— Жителям нашего гетто приходится терпеть особые издевательства ольстерской полиции: в ней протестанты составляют девяносто восемь процентов,— говорит Джерри.— Обычная у нас картина: полицейские машины перекрывают несколько улиц, загоняют жителей в дома и начинают повальные обыски. Введенное Лондоном чрезвычайное законодательство разрешает арестовывать людей и содержать их несколько дней в тюрьме просто по подозрению. Десятки молодых людей из нашего гетто и сейчас в тюрьмах, многим так и не предъявлены никакие обвинения.
...Десятки, сотни трагических судеб прошли передо мной в рассказах Джерри и Дэвида. Горькие судьбы. Страшные цифры и факты. При выезде из гетто бросилась в глаза надпись белой краской на стене: «Есть ли жизнь перед смертью?»
Здесь не говорят друг другу «спокойной ночи» — считается плохой приметой. У людей нет уверенности в том, что для них наступит доброе завтра. Официальный Лондон продолжает разделять и властвовать в своей «белой колонии»: усиливается экономическое и социальное неравенство между католиками и протестантами в Северной Ирландии.
На каждом шагу в Ольстере видишь, что британское правительство намерено и дальше делать здесь ставку на штыки и пули.
И убеждаешься еще раз: трагедия Ольстера начинается в Лондоне.
Лондон — Белфаст А. Лопухин, корр. «Комсомольской правды» специально для «Вокруг света» Фото автора
М ы развернули карту и расстелили ее на полу. Каждый из нас хорошо представлял этот гористый район, раскинувшийся от Охотского до Восточно-Сибирского моря, но (я давно подметил), когда встречаются люди много поездившие, с картой им как-то приятнее, легче говорится. Карта сразу ставит все на свое место, особенно если это большая и хорошая карта.
Итак, вот Магадан, город славных золотодобытчиков на берегу Охотского моря. Здесь теперь и живет биолог-ленинградец Саша Андреев, потому что именно здесь, на одной из улиц Магадана, не столь давно появился Институт биологических проблем Севера — ИБПС. А вот и Колыма. До нее из Магадана можно добраться теперь на рейсовом автобусе. Саше довелось
поработать как в верховьях, так и в низовьях этой реки. Впрочем, на Колыме бывал и я. У пика Абориген. На экологической станции. Той самой, которую построили своими руками парни-романтики и на которую потянулись потом ученые со всей страны. Удобная для работы, красивая была станция. Саша провел здесь немало дней. Позже дом на станции сгорел, но я не сомневаюсь, что здесь появится новый, столь же удобный.
Восточнее Колымы бежит среди горных долин ее приток, красавец Омолон. Помните «Дом для бродяг» Олега Куваева — повесть, напечатанную впервые на страницах нашего журнала... Так вот, Река, о которой писал Куваев, — это и есть Омолон. А «дом для бродяг» — это домик на метеостанции, что стоит на берегу Омолона у границы Полярного круга. Метеорологи там по-прежнему живут в старом здании, а синенький домик с пятью окнами так и пустует. В нем обычно отдыхают случайные «бродяги», которым не сидится спокойно в городе...
В семидесяти километрах от метеостанции находится стационар магаданских биологов, где Саша провел 26 долгих месяцев, из которых 14 — зимой. А зимы здесь лютые, морозы под шестьдесят. Но именно в это время на Омолонском стационаре Саша выполнил основные работы по теме своей диссертации, названной в дальнейшем — «Адаптация птиц к зимним условиям Субарктики». За эту-то работу Александр Андреев и был удостоен звания лауреата премии Ленинского комсомола.
Омолон... Припомнилось, что Олегу Кунаеву — профессиональному геологу, полевику, человеку сильному, так и не удалось одолеть эту реку на лодке, в одиночку. Как рассказал потом, уже после смерти Олега, в одной из своих книг Альберт Мифтахутдинов, «ветка» Куваева перевернулась и осталась торчмя стоять в заломе на реке... Олег стеснялся писать об этом, так как считал, что такое «приключение» не к лицу настоящему профессионалу.
— Сильная река,— уважительно говорит Саша, глядя на карту.— Было и со мной,— не очень охотно припоминает он.— Шли на «казанке», за собой тянули лодку. На прижиме лодку вбило в береговой уступ. «Казанка» осела как лошадь, которую осадили на задние ноги. Вода пошла через борт, мотор заглох, а река, будто только этого и ждала, взяла и выбросила нас на середину. И помчались мы, неуправляемые, прямо на баржу, которая стояла на якоре. Не помню, вроде и кричали мы, чтоб на барже проснулись,— утро раннее было. Веревка за нос баржи зацепилась, лодки по разным бортам баржи прошли. Мою стало под борт засасывать. Мотор утонул, я уж из сил выбился, когда кто-то руку протянул, меня наверх выдернул...
