Центральные власти Пакистана не пошли навстречу требованиям Народной лиги, и в Восточном Пакистане родилось движение «Неповиновения».
В результате в Восточном Пакистане разразилась трагедия, которую нельзя сравнить даже с жесточайшим стихийным бедствием — наводнением и бурей, обрушившимися на него в ноябре 1970 года. Около 10 миллионов восточнопакистанских беженцев вынуждены были покинуть свою родину и искать убежища на территории Индии.
«На индо-пакистанской границе происходят военные столкновения, — говорилось в заявлении ТАСС от 6 декабря прошлого года. — Хорошо известно, что главной причиной напряженности, которая нарастала в последнее время в отношениях между Пакистаном и Индией, является положение, создавшееся в Восточном Пакистане в результате действий пакистанского правительства против населения этой части страны... Советский Союз выступает за безотлагательное прекращение кровопролития и осуществление политического урегулирования в Восточном Пакистане на основе уважения законных прав и интересов его народа».
Энтони Маскаренхас, журналист из пакистанской газеты «Карачи морнинг ньюс» и корреспондент лондонской «Санди таймс», был командирован центральным правительством Пакистана в Восточный Пакистан для написания репортажа о «возвращении к нормальной жизни» в этих районах, а также для отображения действий пакистанской армии, «расправляющейся с мятежниками». Однако Энтони Маскаренхас написал то, что увидел в действительности. В результате он был вынужден вместе с семьей покинуть страну.
Абдулу Бари, портняжке из Дакки, не повезло. Подобно миллионам своих бенгальских соотечественников, он совершил роковую ошибку, бросившись бежать при виде патруля пакистанской армии.
Теперь он стоял в окружении солдат и дрожал, потому что его должны были пристрелить.
— Так бы мы его убили, когда он кинулся бежать, — любезно пояснил мне майор Ратор из 9-й дивизии. — Мы придержали его для вас. Вы ведь новенький здесь, и это должно на вас подействовать.
— Зачем же его убивать?
— Есть предположение, что он индиец или сепаратист. Они знают, что мы их вылавливаем, и удирают, тем самым выдавая себя.
— А за что вы убиваете индийцев?
— Неужели мне надо напоминать вам, что индийцы хотели уничтожить Пакистан? — строго спросил Ратор. — Теперь, когда идут бои, мы можем по случаю избавиться от них. Но, само собой, мы убиваем только мужчин.
История событий такова. В ночь на 25 марта военизированные отряды бенгальцев сделали попытку вооруженного выступления. Были жертвы. Об этом мне было позволено рассказать, ибо пакистанское правительство желало придать эти факты огласке. Но в тайне оставалось другое: уже на следующий день, 26 марта, военное правительство Яхья Хана послало войска для «окончательного решения вопроса».
Именно этим занимается сейчас западнопакистанская армия в Бенгалии. Жертвами погромов стали не только индуисты, составлявшие 10 процентов 75-миллионного населения Восточной Бенгалии. Тысячи мусульман, студентов, профессоров, политических деятелей были убиты. Та же участь постигла военных и полицейских, попытавшихся 26 марта провозгласить республику Бангла Деш. В общей сложности погибло 250 тысяч человек, не считая умерших от голода и эпидемий.
В течение шести дней, что я двигался по Восточному Пакистану с офицерами 9-й дивизии, я мог своими глазами оценить размах учиненной резни. Я видел, как индуистов выгоняли из деревень и пристреливали на месте, предварительно раздев их и убедившись, что они не обрезаны, как положено мусульманину. Я слышал вопли тех, кого забивали насмерть дубинками в полицейском участке в Комилле. Я видел, как под покровом ночи уезжали набитые трупами грузовики. Не веря своим ушам, я слушал за ужином похвальбу офицеров о том, сколько у них набралось убитых за день.
И все это совершается, как скажет вам любой офицер, во имя «сохранения единства, целостности и идеологического сплочения Пакистана». На самом деле военная акция, задуманная как средство сближения обеих территорий страны, лишь углубила идеологическую пропасть. Бенгалию держат в составе Пакистана лишь армейские штыки. А армией руководят пенджабцы, издавна презиравшие и ненавидевшие бенгальцев.
Военные репрессии идут в две фазы. Первая зовется «чисткой» — это слово служит обозначением резни. Вторая — «восстановлением порядка», что означает превращение Бенгалии в послушную колонию Западного Пакистана. Эти расхожие выражения вместе с терминами «неверный» и «иностранный агент» предназначены для того, чтобы ломать комедию перед остальным миром. Здесь, на месте, очищенные от пропагандистских напластований, они означают трагедию уничтожения и колонизации.
