В середине дня на электрической плите был приготовлен обед. Вполне приличный, из трех блюд. Его готовил бортмеханик, так как во время полета был свободнее всех.
Когда самолет взял курс обратно на Певек, карта ледовой обстановки была готова. Ее заложили в фототелеграфную машину и тут же с борта самолета передавали судам и ледоколам. Возле самого Певека мы увидели большой караван, который двинулся на восток. Ледовые поля, темные пространства разводьев, маленькие коробочки судов...
Караван тоже принял нашу карту.
Теплоход «Николай Миронов», на который я попал, Направлялся к проливу Лонга и далее в Берингов пролив, в бухту Провидения. «Николая Миронова» выводил из Певека атомный ледокол «Сибирь». Через проход в прибрежном барьере ледокол провел нас на «усах» — коротком буксире, придуманном еще адмиралом Макаровым. Потом прошли несколько вахт в плотных полях. Когда лед стал разреженным, «Сибирь» продолжала идти вперед, отдав буксир: теплоход мог еще встретиться с ледяным полем. В проливе Лонга, перед Чукотским морем, началась чистая вода. Это было видно накануне с самолета. Ледокол попрощался, пожелал счастливого плавания и повернул назад в Певек, где ждали проводки другие суда.
Опять было безоблачное, синее небо, но ветер заметно усилился. Неблагоприятными были и метеосводки. К тому же пришлось задержаться на несколько часов в Колючинской губе: надо было передать на другое судно двух людей и часть снаряжения.
Экипаж «Николая Миронова» торопился домой. Позади трудная работа на протяжении всего лета, снабженческие рейсы, выгрузки на необорудованный берег. Их производили с помощью самоходных барж, стоящих на палубе теплохода. Сначала на воду спускались баржи с тракторами на них, потом шла перегрузка из трюмов в баржи. Баржи мелководьями пробирались к берегу, упирались в него, опускали аппарели: на берег съезжали тракторы и растаскивали грузы по назначению. Этот груз ждали целый год: только на будущее лето снова придет теплоход. Погода часто мешала. Но когда она была сносной, экипаж работал без отдыха. В выгрузке участвовали все, даже судовой врач. И вот тут «под занавес», когда все трудности, казалось, позади, начался этот шторм, от которого можно было уйти, не будь задержки в Колючинской губе. Настроение у капитана портилось вместе с погодой.
Первым получил «разнос» старший помощник. Старпом был молод, подтянут, со строгим лицом. Он любил морскую службу и нес ее исправно. После разговора с глазу на глаз с капитаном старпом вышел на мостик, молча уставился в горизонт, сжав губы. На вопрос: «Что случилось?» — отвечал: «Это личное, личное...» Следующим стал боцман. Маленький, спокойный, с васильковыми глазами, ярко-рыжими, почти оранжевыми усами, боцман терпеливо слушал капитана: плохо баржи закреплены, тракторы, тали на стреле-тяжеловесе болтаются... Боцман полез со старшим матросом проверять крепления на палубном грузе, накладывать дополнительные. С «мастером» — так зовут на судах капитана — спорить не полагается, а Геннадий Андреевич Тимофеев был опытным «мастером». Подвернулась под руку буфетчица. У нее плохо уложена посуда. Буфетчица смотрела печальными, обиженными глазами. Почему выговор делает сам капитан? На пароходе все приводили в порядок свое хозяйство.
На следующий день пришлось изменить курс и пойти против волны. Началось медленное движение на норд-ост. Небо над головой по-прежнему было синим, безоблачным, только там, где оно сливалось с водой, откуда дул ветер, сгущалась непроглядная темень, над поверхностью воды, над пологими волнами несся снег. Казалось, ветер материализовался во что-то белое, жгучее, холодное.
Геннадий Андреевич стоял на мостике, опершись рукой о переборку. Капитан был высок, строен. Русые густые волосы гладко зачесаны назад, пиджак темно-синего костюма расстегнут. Настроение изменилось: теперь все ясно — придется штормовать, ничего не поделаешь.
— Держи поперек волне. Не ходи в сторону, — говорил он рулевому. — Без обеда всех оставишь, — добавлял добродушно. На камбузе действительно от сильной качки гремела посуда.
Осенний норд-ост в Арктике не стихает быстро. Нарастая, он уже достиг десяти-одиннадцати баллов.
