Рецепты его родной сирийской кухни превращали рис, овощи и чечевицу в аппетитнейшие блюда, так что остальные члены команды охотно помогали Назыму мыть, чистить и резать. Ростом чуть больше полутора метров, сухощавый, с огромными темными печальными глазами под навесом черных густых бровей, с щетиной на щеках и лихо повязанным пестрым платком на голове, он походил на миниатюрного пирата-бербера. Нарочито вращая глазами, Назым сверкнул белозубой улыбкой из-под усов и нырнул под переднюю гребную банку, где хранилась наша провизия. И вот уже из рук в руки передается на корму жирная фляга с оливковым маслом.
— Держи! — сказал мне судовой врач Джон.— Подарок для Улисса.
Наливая в кружку масла, чтобы смазать им кожаный ремень, которым крепилось одно из рулевых весел, я думал о том, какая пестрая команда собралась на борту «Арго». С Назымом я познакомился в Бахрейне, где он работал фотографом в министерстве информации. Джона мне порекомендовал как великого любителя морских путешествий врач, ходивший со мной на «Арго» в прошлом году. Американец Рик отыскал меня осенью прошлого года, когда я был гостем Национального географического общества в Вашингтоне, и попросил взять его простым матросом. Услышав, что прежде он был вертолетчиком, я удивился, не очень хорошо представляя себе, как такая квалификация может пригодиться на борту галеры бронзового века. Однако я зря беспокоился. Рик оказался мастером на все руки: он одинаково умело справлялся и с плотницкой работой, и с различными снастями, и с надувной лодкой, когда нужно было что-то фотографировать, а Назым, сидя в ней со своими камерами, вертел головой над бортом, словно любопытная белка.
Я наметил плыть по следам Улисса под парусом, а не на веслах. Читая «Одиссею», я обратил внимание, что Улисс и его люди редко прибегали к веслам, возвращаясь из Трои. Как и все здравомыслящие мореплаватели, они предпочитали идти с попутным ветром, сидя на банках и управляя парусами, чем стирать ладони и натруживать мышцы рук и спины тяжелыми веслами. Их галеры, подобные «Арго», но, вероятно, более крупные (не двадцати-, а пятидесятивесельные), были рассчитаны для плавания как на веслах, так и под парусом, однако во время дальних переходов мореплаватели сильно зависели от попутных ветров и могли неделями ждать благоприятной погоды.
Зависимость древних от попутного ветра помогает нам определить, когда Улисс покинул Трою. У Гомера не сказано, в каком именно месяце капитаны двенадцати кораблей ионийского отряда подняли паруса, но мы вправе предположить, что это было летом, когда не так часты сильные бури. Не будем также забывать, что в движение пришел весь греческий флот, старые и новые корабли, с тяжелым грузом добычи и множеством пленников обоего пола, а потому особенно уязвимые для стихий. Их устраивали только самые безопасные месяцы — с июня по октябрь. Поэт гомеровской эпохи Гесиод призывал осмотрительного мореплавателя спускать на воду свой корабль не раньше конца июня, а до того нагрузить изрядным количеством гальки, чтобы его не унесли ревущие зимние ветры.
Вряд ли мы ошибемся, представив себе двенадцать кораблей Улисса выходящими на веслах из большого залива у Трои ранним утром июньского или одного из первых июльских дней. Ранним утром — потому что рабочий день плывущих на галере подчиняется логическому распорядку. Лучше всего встать на заре и, взявшись за весла, по утреннему холодку покинуть надежную стоянку до восхода солнца, пока еще не жарко. Как только первое дыхание бриза сморщит морскую гладь, поднимаешь рей с пришнурованным к нему парусом, затем травишь крепящие парус линя. Прямоугольное полотнище спадает наподобие оконной шторы, ловит бриз, хлопает два-три раза и наполняется ветром. Члены команды живо выбирают шкоты, регулируя давление ветра на парус, и закрепляют их на деревянных штырях. После чего гребцы с облегчением поднимают на борт длинные весла и укладывают их вдоль корпуса, а сами, в роли живого балласта, размещаются на банках так, чтобы судно ровно скользило по воде. Можно расслабиться и поболтать друг с другом, пока рулевой отсчитывает береговые ориентиры и чутко следит за поведением ветра, внимательно наблюдая за облаками и за барашками вдали, сулящими перемену погоды. Еще не наступил вечер, а рулевой уже прощупывает взглядом берег, подыскивая место для ночной стоянки, потому что, когда стемнеет, плыть тоже можно, однако рискованно и просто опасно. После заката не различишь береговую линию, не рассмотришь издали пенных бурунов, выдающих коварные рифы. О надвигающейся буре предупреждают лишь размытые контуры темных облаков или — еще более тревожный знак — сильный береговой ветер. Обрушившись на флотилию, он погонит длинные узкие открытые суда в море, и люди будут лихорадочно вычерпывать воду. Пусть даже ветер утихнет — все равно еще неизвестно, хватит ли сил догрести обратно до берега, а и догребут — кто знает, встретят ли их приветливые и доброжелательные племена или люди враждебные и жестокие, которые обойдутся с усталыми моряками как с прибитой волнами добычей.
