Вершины гор проплывали совсем близко от иллюминаторов. Отчетливо были видны черные россыпи щебня, белые от ягеля склоны и торчащие среди них останцы с рыжими пятнами лишайников.
И вдруг совершенно неожиданно у самого ручья возникли два конуса...
Возле чумов стоят люди. Ждут. Здесь не идут навстречу гостям. Такова традиция.
Потом уже была встреча и пожатие рук. Выгрузка почты и продуктов. Прощание родителей со школьниками, и наше расставание с одной из девушек, которая улетала в другое стадо.
Вертолет легко оторвался от земли и скрылся за перевалом. Молодые олени, авки, что лишились матерей и жили при чуме, пугливо обнюхивали вновь прибывших. Собаки, потеряв к нам всякий интерес, занялись своими делами. Нас пригласили в чум, где на столе дымились миски с только что сваренной олениной.
В чуме жили три брата Чупровы. Три пастуха-коми. Отец их когда-то тоже пас оленей, но сейчас он на пенсии, получил квартиру и живет в Салехарде. Старшие братья — Евдоким и Леонид — женаты, кочуют вместе с семьями. Афанасию, младшему, всего семнадцать, он скоро пойдет служить в армию.
Их дом всегда в пути. Что делать? Ягель за лето прирастает всего на пять-семь миллиметров, а сколько его съедят три тысячи оленей? Много, очень много... Вот и приходится часто менять пастбища. В дороге вся жизнь. В дороге играются свадьбы, рождаются дети, умирают, а порой и гибнут люди.
— Знаешь, сколько я здесь кочую? Семнадцать лет! С шестнадцати начал. Каждый год летом на Полярном Урале, зимой в верховьях Полуя. За год около восьмисот километров проходим... На этом пути каждый камень, каждый кустик знаю. Как-то сюда топографы приезжали, карту делали. Много тех названий, что мы дали, на карту легло... — Евдоким вдруг улыбнулся, что-то вспомнив. — Забавная, однако, история вышла. Поссорился я как-то с братьями. Вечером, значит, поругались, утром помирились. Ссориться нам в общем-то нельзя, ведь одно стадо пасем. А место в шутку «Военным» назвали. Вроде как война между нами получилась. Оно после и на карте появилось. Так и напечатали: «Военное. Чум-место». Считай, что нашу жизнь можно по карте прочитать и уж менять ее на другую никак нельзя...
Евдоким говорил. Женщины готовили постели. Чум просторный, со стены опустили пологи, и для каждой семьи готова своя спальня. От железной печки пышет жаром. Как нужны тепло и уют пастуху после тяжелой работы...
Утром Михаил перебирал медикаменты в своем ящике.
— Знаешь, как называется это место? «Чум — место смерти». В старину, рассказывают, здесь от сибирской язвы и люди погибли, и все стадо вымерло. Теперь по весне мы делаем оленям прививку, и про эту болезнь уже мало кто помнит... А сейчас начнется представление, — засмеялся Михаил, — успевай снимай.
Огромная, окруженная горами долина, где сгрудились олени, действительно похожа на арену. Нет только зрителей. Разве что собаки? Они сидели по краям «арены» на возвышениях и следили за происходящим. Смотрели со снисходительностью, с некоторой ленцой — мол, и скучно и надоело в который раз глядеть, да что поделаешь? Но это безразличие кажущееся. На самом деле собаки работали. Стоило какому-нибудь оленю сделать попытку убежать, пересечь невидимую границу, как ближайшая собака с лаем бросалась на него. Олень поворачивал обратно.
На «арене» все идет строго по программе: оленьи гонки по замкнутому кругу, бросок тынзяна-аркана, борьба с пойманным животным, а там за прозаическую работу принимается зоотехник.
Гонки устраиваются потому, что среди бегущих оленей легко обнаружить больного: у него и бег слабее, и прыгучесть хуже. Опытный глаз пастуха всегда отметит это. Случалось, что больного оленя замечали сразу три пастуха, и три тынзяна ложились на рога животного.
Целый день Михаил лечил оленей, поил их рыбьим жиром и лекарством, делал уколы, обрабатывал раны, а к вечеру легкая нарта увезла его в соседнее стадо. Там ему предстояла точно такая же работа...
