Теперь Зея разложена по полочкам готовых решений. Но я не знаю, что легче — ходить в маршруты, отдаваясь на съедение комарам, мокнуть под дождем, замерзать или общаться с ЭВМ. Впрочем, современную науку нельзя представить без соответствующей техники. И то, что в экспедициях еще много «романтики трудностей и приключений», скорее беда. Только в последние годы стала понятна огромная роль экологии для сохранения нашего дома, который географы зовут земным шаром. Отсюда и разрыв в оснащении, когда в период НТР экспедиционные «топор и кувалда» сочетаются с надписью на дверях зала, где стоит умная ЭВМ: «В грязной обуви не входить». Но что делать, всему свое время! Сейчас и для наших работ постепенно создается техника, автоматика. И уже представляется, как все лето сидим мы за своими столами, тянем выстоявшийся в холодильнике нарзан, необходимые нам данные передаются прямо в машину, а телетайп отстукивает готовые решения: «Если снизить уровень будущего водохранилища на 0,5 м, то нужны дополнительные исследования, и группе необходимо срочно вылететь в тайгу. Решайте сами». А дальше подряд четыре нуля, что на машинном языке примерно следующее: «Ничего не делаю. Общаться с вами не хочу».
Но пока оставим эти видения нашим потомкам. А нас ждут Бурея и второе крупное водохранилище на Дальнем Востоке. Водохранилище еще не создано. Наша задача как раз и состояла в том, чтобы рассчитать, каким оно станет: можно ли будет из него брать воду, чтобы поить будущих жителей трассы БАМа, сколько рыбы попадет к этим жителям на стол.
На Бурее мы должны были решать и другой крайне важный вопрос: сколько сточных вод могут принять в себя дальневосточные реки, чтобы оставаться... реками. Вопрос далеко не праздный. Обживаются новые территории, а следовательно, увеличиваются отходы, которые нужно куда-то девать. Обычно все принимает вода. Правда, как правило, после очистки. Но при современной технологии чистить сточные воды можно до определенного предела. Дальше дело становится невыгодным. Американцы, в частности, подсчитали, что очистка сточных вод до уровня, предусмотренного федеральными законами, будет стоить 16,8 миллиарда долларов. А если отступить от этих законов всего на 0,2 процента, то экономия составит более трети необходимой суммы! Мы же должны были по заказу проектных организаций создать методику, позволяющую, опять же с помощью ЭВМ, рассчитать, что делать со сточными водами, чтобы река осталась рекой, чтобы в ней можно было ловить рыбу, а если жажда настала, наклониться, зачерпнуть ладонями воду и напиться.
Долго колдовали над картами, спорили, куда же конкретно ехать, где выбрать место для базовой лаборатории. Ведь это мы просто поплакались в жилетку, когда говорили о «топоре и кувалде». Мы не можем ходить и собирать образцы, чтобы потом отправить их на анализ в город. Мы имеем дело с живыми организмами, хрупкими, как тончайшее стекло. Но эти хрупкие творения за несколько часов могут так изменить состав воды, что разницы между Буреей и Рейном не уловишь. Поэтому у нас и тончайшая электроника, и свой энергетический узел. А кроме того, действительно, топор и кувалда — и не в единственном числе. И вот мы загружаем четырехосный пульман. Здесь не Зея. Места более обжитые. Здесь можно по рельсам доехать почти до места. Пульман изнутри кажется необъятным. Зачем же мы его выпросили у железной дороги? Но загружаемся... и с трудом находим место, чтобы расстелить спальники. Оказывается, обросли за три года...
Утром нас доставили до станции Эльга. С трудом достали грузовик, двинулись дальше, к поселку Чекунда. Дорога шла по пойме реки. Потом немного вверх, срезая склоны сопки. Шофер притормозил и уважительно сказал: «Вот здесь во время паводков вся Чекунда сидит». Мы не обратили на его слова внимания, а зря. Про паводки на дальневосточных реках мы знали. Перевидали их в Бомнаке за три года раз шесть. Вода бурлит, выламывает огромные тополя. Но в Бомнаке мы смотрели на паводки с обрыва. А здесь, добравшись до Чекунды, в ближайшем лесу обнаружили пять смытых домов.
И первое, что увидели в поселке, — предназначенный нам дом, угол которого повис над глубоким, метров в семь, провалом. Ничего себе! В прошлом году вода, прорвавшись с реки, проникла в нижние горизонты почвы, растопила мощную линзу подземного льда. Исчезло пол-огорода, дом провис над ямой, и в ураганные ветры (они в тот год дули два раза) нам казалось, что мы вот-вот окажемся в этом провале вместе с домом.
