Живя в Слободе, Пржевальский часто бывал в Смоленске у друзей и по делам, посещал Смоленский почтамт: путешественник отправлял и получал немало корреспонденции. Там он обратил внимание на молодого телеграфиста Васю Малахова. Познакомившись с ним, узнав о его жизненных затруднениях, Пржевальский отметил, что Малахов честен, умен и добр душою, и решил принять участие в его судьбе. Николай Михайлович порекомендовал Малахова домашним учителем в семью Нуромских-Богдановых, в которой он часто бывал, с которой дружил. Всего в семье было шесть дочерей, и младшим давно искали учителя.
Так благодаря Пржевальскому Василий Малахов попал в Синютино — имение Нуромских. Учителем он оказался хорошим, был скромен, серьезен и мил. Через два года Ольга Нуромская, старшая из учениц, и молодой учитель попросили родительского благословения...
Николай Михайлович подарил им к свадьбе самовар на подносе в окружении дюжины чашек и мельхиоровый чайник для заварки. Увы, потерялись и самовар, и чашки, а чайник...
Василий Малахов при всех жизненных перипетиях старался сберечь подарок Пржевальского. И сберег. Много лет после смерти отца сохраняла эту реликвию и Мария Васильевна Малахова, которую нам удалось разыскать в Москве.
Маленький мельхиоровый чайник не открыл каких-то тайн из жизни великого путешественника, но сколь много он рассказал о его отношении к людям!
Фотографии в альбоме
Из фотографий, которые хранились у Пржевальского, интересен портрет Таси Нуромской. Чернобровая, статная, с четкими крупными чертами лица, с густыми волосами, уложенными в строгую прическу. Тася училась в Смоленске, где и познакомилась с Пржевальским. Он был старше, но они подружились. Николай Михайлович увлекся девушкой, стал посещать имение ее родителей. По семейному преданию, в последнюю встречу с Николаем Михайловичем, перед его отъездом в экспедицию, Тася отрезала свою косу и подарила ему на прощанье. Она объявила сестрам, что коса ее будет путешествовать с Николаем Михайловичем до их свадьбы... Но свадьба не состоялась. Пока Пржевальский был в экспедиции, Тася умерла. Умерла неожиданно, от солнечного удара во время купания...
Загадкой остается другая фотография в альбоме Н. М. Пржевальского — молодая, нарядно одетая, пышноволосая женщина с цветами. И стихотворные строчки на обороте фотографии:
Взгляни на мой портрет —
ведь нравлюсь я тебе?
Ах, не ходи в Тибет!
В тиши живи себе
с подругой молодой!
Богатство и любовь
я принесу с собой!
Ответ Пржевальского на это или подобное предложение мы находим в дневниках путешественника.
«Не изменю до гроба тому идеалу, которому посвящена вся моя жизнь. Написав что нужно, снова махну в пустыню, где при абсолютной свободе и у дела по душе, конечно, буду сто крат счастливее, нежели в раззолоченных салонах, которые можно приобрести женитьбою».
И все же интересно, кто была эта «она», дерзнувшая взять такой тон? Или это просто дружеская шутка?
Две цацы
Редкий экспонат подарил музею Николай Владимирович Пржевальский — внучатый племянник путешественника. Это две «цацы» — овальные медальоны из обожженной глины, диаметром в семь сантиметров с рельефным изображением на лицевой стороне. В древности цаца считалась предметом священным.
Оценить этот подарок по достоинству можно, лишь узнав его историю...
Европейские путешественники много раз слышали, что где-то в Монголии, в ее самой пустынной части, существует древний город, занесенный песками. Одни считали его плодом фантазии, другие пытались искать. Слышал рассказы о «мертвом городе» и Пржевальский, но заниматься его поисками не имел возможности.
На поиски отправился его ученик и последователь Петр Кузьмич Козлов. Начиная с 1900 года, он настойчиво изучал бескрайние степи Монголии, пересекал в разных направлениях ее пустыни. Настойчивость ученого привела к успеху. 19 марта 1908 года экспедиция Козлова подошла к полузанесенным песком высоким глинобитным стенам. Это и был «мертвый город» Хара-Хото. Одни дома были совершенно разрушены, другие сохранили очертания. Виднелись следы оросительных каналов, улиц, стояли полуразвалившиеся субурганы — ритуальные сооружения над могилами.
В XII—XIII веках, как удалось установить, Хара-Хото был одним из крупнейших культурных центров Тангутского государства народов Си-Ся. В 1226 году город разрушила орда Чингисхана, а вскоре под ударами завоевателей исчезло и все государство Си-Ся.