На другой день с утра у всех приподнятое настроение: сегодня предстоит каслать — перекочевывать на новое место. Ребятишки залезли в свои нарты-кибитки, оборудованные специально для них, и распевают песни. Собаки радостно взвизгивают. Женщины складывают на нарты вещи, разбирают чум. Мужчины заняты с оленями. Стадо пригнали еще рано утром. Олени лежат в долине, а перед ними стоят три пастуха. В своих малицах они похожи на трех богатырей с хореями вместо копий.
Потом была суматоха, олений бег, бег пастухов с хореями. И вот стадо разделено на две части: в одной быки, годные для упряжки, в другой молодые олени и важенки. Быков запрягли, и по тундре двинулась длинная вереница нарт. Двинулась на восток, в сторону равнины, потому что на Полярном Урале скоро выпадет снег. Здесь его скапливается много, и оленям трудно добывать корм.
Мы шли часа четыре. Перевалили через небольшой увал и оказались в новой долине, где олени будут пастись день, а потом предстоит каслать дальше.
Не прошло и получаса, как мы остановились, а на новом месте уже стоял чум, из трубы вился дымок, в чугуне варилась оленина, кипел чай...
Михаил возвратился поздно вечером и привез новость: через две недели будет свадьба, женится молодой пастух из соседней бригады.
— Понимаешь, — говорит Михаил, — невеста кочует с другим стадом, так что они находятся друг от друга километрах в пятидесяти. Вот уж действительно для любви расстояние нипочем... Согласись, есть в жизни этих людей что-то сильное, основательное. В Салехарде я скучаю, мне всегда не хватает общения с оленеводами...
На следующее утро мы с Михаилом вышли в путь. Чтобы попасть в Салехард, нам предстояло сначала протопать километров тридцать до железной дороги. Мы поднимались на горные склоны, спускались в долины, долго шагали по пружинящей тундре. Михаил шел размашисто и споро, как человек, привыкший к трудным дорогам.
А. Пашук
С высоты птичьего полета Гибралтар напоминает лезвие ножа. Узкий и длинный, полуостров строго по меридиану, с севера на юг, врезается в Средиземное море, нацелившись на африканский город Сеута, от которого его отделяют два десятка километров пролива.
Гибралтар иногда называют «краем материка». Это неточно: южная оконечность Европы — испанский мыс Марроки, расположенный километрах в тридцати к юго-западу. А вот со вторым названием Гибралтара — Скала — спорить трудно.
Скала — длиной почти пять километров, 1200 метров шириной — это и есть, в сущности, полуостров. Высшая точка его соответствует отметке 426 метров над уровнем моря. С востока и севера Скала неприступна. Зато к западу склон ее более пологий. Как раз с этой стороны, у подошвы, и расположился город Гибралтар. Он же — страна. Он же — последняя и единственная колония в Европе.
Замок и ключ
...Теплоход грузно скользил по океанской зыби. Золотые пятна солнца шевелились на волнах, которые, вдоволь нагулявшись на просторах Атлантики, подступали к Гибралтару укрощенными и совсем не грозными. Над водой дыбилась громада Скалы. Она возвышалась, будто бастион, попирающий море и сдавшийся на милость зелени.
Гибралтар был красив и странен. Он походил на гигантского многоногого краба, разбросавшего в стороны длинные сочленения пристаней и молов. В ясной вышине роились шумные белые чайки, а над флотилией океанских судов, туристских яхт и рыбацких лодок вставали фермы портовых кранов.
Город-амфитеатр. Первый ряд его образует древняя городская стена. Тут же тянется главная улица города, буквально Главная: по-английски Мэйн-стрит. Далее дома лезут в гору. У каждого яруса своя архитектура: мавританскую сменяет испанская, а ту, в свою очередь, генуэзская. Еще выше располагаются английские коттеджи, отели для туристов, дорогие рестораны и казино. И все это «упаковано» на шести квадратных километрах суши. Впрочем, такова общая территория полуострова, а полезная много меньше. Площади не хватает, поэтому и пришлось гибралтарцам строить пристани, дороги, даже взлетно-посадочные полосы прямо в море.
Предположим, мы подлетаем к Гибралтару на самолете. Лайнер делает крутой вираж, снижается и наконец бежит по километровой бетонной полосе, по обе стороны которой плещутся морские волны. Но что это? ВПП пересекает автострада. Ничего страшного нет. На время посадки дорога перекрыта, а когда самолет остановится, движение будет возобновлено.
В город от причала также ведет насыпное шоссе. Оно кончается у самых городских ворот. Стоит пройти под их каменной аркой, и глазам открывается площадь Конвента с резиденцией губернатора Гибралтара.
