Все лагеря для беженцев и все больницы в индийских приграничных с Пакистаном городах одинаковы. Штат Трипура... Когда-то жизнь здесь была налаженной и хоть не для всех легкой, но все же устоявшейся, обещавшей лучшее завтра. Сегодня штат затоплен эмигрантской волной. Местный лагерь для беженцев всего в 160 километрах от столицы Восточного Пакистана Дакки, и сюда за два месяца, едва волоча ноги от усталости, после тяжелейшего пути по полузатопленным джунглям собралось пятьдесят тысяч несчастных. В их глазах неугасшие пожары, зияющие глазницы окон, танки, тяжело переваливающиеся по вымоинам дорог, солдаты, бьющие женщин и детей... Больницы Трипуры заполнены ранеными и больными холерой. Самая большая больница, когда-то гордость столицы штата Агарталы, рассчитана на 240 коек, сейчас здесь 500 человек — многие лежат прямо на земле.
Рассказы беженцев тоже одинаковы и безрадостны...
«...Я находился в углу под лестницей, когда в дом ворвались солдаты. Я видел, как они убили мою мать, жену, дочь, сына, братьев и сестер... Сколько раз я видел, как они связывают свои жертвы и пускают им кровь — она нужна их госпиталям для переливания. Потом людей оттаскивают к дороге и пристреливают. Солдаты не убивают только девушек — их отправляют в армейские дома терпимости...» (Шестидесятилетний Эдвин да Коста, католик.)
«Я кормила грудью ребенка, когда в меня выстрелил солдат. Пуля задела мне руку и через нее попала в ребенка...» (Хадзара Бегум, мать трехмесячного сына.)
«Мы едва отплыли от пакистанского берега, когда появился патруль пакистанских солдат. Хладнокровно, как на учениях, установив пулемет, они выпустили очередь по нашей лодке. Я видел, как рядом со мной корчились в предсмертных муках люди, как падали они на дно лодки. Меня спасла мать, уже смертельно раненная, она каким-то нечеловеческим усилием дотянулась до меня и закрыла собственным телом. Вот так я и попала в Индию...» (Райма Хатун, четырнадцать лет.)
«Я дошел уже до самой границы, когда неожиданно из засады выскочили солдаты. Индийские пограничники стояли совсем рядом, но чем они могли мне помочь? Я не выдержал и закричал пакистанскому солдату, взявшему меня на прицел: «Не стреляй! Прошу тебя, пожалей! Я целый месяц добирался до границы, ну что тебе стоит, пропусти меня!» Солдат в ответ рассмеялся: «Ты не умрешь, так и быть. Но и себя я не хочу обидеть», — с этими словами он выпустил очередь мне по ногам». (Ритон Базур, мусульманин.)
...Их много здесь, специально раненных в руку, ногу. Не только в Трипуре, но и в других штатах Индии, где есть лагеря для беженцев. Калеки, чья судьба зависит от щедрости приютившей их страны, которая сама ведет давнюю затяжную войну с голодом.
Но в этом, еще недавно едва ли не самом густонаселенном районе мира не видно было ни единого человека.
— Куда подевались бенгальцы? — спросил я несколько дней спустя, глядя на опустевшие улицы Дакки.
— Разбежались по деревням. Но и в деревнях не видно было бенгальцев.
Зато там были солдаты, сотни солдат, суровые, с неразлучными автоматами на шее. По дорогам беспрестанно сновали патрули, чуть что открывая огонь. И повсюду, где была армия, не было видно бенгальцев.
Согласно законам военного времени, твердилось в печати и по радио, саботаж карается смертью. Если дорога оказывалась разрушенной или поврежденным мост, все дома в радиусе ста метров сжигались, а их обитателей расстреливали.
Как выглядит карательная акция, мы увидели утром 17 апреля под Хаджигани. В нескольких километрах от города повстанцы, весьма активные в этом районе, испортили мост. Тотчас был послан взвод учинить расправу. По обе стороны дороги поднялись столбы дыма.
Несколько часов спустя мы вновь увидели Хаджигани на обратном пути. Дождик тихонько стегал по корпусу «джипа». Перед мечетью стояло семь грузовиков с солдатами в походной форме. Двое из них под командованием третьего обрубком бревна выбивали дверь соседней лавки. Майор Ратор остановил машину:
— Что это вы делаете? — закричал он им.
Третий, наблюдавший, обернулся:
— А ты как думаешь?
Это оказался старый товарищ Ратора, майор Ифтикар из 12-го пехотного полка.
— Я думал, здесь грабят, — сказал Ратор.
— Нет, мы производим «чистку».
