Переправились через реку, еще двадцать минут хода по тропе, которую Бахат прорубил для этого случая, и мы оказались у подножия громадного дерева: верхушка его была футах в двухстах тридцати от земли. Бахат возвел у подножия дерева крепкий помост, и началось медленное сооружение лестницы.
Слепой Дейнал ощупью находил на стволе место для опоры и, взмахнув молотом, загонял в ствол дюйма на два бамбуковый колышек. Потом брал шест и накрепко привязывал его к колышку — и все повторялось сызнова. Это было зрелище: слепой человек на середине гладкого ствола, невозмутимо заколачивающий колышки и на ощупь связывающий лестницу! Когда Дейнал добирался до конца длинного шеста, ему снизу подавали следующий. Он соединял их и привязывал к колышкам. Колышки крепились с интервалами в три фута, и каждый отдельно не мог выдержать веса человека. Только вся конструкция в целом обеспечивала надежную опору.
Взобравшись примерно на сто футов, Дейнал спустился, и Бахат стал продолжать его работу. Наконец он довел лестницу до нижних ветвей кроны. Теперь надо было ждать, пока зайдет луна, а то пчелы его заметят.
За полночь Бахат полез снова, достроил лестницу. Захватив конец каната и тлеющий трут, он приступил к штурму медовой кладовой. Возле первого комка сот он принялся неистово размахивать тлеющим факелом. Трут чертил на фоне неба диковинные узоры. Когда занялся огонь, Бахат ударил факелом по гнезду, брызнули и рассыпались каскады искр. Они летели к земле, кружась вместе с тысячами разозленных пчел.
Мы бросились в темноту, как в укрытие. Пчелы неслись на костер в отчаянной самоубийственной атаке. В высокой кроне вопил и завывал Бахат: пчелы добрались-таки до обидчика. Невзирая на боль, он срезал соты деревянным ножом, сложил их в заготовленную банку и благополучно спустил на землю, где мы приняли драгоценный груз. Бахат атаковал гнезда, устраивая все новые фейерверки и каждый раз не безнаказанно. Наконец часа через два он спустил последнюю банку с медом и слез сам. Мы сбежали к лодкам и благополучно вернулись в лагерь с добычей. Бедняга Бахат так распух от укусов, что почти ничего не видел. Пришлось дать ему перед сном пару сильных антигистаминных таблеток. За завтраком он, однако, наслаждался восковыми сотами в натуральном виде — прямо с расплодом. Мне тоже поднесли миску тошнотворного месива, но я сумел съесть только немного чистого меду. Он оказался очень приторным, но удивительно вкусным.
Не один Бахат рисковал собой ради дикого меда. Баруанг, солнечный медведь, тоже добывал здесь пропитание: стволы деревьев носили шрамы от его острых кривых когтей. Даже оранги не оставались равнодушными к пчелиным гнездам. Однажды я сам видел, как старый самец лакомился на верхушке дерева менгарис. Он сидел выше гнезда и отправлял в рот пригоршню за пригоршней куски, вырванные из сотов. Вокруг него кружился разъяренный рой, но он лишь отмахивался от пчел свободной рукой и жмурился, открывая глаза только за тем, чтобы высмотреть кусочек поаппетитнее.
Заклинание Лаби-лаби
Дусуны — истинные анимисты 1, они верят в самых разнообразных духов и сверхъестественные существа. Как-то поздним вечером, когда мы сидели за ужином из курятины с рисом, один из мужчин вдруг вскочил, выбежал наружу, и, вопя во все горло, принялся колотить сковородкой по железной бочке. Деревня подхватила сигнал. На грохот и трезвон откликнулась вся долина. Хозяин объяснил мне, что Лаби-лаби — большая пресноводная черепаха — глотает Луну. Я вышел и увидел, что из полной Луны словно выхвачен солидный ломоть. Но вот она снова стала освобождаться от тени, прозвучал новый пронзительный вопль: «Буах кадиль» (так называют плоды, которые отпугивают Лаби-лаби). И весь кампонг принялся кричать и распевать, колотя в гонги. Торжества в честь возвращения Луны и посрамления черепахи продолжались до поздней ночи, и я, разумеется, не имел никакого права и желания переубеждать победителей.
1 Анимизм (от лат. anima — дух, душа) — представление о существовании духовных (нематериальных) сущностей и существ и вера в возможность общения человека с ними ( примеч. пер. ).
Дусунские деревни совсем не похожи на деревни с общинным домом, как в Сараваке. Каждая семья живет в отдельном домике, ярдах в ста от ближайшего соседа. Обильные разливы часто смывают и дома и посевы; тогда дусунам приходится начинать все сначала. Вокруг каждого дома земля очищена от леса, и на ней выращивают тапиоку, батат, кукурузу, ананас, папайю, лайм, жгучий чилийский перец, гуаяву, бетель и ореховые пальмы.
