, бестолково заучивающих текст. А также экскурсоводы, похожие на дипломатов.
Особая фигура в этой «коллекции» — старик из Гельмы, небольшого алжирского города.
Кроме римского театра, иных древностей в городке нет. На месте других памятников истории в стране бесчисленные развалины, а тут вдруг кольцо почти не тронутой временем светло-коричневой каменной кладки. Стены врезаны в холм — арена у подножия, амфитеатр скамей из крупных обтесанных плит на крутом склоне. Несмотря на немалое количество мест, скамьи не .разбегаются от арены, а чудным образом стекаются к ней. С любого сиденья до актеров рукой подать — такая иллюзия.
Проход к театру загораживала проволочная ограда Мы пошли вдоль нее и наконец заметили ворота и запертую дверь-решетку в пристройке-башне, Разочарованно подергали замок. И тут из-за могучей стены выскочил старичок с огромной связкой ключей, поздоровался и отпер решетку.
Солнце взбиралось к полудню. Римскому театру не полагается крыши, но внутри было приятно прохладно — взгляд холодил влажный цвет каменных плит. Голова кружилась — так круто уходили вниз скамьи.
По жесту старика мы остановились.
Время и африканское солнце изрядно подсушили его — одни кости под поношенным пегим костюмчиком. Прямой, без сутулинки, на щеках черные с сединой колючки щетины — как кактус в пустыне. Он начал служение музе с гонорара.
— Шакён дё динар,— строго говорит старичок. «С каждого по два динара».
...И вдруг словно взвился занавес. Глаза гида — воспаленные, прищуренные — вспыхивают вдохновением.
Он отходит на несколько шагов и выкрикивает:
— Вы понимаете, где находитесь?