Взволнованный, стоял Петр Кузьмич перед стенами Хара-Хото. И вот он берется за лопату... Первые же раскопки превзошли всякие ожидания. В сухом горячем песке сохранились остатки посуды, оружие, ткани. В одном из субурганов обнаружили книги, рукописи на неизвестном языке, предметы культа, много плоских цац.
Открытие Хара-Хото стало мировой сенсацией. В 1923—1926 годах Козлов продолжает раскопки города. В составе этой экспедиции и Николай Пржевальский, внук брата Н. М. Пржевальского.
Более пятидесяти лет хранил Николай Владимирович как память о той экспедиции две цацы, которые подобрал у субургана. В раскопках он больше не участвовал и путешественником не стал. Но даль всегда звала его, видно, это было у него в крови. Николай Владимирович Пржевальский стал крупным специалистом по строительству автомобильных дорог. Он вел дорогу в районе Байкала, много работал на Севере, строил транскубинскую автомагистраль.
В экспозиции Дома-музея Н. М. Пржевальского еще немало «белых пятен». Но поиски реликвий продолжаются...
с. Пржевальское Смоленская обл.
Евгения Гавриленкова, заведующая Домом-музеем Н. М. Пржевальского
О том, что король прибыл в Париж, сообщили многие газеты и иллюстрированные журналы. Особой экзотики в этом нет: на свете еще хватает коронованных особ, и все они рано или поздно навещают Париж — себя показать, других посмотреть, жену (а то и целый гарем) приодеть.
Этого короля не встречали официальные лица. Во-первых, визит носил сугубо частный характер. А во-вторых, Андре Коньят, собственно говоря, вовсе не король: еще какие-то двадцать пять лет назад он работал фрезеровщиком на одном из лионских предприятий. Более того, он себя королем не считает и не именует, предпочитая свое реальное звание — старейшина (или вождь) деревни Антекуме Пата у истоков реки Марони во Французской Гвиане, где живут индейцы племени вайяна.
У лесных индейцев нет и быть не может никаких абсолютных наследственных владык, все взрослые члены племени равны. Конечно, к советам умудренных опытом пожилых людей прислушиваются со вниманием, но этим и ограничивается власть вождя. Французским же колониальным властям привычнее и удобнее общаться с кем-то конкретным — в данном случае со старейшиной деревни, но для других индейцев этот человек — такой же, как и другие. Максимум доверия, который вайяна могут оказать чужаку, это признать его полноправным членом племени. Правда, для этого нужно, чтобы пришельца кто-то усыновил.
Андре Коньята усыновил влиятельный человек — старейшина Малавате. Было это в 1961 году...
Тогда Андре было двадцать два года, и после работы он ходил заниматься на вечерние курсы фельдшеров. (Педагогическое училище без отрыва от производства он к этому времени уже окончил.) Выходные дни проводил в библиотеке, прилежно изучая историю и географию Французской Гвианы и этнографию ее коренного населения. Коньят увлекся индейцами, как и все, еще в юном возрасте. У большинства это проходит. У некоторых остается. Коньят не любил городскую жизнь, не выносил суеты и спешки, да и род его деятельности вряд ли позволил бы ему подняться по социальной лестнице. Но, погружаясь в притягательный для него мир на страницах книг, он находил для себя покой и отдохновение. Можно было бы так и остаться мечтателем, живущим лишь в грезах, и, выйдя на пенсию, читать любимые книги. Но Андре Коньят был натурой предприимчивой, рассудительной и деятельной. Он считал, что если хочешь поселиться в первобытном лесу среди индейцев, то должен стать им полезным. И потому учился прилежно и настойчиво. Франк за франком откладывал на дорогу и снаряжение.
Тогда он не знал еще точно, где поселится, но на карте прочертил маршрут: от истоков Марони до Амазонки через реки Оваки, Ойяпок, Жери и Паро.
И в одно прекрасное утро...
...Утро было отнюдь не прекрасным, и вообще оно могло стать последним в жизни Андре Коньята. Воды Итани, притока Марони, были спокойны, когда внезапная мощная волна перевернула пирогу. Ни с того, ни с сего река превратилась в свирепо рвущийся поток, поглотивший пирогу и все снаряжение. Андре удалось уцепиться за скалу. Река успокоилась, и путешественник остался сидеть на скале в плавках. И это было все, что уцелело из его имущества. Плавать он не умел. Тщательно продуманное путешествие грозило окончиться, едва начавшись...
