трахает кого-нибудь другого, я люблю не его, и послала Гринёва на хер.
— Так вот с чего всё началось! Эти клички, презрение.
— Угу. С ущемлённого самолюбия, со страха, что я кому-нибудь расскажу и его засмеют, — кивнула она. — Если хочешь, можешь его уничтожить. У меня есть запись.
— Запись? — снова встала я как напуганная лошадь. Но в этот раз, к счастью, никто на меня не налетел. — Но как?!
— Я брала с собой ноутбук. Мне Оболенский подарил. Он тогда за матерью ухаживал: подарки дарил, в рестораны водил. Мне тоже перепадало. Ну и так вышло, когда пришёл Гринёв, камера осталась включённой.
— Ноутбук, — выдохнула я. — Ну, конечно!
— Что ноутбук? — не поняла Оксанка.
Я мотнула головой:
— Неважно.
— Да нет, важно, — горько усмехнулась она.
— Оксан, если бы на той записи был только Гринёв, туда бы ему и дорога. Но там же ты. И неизвестно как всё может повернуться. Ему, может, всё как с гуся вода, а тебя заклеймят.
— Плевать. Меня не жалко. Мне не привыкать.
— Нет, Оксан, — упрямо возразила я. — Жалко. Куда жальче Гринёва. Плевать на него.
— Как скажешь. А на тебя он за что взъелся? Не дала? — спросила она.
— Пф-ф… Со мной ему ничего даже во сне не светит. Просто ему звездюлей навешали из-за меня. И он оскорбился.
— Кто?
Я выдохнула.
Поделиться с ней или выдумать какую-нибудь небылицу?
Поймёт? Или я потеряю единственную подругу?
Как же я устала молчать, скрывать от всех, словно я преступница. Терпеть. Бояться, что кто-то узнает, что Урод из-за меня ещё на ком-нибудь отыграется. На ком в этот раз? На Оксанке?
— Оболенский, — выдохнула я. — Это был Оболенский. Оксан, — я взяла её за руку, — я столько всего должна тебе рассказать.
— Что? — смотрела она на меня ненавидяще. — Что ты должна мне рассказать? Что трахаешься с мужиком моей матери? — вырвала она руку и демонстративно пошла впереди. Одна. Так быстро, что мне удалось её нагнать только возле дома.
— Ну вот, и ты туда же, — упёрлась я плечом в косяк двери, пока она возилась с замком.
— Из-за тебя он сломал Гринёву руку. Какие у тебя есть этому логичные объяснения? — так шарахнула она распахнутой дверью, что та ударилась о стену и, отскочив, едва не прихлопнула меня.
— А какие у тебя есть объяснения, что ты так психуешь? — шла я за ней вглубь квартиры, уворачиваясь от вещей, что она на ходу снимала: рюкзак, шарф, куртка, один ботинок, другой. — Только давай без всей этой туфты, что тебе обидно за мать и что там ещё ты прошлый раз насочиняла.
— А почему мне не может быть обидно за мать? — содрала она с себя школьный пиджак, вывернув один рукав и швырнула его через всю комнату в стену. — Она его любит. Она, между прочим, замуж за него собралась.
— А ты?
— Что я? — села она на мою кровать.
— Ты его любишь?
— Тебя не касается, — отвернулась она.
— Ещё как касается. Оксан, — села я рядом. — Он плохой человек. Урод, каких поискать. Злой, жестокий, опасный. Не связывайся с ним. Поступишь после школы в институт — и уходи жить в общагу, — невольно озвучила я ей свои планы.
— Ты не понимаешь, — покачала она головой.
— Да куда мне, — взмахнула я руками.
Она встала, давая понять, что разговор окончен.
— Это ты держись от него подальше! — зло выкрикнула она. — Слышишь? Как можно дальше.
И хлопнула дверью.
Я тяжело вздохнула: разговор с Оксанкой тоже не получился.
Но ничего, теперь я знала, что делать. У меня ведь есть ноутбук.
Когда Оксанка ушла к репетитору, я водрузила его на полку, прикрыла книгами, игрушками, оставив только глазок камеры, включила и ушла на работу.
«Мне нужна одна запись. Всего одна запись. Я покажу её тёть Марине, и она его выгонит. А если потребуется, покажу её своему адвокату. Пусть она занимается наследством, но она ведь адвокат и может подсказать к кому обратиться», — проговаривала я мысленно, разнося заказы.
И ломала голову как же оказаться в нужное время в нужном месте.
С той поры как я вышла на работу, Урода в моей жизни стало меньше. Да, он приходил в кафе. Сидел, как обычно со стаканом кофе, что приносил с собой, и следил за мной задумчивым взглядом. А дома вечерами курил на кухне, когда я возвращалась с работы. Но теперь мы почти не оставались одни. Я работала без выходных. Конечно, умышленно. Точнее, из желания больше заработать: копила деньги. Единственное, что Урод ещё мог себе позволить — это зажать меня где-нибудь в коридоре, сунуть руку в трусики и шепнуть: «Скучаю».
«Скоро мы сдадим экзамены, я поступлю в институт, буду жить в общаге, и Урода в моей жизни больше никогда не будет», — наивно строила я планы и даже верила в них.
А если он рискнёт снова ко мне сунуться — у меня будет запись. И доказательства.
В тот день мне даже было смешно. Какая ирония, что именно сейчас, когда его стало так мало, я всерьёз думала, как бы его соблазнить. Взять выходной? Отгул? Отпроситься? Сослаться на подготовку к контрольной и остаться дома? Раньше мне даже в голову не приходило подгадывать: Урод уже был там. Но теперь, когда я хотела сделать запись, мне нужно было что-то придумать самой.
В тот день я первый раз обрадовалась, когда он пришёл в кафе.
Самоуверенный, язвительный, довольный моим фиаско.
«Рано радуешься», — злорадствовала я и даже позволила себе то, чего никогда не позволяла: флиртовать с посетителями, то есть с ним. Глупая. Крутить живой мышью перед носом у змеи.
Ответ его стал столь же молниеносным, как бросок кобры. Я даже не сразу поняла, как он смог так быстро оказаться в подсобке, куда я
