По всей Андорре каждый ее гражданин может бесплатно срубить в общинном лесу столько деревьев, сколько нужно ему для отопления, для ремонта или строительства своего дома.
— А кто следит за тем, чтобы не брали лишнего? — спросил я.
— Зачем следить? — искренне удивился старик. — Никто же и не возьмет больше, чем ему нужно для своего хозяйства.
— Ну а если все-таки возьмет? Срубит, скажем, лишнее дерево, сделает из него что-то и пустит на продажу?
Старик задумался.
— Если такое случится, то виновного строго осудит священник. В разговоре «по душам» или при всех, в церкви. А уж самых злостных нарушителей наших обычаев осенью вызовут на суд общины.
— Почему осенью?
— Летом людям некогда. Все в полях и на пастбищах. Многие высоко в горах. Там для пастухов построены специальные домики. Летом даже в городах закрываются некоторые официальные учреждения. И суд не работает. Все неспешные дела откладываются до осени, когда соберут урожай и пастухи вернутся с гор.
Местные дела мы решаем на Совете общины. А проблемы государственной важности или споры между общинами выносятся на Генеральный совет нашей страны в Андорре-ла-Вьеха, в Каса-де-лес-валс. Каждая из шести общин посылает туда по четыре депутата, которые избирают Генерального синдика и его заместителя...
Писаного свода законов в Андорре никогда не было и нет по сей день. Лишь в самых сложных, запутанных случаях, когда никто из стариков не может вспомнить прецедента, обращаются к «Мануэль Дигест» — рукописному сборнику обычаев и правил народной андорранской мудрости. Двести лет назад его составил доктор права Антон Фитер-и-Россель.
Этот ставший почти священным документ покоится в Доме долин в старинном сундуке за шестью замками — в самом прямом смысле этого слова. Шесть ключей от шести замков хранятся у представителей всех шести андорранских общин.
— Зачем это? — спросил я у Высокочтимого Генерального синдика Мануэля Мас-и-Рибо, когда мы наконец встретились в его кабинете в Доме долин.
— Подобная предосторожность — гарантия того, что в священную книгу мудрости будут заглядывать лишь в самых крайних случаях, с согласия и в присутствии законных представителей всего народа.
Заученно-монотонно, старательно скрывая вполне понятное раздражение, синдик выложил полный набор экзотических сведений о своей стране, которые, судя по всему, он вынужден повторять подобным мне посетителям едва ли не ежечасно: о князьях-суверенах, о Генеральном совете, о том, что в Андорре нет службы записи актов гражданского состояния, обязанности которой выполняют местные священники, что вся полиция страны состоит из пятидесяти человек, что нет тюрьмы и осужденный на лишение свободы преступник должен отбывать срок в одной из тюрем, французской или испанской. В стране нет воинской повинности, нет и армии. Андорра ведь никогда ни с кем не воевала. Но в каждой общине есть самостоятельная добровольная «гвардия» для производства торжественных салютов и встреч почетных гостей...
Французский сокнязь давно передал практическое осуществление своих полномочий префекту департамента Восточные Пиренеи. С испанской стороны делами Андорры веками занимается викарий епископского двора в Сео-де-Уржель. Для претворения в жизнь княжеских прав и обязанностей на месте соправители Андорры назначают своих представителей, так называемых «вегье», обязанных действовать в полном согласии друг с другом. Они-то фактически и являются хозяевами в стране.
Франко-испанскую двойственность в Андорре чувствуешь на каждом шагу. Два языка (хотя официальный язык каталонский), две почты, две школы на французский и на испанский манер (своей, андорранской нет), две валюты, две радиостанции. Это двойственность как бы «по горизонтали». Из разговоров с андорранцами я понял, что за сотни лет к ней привыкли, сжились. Она не разделяет простых людей, потому что, в сущности, не очень их и касается, оставаясь предметом забот соперничающих властей. Иное дело — разграничение, которое я бы назвал расколом «по вертикали». То есть барьер между коренными андорранцами и пришельцами, между старой, традиционной сельской Андоррой и новой, современной Андоррой во главе с ее столицей.
В документах Дома долин я видел итоги переписи 1932 года. Тогда в стране было 4039 жителей. Из них на 3671 коренного андорранца приходилось 368 иностранцев. Ныне на шесть с лишним тысяч «аборигенов» — двадцать тысяч иммигрантов. Иными словами, если за последние 40 лет численность коренных жителей не возросла и вдвое, то количество иностранцев увеличилось более чем в 50 раз.