Чекунда — небольшое селение на низком берегу Бурей, которое постепенно пустеет. Люди перебираются в новый поселок геологов: до железной дороги близко, да и место это расположено на высоком берегу — паводки не достанут. Большинство же старых поселков по верхней и средней Бурее раскидываются по низинам, жмутся к участкам наиболее плодородной земли. Такие поселки доставляют массу хлопот. При первых же угрозах наводнения срочно эвакуируют детей. Когда вода подбирается к крышам, самых упорных жителей, не пожелавших вовремя перебраться на места более высокие, снимают вертолетами. Этими же машинами забрасывают в поселки хлеб, если вода перекрывает, дороги. Бессменно несут вахту гидрологи на водомерных постах. В 1975 году во время одного из самых сильных паводков дежурный наблюдатель передал последнюю телефонограмму, сидя на столе, который уже стала захлестывать вода...
Наш первый паводок на Бурее начался так. Жаркое безоблачное воскресенье. Большинство мужчин из поселка еще с субботы двинулось вниз по реке на рыбалку. Мы копошились с какими-то делами у лаборатории. Издалека увидели чем-то озабоченную председателя сельсовета. Ей только что передали, что в верховьях стала прибывать вода. Ожидается подъем на 10 метров. Ребятишек погрузили в автобусы и отправили на станцию Эльга. А нам как-то не верилось. Всегда паводки по нашему зейскому опыту связывались с нудными многодневными обложными дождями. А здесь солнышко, жара. Но вдруг вода стала прибывать прямо на глазах. Снизу помчались моторные лодки. Это ближайшие рыбаки поспешили домой. Посовещавшись, мы решили отправить женский состав отряда, а с ними в качестве сопровождающих почти всех мужчин на правый высокий берег. Погрузили в лодки людей, палатки, продовольствие, и началась спешная челночная операция между берегами. Оборудование решили пока не трогать. Слишком много сил было затрачено на его установку. От геологов сверху подошла самоходная баржа и стала у поселка, готовая принять население. С уехавшими на правый берег мы, оставшиеся втроем, с уже проверенным в трудных испытаниях предыдущего года студентом Дальневосточного университета Сережей Сиротским и Виктором Богатовым договорились о сигнализации ракетами в случае ЧП.
Каждые два часа бегали на метеостанцию справиться о подъеме уровня, а заодно и слушали, что сообщают верхние гидропосты. С темнотой пошел дождь.
С утра у нас топилась баня. Мы прикинули, что подъем воды замедлился, и спокойно отправились париться; ничего, обошлось. Но поспать эту ночь все-таки не довелось. Вода постояла на одном уровне и снова двинулась вверх. Наш ущерб свелся к размытой печи, которую мы построили на берегу, чтоб гнать на ней дистиллированную воду. Потом во время следующих наводнений мы заметили, что стоит разливу добраться до трубы этой печки, как вода останавливалась. А поскольку печку мы поднимали все выше и выше по склону, то все более высокими становились и паводки... Тогда мы стали строить ее все ниже и ниже. Помогло. Такие вот ЭВМ!
В один из августовских дней мы с Сережей Сиротским поднимались вверх по реке, возвращаясь из очередного маршрута. Прошли один из самых неприятных перекатов — Гоголевский. Следующий серьезный перекат был Ола-Ушмунский, а там уже до Чекунды рукой подать. Между этими перекатами где-то должна стоять палатка начальника отряда Эдуарда Жукова. Мы знали, что накануне вечером он собирался на рыбалку.
В этот раз рыбак был расстроен. Пусто! Кто-то несколько раз хватал приманку, а может быть, она просто цеплялась за камни. Стали помогать сворачивать лагерь. Эдик, старательно скатывая палатку в тугой рулон, невзначай спросил меня: «А кто из животных может светиться в воде?» Я вытаращил глаза. Мне, как и большинству читателей, известно свечение моря, вызываемое низшими организмами. Но о том, чтобы светились животные пресных вод, я не слыхал. Правда, и специалистами в этом вопросе мы не были. Посовещались и пришли к выводу, что Эдику все это померещилось от расстройства после пустых поклевок. С тем и уехали.
Однако на следующий вечер Эдик снова собрался на то же место напротив впадения в Бурею шумной речки Ушмун. Утром он вернулся разочарованный — рыбы опять не было. На вопрос о светящихся животных он ответил, что просто какие-то семена попадают в воду и блестят под луной. На этом вроде бы все успокоились.
И в следующий раз Эдик вернулся без рыбы, но сияющий: «А все-таки они светятся!» Кто светился, он сказать не мог. Жукова вместе с нашим бентосником (специалистом по водным животным, заселяющим дно) Виктором Богатовым отрядили к Ушмуну. Наутро глаза у Виктора, кажется, действительно были квадратными: «Копнешь гальку под водой, и все горит!» В пробирке он привез первую порцию живых светящихся животных. Ими оказались обычные обитатели вод олигохеты — малощетинковые черви. Мы забрались в самую темную палатку, встряхнули пробирку. Действительно, светятся зеленоватым светом...