Кроме того, понадобилось оправдать геноцид по отношению к проживавшим в Бенгалии индуистам. «Индуисты с помощью своей агентуры разложили мусульманские массы, — сказал мне полковник Наим в столовой штаба 9-й дивизии в Комилле. — Они дочиста грабили провинцию и все переправляли через границу в Индию. Они составляли почти половину общего числа учителей, но своих собственных детей отправляли в калькуттские школы. Дошло до того, что бенгальская культура переродилась в индийскую культуру, а дельцы из Калькутты нещадно эксплуатировали Восточный Пакистан! Нужно очистить эту землю и отдать ее народу, а народу возвратить его веру».
Майор Башир, хваставшийся тем, что лично застрелил двадцать восемь человек, объяснил мне, потягивая зеленый чай, как он представляет себе ситуацию:
— Идет война между правоверными и отступниками. У здешних людей в большинстве мусульманские имена, и они считают себя мусульманами. Но в глубине души они остаются индусами. Трудно поверить, но местный мулла объявил в мечети, на молении в пятницу, что правоверные попадут в рай, если убьют западных пакистанцев! Мы ликвидировали этого негодяя и всех остальных тоже. Те, что останутся, будут истинными мусульманами. Мы их научим говорить на урду!
Подобные вымышленные доводы, основанные на собственных предрассудках, приводили все солдаты и офицеры, с которыми я разговаривал. Им нужно было найти козлов отпущения для того, чтобы оправдать, хотя бы в собственных глазах, кошмарное решение возникшей политической проблемы.
Геноцид вершится с легкостью необыкновенной. Утром 19 апреля я находился в кабинете майора Аги, председателя военного трибунала в Комилле, когда вошел полицейский инспектор со списком задержанных. Ага пробежал его и небрежно пометил карандашом четыре фамилии.
— Этих доставить сюда и к вечеру ликвидировать. — Потом еще раз взглянул на список. — Добавьте-ка к ним и этого воришку.
Смертный приговор был вынесен за стаканом кокосового молока. Я выяснил, что двое из обреченных были индуистами, третий — «студент», а четвертый — активист Народной лиги. Что касается «воришки», то им оказался паренек по имени Себастьян, задержанный в момент, когда он нес домой вещи своего приятеля-индийца.
Вечером пятерых арестованных привели со связанными за спиной руками в участок. Ровно в шесть вечера, когда настал комендантский час, вспугнутые грифы кинулись на глухие удары деревянных дубин, обрушившихся на головы обреченных.
Капитан Азмат, адъютант командира 9-й дивизии генерала Шовката Раза, был постоянной мишенью для саркастических шуток своих коллег. Оказывается, он единственный офицер части, не убивший ни одного человека! Майор Башир не уставал повторять: «Ну, Азмат, завтра мы сделаем из тебя мужчину. Посмотришь завтра, как они у тебя запрыгают».
Башир стал рассказывать, как утром к нему пришел бородач справиться о своем брате, известном активисте Народной лиги, арестованном несколько дней назад. «Дхор гайя» («Он удрал»), — ответил ему Башир. Старик никак не мог взять в толк, как это его брат мог убежать с перебитой ногой. Я тоже — до тех пор, пока Башир, подмигнув, не объяснил, что эта фраза означала: «Убит при попытке к бегству».
Я так и не узнал, удалось ли капитану Азмату открыть счет своим жертвам. Дело в том, что бенгальские повстанцы, укрепившиеся в Фени, по дороге на Читтагонг, разрушили все мосты и застопорили продвижение частей 9-й дивизии. Дивизионное командование приказало спешно обойти Фени, чтобы закрыть границу, но бенгальские повстанцы, несмотря на интенсивную бомбежку, сумели все-таки пересечь индийскую границу.
Трудно представить себе, сколько жестокости обрушилось на этот благодатный край. Когда я приехал в Комиллу в конце апреля, повсюду распускались цветы. В зеленом ковре рисовых полей рдели красные «гол мохоры» («лесное пламя»). Кокосовые и манговые деревья сгибались под тяжестью плодов. Вдоль дороги прыгали козы.
Все лагеря для беженцев и все больницы в индийских приграничных с Пакистаном городах одинаковы. Штат Трипура... Когда-то жизнь здесь была налаженной и хоть не для всех легкой, но все же устоявшейся, обещавшей лучшее завтра. Сегодня штат затоплен эмигрантской волной. Местный лагерь для беженцев всего в 160 километрах от столицы Восточного Пакистана Дакки, и сюда за два месяца, едва волоча ноги от усталости, после тяжелейшего пути по полузатопленным джунглям собралось пятьдесят тысяч несчастных. В их глазах неугасшие пожары, зияющие глазницы окон, танки, тяжело переваливающиеся по вымоинам дорог, солдаты, бьющие женщин и детей... Больницы Трипуры заполнены ранеными и больными холерой. Самая большая больница, когда-то гордость столицы штата Агарталы, рассчитана на 240 коек, сейчас здесь 500 человек — многие лежат прямо на земле.