В конце гражданской войны из Испании в Андорру бежали последние защитники республики, и княжество не выдало их франкистам, несмотря на настойчивые требования Мадрида. Во время второй мировой войны там находили убежище французские антифашисты. Но число всех этих беженцев ничтожно в сравнении с тем наплывом иммигрантов, которые в последние годы бросились в Андорру с той же энергией, с какой американцы когда-то стремились на Клондайк. На Клондайк рвались потому, что там было золото. В Андорру же нынешние любители быстрой наживы стремятся потому, что там нет таможенных пошлин, нет подоходного налога и налога с оборота.
При выезде из Андорры, как только останется позади символический пост контроля, путника встречают куда более активные чиновники французской или испанской таможенных служб. Традиционный вопрос: «Нет ли у вас каких-нибудь товаров, приобретенных в Андорре, подлежащих таможенному контролю?»
Заранее обученные правилам игры, туристы подают специально приготовленную и выделенную на этот случай из общей массы покупок бутылку виски или блок сигарет. На того, кто отвечает, что у него ничего нет, таможенники смотрят как на отъявленного мошенника и лгуна. Чиновники попросту не могут себе представить, как это можно побывать в Андорре и не вывезти из нее контрабандой спиртного, сигарет или чего-нибудь из фото-радио-музыкальной техники.
И не ломайте голову над вопросом, что позволяет крохотной, индустриально более чем отсталой Андорре так дешево производить все эти товары, пользующиеся огромным спросом среди граждан экономически мощных соседей. Она их вовсе не производит. В обильно льющихся из Андорры потоках контрабанды виски — шотландских марок, сигареты — в основном американские, транзисторы — японские. А вот как они попадают в Андорру — это другой и серьезный вопрос.
Ответ на него надо начинать с того, что слово «контрабандист» никогда не ассоциировалось в Андорре с понятием «преступник». Октавио Рока с гордостью рассказывал мне, что в молодости, пока всем хозяйством в доме, на пашне и на пастбищах еще мог заправлять отец, он сам был ловким и удачливым контрабандистом: «перебрасывал» через горы испанские товары, которые во Франции шли по более высокой цене, а на обратном пути прихватывал что-нибудь французское для перепродажи на юге-
После того как оскудели и стали невыгодными разработки железной руды, оставшиеся без работы и без средств к существованию бывшие шахтеры и погонщики мулов стали контрабандистами из нужды, от голода и безысходности. Потом они вошли во вкус новой «работы» и начали втягивать в это трудное и опасное тогда дело обедневших крестьян.
Контрабандисты в Андорре не только не скрывали своего ремесла, но и гордились им. На празднике в Андорре-столице я сам видел, с какой симпатией принимали горожане участников народного карнавала, изображавших контрабандистов с палками, обрезами и огромными мешками за плечами.
Теперь такие фигуры увидишь лишь среди ряженых. В жизни их нет, хотя контрабанда не только не уменьшилась, а возросла в сотни раз. Но она стала совсем другой. Нынешние контрабандисты не карабкаются по горным склонам с тяжелой ношей, не спасаются бегством от пограничников и таможенников, не вступают в перестрелки. Они спокойно покуривают сигары и тянут виски на террасе кафе «Клуб» на центральном перекрестке Андорры-ла-Вьеха.
Это уже далеко не гонимые нуждой безработные, а солидные, приезжие в основном, господа, сумевшие получить у одного из вегье или перекупить у коренного андорранца лицензию на ввоз из-за границы товаров, облагаемых в других странах большими налогами и пошлинами, резко увеличивающими их продажную стоимость.
Всю механику контрабанды буквально на пальцах — поскольку он очень любит жестикулировать — объяснил мне Алехандро Римес, владелец табачного и винного магазина «Эльдорадо» на центральной улице Андорры-города. Обедавший вместе с нами в кафе «Клуб» Римес-младший, желая, должно быть, польстить и подыграть расхваставшемуся отцу, сказал, что, помимо «Эльдорадо», у него есть еще и несколько других, более крупных дел.
Отец от неожиданности сначала уронил сигару, потом так пнул болтливого сына под столом, что тот вздрогнул, ошалело посмотрел на побагровевшего родителя и, быстро оценив обстановку, заговорил о погоде и о том, что раньше форель на жарево вылавливали тут же, при вас, в шумевшей рядом реке Валира. А теперь отбросы стремительно растущего города засорили воду и берега.