Ряды плодоносящих рамбутанов перемежаются ароматными мангустанами, горьковато-сладкими лансиумами, желтыми и красными бананами, пахучими дурманами. Куры, собаки, козы и свиньи бродят по селению, разыскивая что-нибудь съедобное.
Дальше расположены поля риса — пади, которые возделываются несколькими семьями вместе. Суходольный пади не нуждается в залитых водой полях да и ухода требует меньше, чем равнинный — сава. В каждом хозяйстве имеется хотя бы одна лодка.
В кампонге четверо орангтуа, или старост, и один деревенский голова — оти. Эти люди отправляют обряды и разрешают споры между односельчанами. Женщины у дусунов пользуются большой свободой и распоряжаются своей собственностью после вступления в брак.
Разводы здесь не представляют никакой трудности. Для этого женщина должна убедить деревенского оти в том, что муж совершил хотя бы одно из великого множества нарушений деревенской законности. Если его признают виновным, развод разрешается, и муж теряет ванг-казех, то есть «деньги любви», которые он уплатил отцу невесты перед свадьбой. Однако если муж сумеет доказать, что согрешила его жена, он получает обратно почти все ванг-казех. Сумма, выплачиваемая за невесту, уменьшается с ее возрастом и в зависимости от ее предыдущих браков. Из-за частых разводов родственные связи дусунов очень запутаны, но все дети остаются с матерью, даже если она снова выходит замуж. У Бахата и Шереван тоже были другие семьи, они расходились и снова соединялись уже четыре раза!
Однажды вечером меня пригласили на деревенскую свадьбу. Невеста и жених, разодетые в пух и прах, восседали в тесной комнатке среди гордых родичей невесты. Прибывали все новые гости — принести свои поздравления перед тем, как присоединиться к общему пиру и веселью. Женщины пели, без умолку болтали, а мужчины сидели на корточках вокруг громадных горшков, попивая тапи и обмениваясь шутками. Тапи приготавливают из перебродивших корней тапиоки, покрытых слоем банановых листьев и залитых водой. Поначалу напиток был весьма крепок. Но пока шла свадьба, его все больше разбавляли, то и дело доливая в горшки воду. Каждый сам заранее решает, сколько он выпьет, и доливает соответствующее количество воды. По мере того как гость высасывает тапи через бамбуковую «соломинку», его приятель доливает в горшок отмеренную заранее воду. Не раз возникают азартные состязания, неизменно связанные с беспардонным «водяным мошенничеством».
Оранги в опасности
Через несколько дней, когда по соседству на одном дереве созрели фиги, я побил все рекорды в наблюдениях за орангами. Мои рыжие друзья прознали про богатый урожай раньше меня, и в высоких кронах уже красовались четыре больших свежих гнезда. Был полдень, стояла удушающая жара, когда я заметил, что из самого нижнего гнезда торчит пучок ярко-рыжей шерсти. Целый час все было неподвижно, потом показался мощный и характерный подбородок. Не было ни малейшего сомнения в том, что мой старый друг — Рыжая Борода — опять оказался в самом центре событий. Ухватившись за сук одной рукой, он непринужденно раскачался и перемахнул на более тонкую ветку, словно веса в нем не две сотни фунтов. Уверенно продвигаясь вдоль нее, оранг отбирал самые спелые плоды. Потом, сытый и довольный, он возвратился на свое ложе и предался заслуженному отдыху.
Под вечер на угощение пожаловали новые гости — самка орангутана с двумя детенышами и стайка болтливых птиц-носорогов. Полувзрослый самец-оранг начал было взбираться по тонкой лиане, но Рыжая Борода встретил его басистой булькающей руладой, грозно предупреждая, чтобы тот держался подальше. Не дерзнув ослушаться, незадачливый юнец отправился на поиски пропитания. Вечером толпа гостей поредела, и мать с малышом вернулись перекусить.
Я никак не мог поверить своей удаче: вот так сидеть и наблюдать за множеством орангутанов! Целый год я пробирался сквозь адские дебри, чтобы несколько часов понаблюдать в одном месте или мельком увидеть орангов — в другом. Я считал, что мне сказочно повезло.
Но скоро я понял, чем объясняется мое везение. К северу от Сегамы, милях в двадцати от наших мест, покой животных нарушил лесоповал. Обычно здесь обитали несколько оседлых особей, державшихся на почтительном расстоянии друг от друга. А теперь сюда хлынули новоселы, которым пришлось искать новый дом после того, как из прежних владений их выжили люди. Позже я узнал, что Улу Сегама, где я встретил такое множество рыжих обезьян, предназначен для концессий по заготовке древесины.