И он показал жестом, что они собираются снести все лавки на улице.
— Сколько мерзавцев ты ухлопал? — спросил его Ратор.
Ифтикар изобразил скромную улыбку:
— Только двенадцать. Да и с теми повезло — мы бы их упустили, не пошли я часть отряда в обход...
На следующий день Ифтикар с сожалением сказал мне:
— Вчера удалось сжечь лишь шестьдесят домов. Проклятый дождь помешал, иначе сожгли бы весь квартал.
Майор Ифтикар занимался карательными функциями: жег и убивал. После того как армия изгоняла из района повстанцев, каратели получали «карт бланш» и могли расстреливать всех индуистов, а также «сочувствующих».
На эту постоянную угрозу терроризированные бенгальцы реагировали двояко. Те, кто мог убежать, скрываются в джунглях, оставляя армии опустевшие города и поселки. Те, кто остался, вели себя с рабской покорностью, добавляя унижение к обрушившимся на них испытаниям.
Я проехал многие обезлюдевшие города, в том числе и Чанд-пур. В прошлом это был оживленный порт на реке Мегна. По ночам тысячи суденышек при свете неверного пламени сновали по реке. 18 апреля Чандпур был пуст: ни единого человека на улицах, ни одной лодки на реке. Остался едва один процент населения. Остальные бежали.
Они оставили после себя тысячи пакистанских флагов, которые висели над каждым домом, каждой лавкой. Казалось, мы попали на праздник невидимок. Разнесся слух, что армия разрушает дома, не помеченные пакистанским флагом.
Когда мы вошли в город Пактам, по улицам бродили одни лишь солдаты да трепетали флаги. Со мной был телевизионный оператор, которому надлежало снять фильм о «нормализации» — с митингами и собраниями. Я не представлял себе, кого отыщет майор Ратор в этом безлюдье, но он ответил, что это не проблема.
Из приведенных на допрос он выбрал бородатого старика и спросил, как его зовут. Маулана Сайдул Хук, ответил тот, добрый мусульманин и преданный пакистанец.
— Я доставлю вам за двадцать минут шестьдесят человек, — божился он. — А если вы дадите мне два часа, то и все двести.
Старик сдержал слово. Мы едва успели освежиться стаканом кокосового молока, как издалека послышались: «Да здравствует Пакистан! Да здравствует пакистанская армия!» Показалась странная процессия: полсотни оборванных изможденных стариков и колченогих малышей, кричавших нестройными голосами.
В несколько минут был собран «стихийный» митинг — с микрофонами, громкоговорителями и ораторами.
Некто Махбуб-ур-Рахман, назвавшийся учителем английского и арабского языков, усердствовал больше всех. После «митинга» я спросил майора, что он думает о произнесенной им речи.
— Речь правильная. Но этому мерзавцу я ни на грош не верю. Помечу-ка я его в списке...
Агония Восточной Бенгалии не закончена. И случиться может еще многое. Армия полна решимости до конца выполнить поставленную задачу. Две дивизии — 9-я и 16-я — были переброшены на самолетах из Западного Пакистана, чтобы усилить части 14-й дивизии, ранее расквартированной в Бенгалии. Это немалое достижение для страны с ограниченными возможностями. Надо было перебросить 25 тысяч человек, не пролетев при этом над индийской территорией. Семь «боингов» пакистанской авиакомпании на две недели прекратили все торговые перевозки и установили воздушный мост Карачи — Дакка через Цейлон.
20 апреля подполковник Баиг из 9-й дивизии сказал мне, что прочесывание территории займет два месяца. Но его предвидение не оправдалось. Повстанческие силы, используя партизанскую тактику, ловко уклонялись от прямого столкновения. А начавшийся муссон на три месяца лишил армию возможности проводить крупномасштабные операции.
До начала дождей пакистанское правительство получило от Китая девять речных канонерок небольшого водоизмещения. Еще несколько должны поступить в ближайшее время. Эти суда водоизмещением 80 тонн с мощным вооружением возьмут на себя задачи, которыми до того — в сухой сезон—занимались авиация и артиллерия. Сотни гражданских шаланд и барок, реквизированных у населения и усиленных моторами, дополнят флотилию. Армия намерена преследовать повстанцев и на воде.
Над страной веет призрак страшного голода. В нормальное время в 17 из 23 округов Восточного Пакистана завозили пшеницу и рис. В этом году из-за гражданской войны поставок не ожидается. Кроме того, было разрушено шесть крупных и несколько тысяч мелких мостов, что нарушило всякую связь в стране. Железнодорожная линия тоже бездействует, хотя власти и утверждают, что она «функционирует почти нормально».