Судно подбрасывало на встречной волне, следующая волна ударяла со страшным гулом в днище, казалось, в этот момент переворачивались железные внутренности теплохода. Это явление носит название «слемминг». Слемминг может разрушить корпус, сломать его, самое опасное — попасть в резонанс колебаниям волн. Приходилось все время то убавлять, то прибавлять обороты машины; «Николай Миронов» все больше удалялся от своего основного курса. Берингов пролив оставался на юго-западе.
По судовому радио объявили, что в четырнадцать часов будет осуществляться поворот, судно ляжет на обратный курс. Объявление делал твердым голосом старпом: «В четырнадцать ноль-ноль. Всем приготовиться...»
Во время поворота судно сильно положило на борт, разбросало незакрепленные вещи в каютах. Потом «Николай Миронов» спокойно закачался на попутной волне. Палубный груз был на месте, цел.
Теперь не было ударов в днище, но хождение на попутной волне во время шторма представляет тоже немалую опасность...
Утром в иллюминаторы светило яркое солнце. Я быстро оделся и выскочил на мостик. Со всех сторон поднимались горы. В ярком — без облаков, без дна — небе белой вьюгой кружились, стонали чайки. Среди скал нежно-голубой полоской лежал залив. Склоны гор в серых каменистых осыпях, рыжих подпалинах мха, вершины покрыты снегом. Внизу, у воды, примостились белые дома поселка. Это была бухта Провидения.
Геннадий Андреевич называл курсы рулевому, спрашивал: сколько на румбе? Теплоход поворачивал. Заметив меня, Геннадий Андреевич весело подмигнул: ну вот, дескать, все. Через некоторое время прозвучала команда — ив воду с грохотом пошла якорь-цепь. Предстояло сдать тракторы, баржи и идти во Владивосток.
Арктическое плавание «Николая Миронова» завершилось. Но навигация еще не кончилась...
Прилетев снова в Певек, я первым делом разыскал Валерия Николаевича Купецкого. Мы встретились с ним на деревянных мостках, ведущих в порт. Дул сильный южак, поднимал в воздух мелкую гальку и брызги прибоя. Купецкий, как всегда, без шапки — с обнаженной, коротко подстриженной серебряной шевелюрой, без пальто, в кожаной куртке, и «душа нараспашку». Валерий Николаевич посоветовал мне отправиться в пролив Вилькицкого, который, как он сказал, забит тяжелыми льдами, там постоянно дежурят ледоколы, проводят суда.
На попутном судне я добрался до Тикси. Там на отходе стоял теплоход «Гулбене», который направлялся в Игарку через пролив Вилькицкого. Он пришел с Балтики с важным для хозяйства грузом, в Игарке должен был взять лес. «Гулбене» — теплоход Эстонского морского пароходства. Зимой он ходит по южным линиям, по экваториальным водам, а летом работает в Арктике. Капитану Ивану Григорьевичу Гнездилову недавно исполнилось тридцать...
Ровно тридцать лет назад я работал в Мурманском пароходстве машинистом. Тогда были шестидесятилетние капитаны и пятидесятилетние старпомы. Флот был в несколько раз меньше. В эту навигацию мне довелось увидеть у берегов Диксона теплоход с названием «Капитан Замятин». Я спросил Ивана Григорьевича: не именем ли «моего» капитана названо судно? Да, ответил Гнездилов, именем того самого Замятина. Тридцать лет назад в такую же осеннюю пору Замятин вел пароход «Александр Суворов» арктическими водами в Мурманск. В трюмах был уголь, взятый в Дудинке. В Карском море задул десятибалльный нордовый ветер. Рожденный над бескрайними ледяными арктическими просторами, он дул несколько дней подряд, не сбавляя силы. Корпус судна с тонкой обшивкой ходил ходуном под напором злой крутой волны мелкого моря. Уголь, который был в трюмах, от качки стал пересыпаться на одну сторону. Пришлось изменить курс. Не помогло. Постоянный крен на левый борт достигал тридцати градусов. Начало заливать каюты с этой стороны. Помочь некому. «Александр Суворов» был в Карском море один... Перекачали балласты с одного борта на другой. Команда работала в трюмах, перебрасывая уголь лопатами. Несколько дней длилось это испытание. Пароход менял курсы по отношению к волне, скорости движения. Валясь на левый борт, он все-таки добрался до Архангельска благодаря опыту и искусству капитана. Имя «Александр Суворов» носит теперь другой корабль, ему передано название старого, отслужившего судна. Он сейчас тоже был в Арктике, и мы встретились с ним в устье Енисея. «Гулбене» и «Александр Суворов», приветствуя друг друга, приспустили флаги по морскому обычаю.