— Сильная река. Верно Куваев подметил, что называть ее надо — Река. С большой буквы.
О Саше Андрееве я услышал раньше, чем случаи позволил лично свидеться. Как-то новосибирские кинематографисты прилетели в Магадан, намереваясь затем отправиться на остров Врангеля, чтобы сделать фильм про белых гусей. И тут узнали, что на острове Врангеля работает Юрий Ледин, норильский кинооператор, которому в съемке полярных животных нет пока равных. Новосибирцы поначалу заскучали, но случайно прослышали про Сашу Андреева — он в это время работал в низовьях Колымы, неподалеку от Стадухинской протоки, где водятся розовые чайки. Недолго думая новосибирцы отправились к нему и сняли прекрасный документальный фильм, который называется «Из полевого дневника орнитолога Андреева».
Я несколько раз смотрел этот фильм. Вначале показывают сверху прибрежную колымскую тундру. Вслед за парой лебедей несемся мы над синими озерами, над зелеными островками земли. Потом в кадре появляются разодевшиеся в брачные наряды турухтаны. Распушив «воротники», они без устали атакуют друг друга, но драки их шуточное представление, которым нельзя не любоваться.
Тут-то и появляется вертолет. Под рев работающих турбин биологи выбрасывают вещички. Ставят палатку. Размещают электронную аппаратуру. Голосами птиц, записанными на магнитофон, они сзывают из непроходимых кустарников разодевшихся в брачный наряд куропачей — темношеих, с красными гребешками самцов куропаток. И Саша все это комментирует, не без юмора, почти дословно цитируя свой дневник тех дней, когда, по его же признанию, в записях больше преобладали эмоции, нежели описание дела.
Саша говорит в фильме, что были времена, когда орнитологи, отправляясь изучать жизнь птиц, прежде всего подбирали по руке ружье, чтобы безотказно и верно стреляло. Считалось, что, только заполучив в руки птицуt можно ее исследовать. У группы Андреева был иной метод работы: с помощью точнейших электронных приборов, не трогая пернатых, исследовать их жизнь. В этом, на мой взгляд, было главное кредо фильма. Оттого он так и приглянулся людям. Изучать — не стреляя!..
В фильме показано, как Саша снимает птиц диковинным, собственной конструкции фотоаппаратом, похожим на ящик. Проваливаясь по пояс в жидкую грязь, держа этот ящик перед собой, он подбирается к гнезду. И тут я увидел... розовую чайку! Птица не боялась человека, не отлетала далеко от гнезда, а Саша ее снимал и снимал, как будто это и не столь уж большая редкость — снимать розовую чайку. Мне припомнилось, с каким волнением писал о встрече с розовой чайкой Виктор Зак, сделавший первый фильм об этой птице всего лишь десятилетие назад. Сколько он труда затратил на ее поиск, а тут — пожалуйста, вот она. Тогда-то я и решил, что мне непременно надо познакомиться с Андреевым, побывать у него на стационаре.
Потом мне на глаза попалась книга. Брошюра, если уж быть точным, с сухим научным названием: «Адаптация птиц к зимним условиям Субарктики». В ней на примере ряда типичных зимующих в ультраконтинентальных районах Северо-Восточной Сибири птиц рассматривались особенности их экологии и биоэнергетики, а также адаптации к обитанию в экстремально холодных условиях. Автором книги был Саша — А. В. Андреев. Книга предназначалась орнитологам, охотоведам, краеведам, биологам широкого профиля. Хотя я не отношу себя даже к натуралистам, но все-таки попытался изучить этот труд, тем более что автор уже был знаком мне по фильму. И если в фильме я видел его работу летом, то тут представил, как Андреев работает зимой, в мороз.
Вот, скажем, в книге приведен график суточной активности белой куропатки. В скобках указывается, что график составлен на основании ста сорока семи встреч с этой птицей. Далее приводятся подобные графики для тундряной куропатки, каменного глухаря, рябчика, кукши, кедровки, сероголовой гаички, и каждый из этих графиков также основан на множестве личных наблюдений. И это в мороз за сорок, за пятьдесят. Сколько же часов должен был провести Андреев на морозе, стараясь быть малозаметным, а значит, и неподвижным? Думаю, многие сотни... И это поражает.