Следует постоянно помнить, что в бронзовом веке мореплавание было чрезвычайно рискованным делом и галеры продвигались с великой осторожностью. Они прижимались к берегу, совершая броски от стоянки к стоянке, или же использовали многочисленные острова Эгейского моря как ступеньки на пути к цели. С большой командой на борту теснота не давала толком поспать. На узкой банке не разляжешься, так что экипаж нуждался в береге, чтобы как следует отдохнуть и приготовить пищу: похоже, что заниматься этим на борту моряки избегали, то ли опасаясь поджечь корабль, то ли потому, что ограниченное пространство не позволяло варить на всю команду. Провиант состоял из зерна в кожаных мешках — его толкли на муку для выпечки хлеба — и плотно закупоренных сосудов с вином и водой; вино перед употреблением разбавляли. На каждой стоянке команда не упускала случая пополнить припасы; горе тому пастуху, чьи овцы или коровы паслись поблизости от того места, где приставали мореплаватели. Они беззастенчиво крали скот, тут же резали и съедали лучших барашков, а остальную добычу связывали и втискивали под банки.
Выйдя на веслах из залива, Улисс и его спутники оставили позади низкие холмы Трои, темные контуры которой смутно выделялись на фоне туманного массива внутреннего горного плато.
Стоя на корме у двойного рулевого весла, кормчий должен был верно рассчитать курс, учитывая критические минуты, когда судно выходило в Дарданеллы с их мощным течением. По гребням волн ему надлежало определить, где в это утро течение сильнее, и выбрать момент, когда ставить парус и командовать гребцам, чтобы смещались к правому борту, противодействуя крену под напором северного ветра. И вот уже подхваченная течением галера стремительно выходит на просторы Эгейского моря. Ветер гонит ее вперед по темно-синей воде, волны хлестко разбиваются о тонкие доски деревянного корпуса. Флотилия покинула Троянский залив, корабли идут домой.
Впереди невысокий утес и два маленьких пляжа обозначают оконечность Херсонеса — длинной горбатой полоски суши, известной позднейшим поколениям как Галлипольский полуостров. Отсюда, окаймляя тихий Саросский залив, сперва на север, а потом на запад тянется низменный берег с приземистыми утесами и чередой холмов. Дальше, на песчаных отмелях в устье пограничной между Грецией и Турцией реки Марицы, нерестится отменная камбала. Отсюда, из области Фракии, примыкающей с севера к Эгейскому морю, прибыли многие союзники Трои. Так что не случайно флотилия Улисса направилась в эту сторону. Перед нами волчья стая, уповающая на легкую добычу в лице, например, какого-нибудь небольшого города, который неосмотрительно ослабил собственную оборону, послав своих людей на помощь защитникам Трои.
— Обрати внимание на маршрут Улисса на этом участке,— сказал я нашему боцману Теодору Троеву (См.: «Вокруг света», 1988, № 5.), который присоединился к нам у греческого острова Тасос.
Мое первое знакомство с Теодором состоялось в Советской Грузии, куда он пришел на болгарской яхте, чтобы приветствовать «Арго» по случаю завершения экспедиции «Ясон». Я пригласил его участвовать в нашем плавании по следам Улисса, и вот теперь, на шестой день, зашла речь о выборе маршрута «Арго» после выхода из Трои. Первый отрезок пути, описанный в «Одиссее»,— единственный, который совершенно ясен,— вполне отвечал нраву Улисса, человека осторожного, но и не упускающего благоприятного случая. Пойдя по северному пути, он отделился от главных сил греков и обеспечил себе свободу рыскать по своему усмотрению, ни с кем не деля награбленную добычу. Но, повторю, Улисс был осмотрительный мореплаватель. Северный маршрут был не менее безопасным, чем избранный главными силами, ибо проходил вдоль берегов Эгейского моря сперва на запад, а потом на юг — до Пелопоннеса.
