этой школы именно на Силлегских островах, потому что хотела быть поближе к деду. Эта троица была очень дружна, хотя Эдлинд поступила позже и училась на более младшем курсе. Но она проявила небывалые способности, одолевая программу обучения в сжатые сроки, и сдала экзамен, позволивший ей перескочить через курс. Так она оказалась в одной группе со своими друзьями. Их дружба очень напоминала узы, связывавшие Арнуга, Одгунд и Трирунд, но с одним отличием: этим молодым ребятам не довелось носить под сердцем кристалл боли, им не снились тучи над мысом Гильгерн, а свои ордена им предстояло заслужить по другим, вовсе не таким печальным поводам.
Эпилог, часть 3. Башмачки и сапоги
Сад был озарён фонариками, звенела вечерняя перекличка птиц, на столике в беседке остывали остатки отвара тэи в чашках. Ниэльм опять уснул на коленях у Эллейв, и она придерживала его одной рукой: после возвращения из экспедиции прошло совсем мало времени, протеза у неё ещё не было.
— Ну, парень спит, можно и кое-чем покрепче себя потешить, — вполголоса проговорил Реттлинг, доставая из-за пазухи фляжку с «кровью победы».
Три капитана выплеснули остатки остывшего отвара, и хмельная жидкость наполнила чашки.
— За что выпьем? — спросил Эвельгер.
Реттлинг подумал.
— Давайте за то, чтобы у нас сбылось всё самое заветное, самое дорогое, — проговорил он.
Они осушили сосуды с напитком. Эллейв прижимала к себе Ниэльма, и для неё чашку дружески подержал Эвельгер — она выпила из его рук.
— Благодарю, дружище, — сказала она несколько смущённо.
Как раз в это время подошёл Тирлейф, чтобы забрать сына и уложить в постель. Эллейв отдала ему мальчика, и тот унёс его в дом.
— Куда ты теперь? — спросил Эвельгер Реттлинга. — Какие планы на жизнь?
— Закажу себе стеклянный глаз, — ответил тот. — Был у меня когда-то очень хороший, да разбился... А нового я так и не вставил. Выйду, пожалуй, в отставку... Что-то устал я от службы. Средства у меня теперь есть.
Если моряк выходил в отставку, это, как правило, означало, что он получил брачное предложение. Но своё предложение Реттлинг когда-то упустил, ответив отказом госпоже Си́нигерд, а новых пока не поступало. Или поступало?
— Мы чего-то не знаем, старина? — подмигнула Эллейв. — У тебя что-то наметилось в личной жизни?
Реттлинг промычал что-то неопределённое и отмахнулся. Тут бы выпить, но его фляжка опустела, и тогда Эвельгер достал свою.
Спустя три недели Реттлинг вышел из столичного здания морского ведомства, где он оформил свою отставку. В качестве причины для прекращения службы он указал «личные и семейные обстоятельства». Имея при себе приличную сумму, он заглянул в мастерскую стекольщика и заказал себе новый глаз — самый лучший, который только возможно было изготовить.
Дамрад перед гибелью отдала нужные распоряжения и позаботилась о нём: ему принадлежал небольшой особнячок в столице, а также некоторая сумма пожизненного содержания. Выплату эту новая Владычица вскоре распорядилась отменить, так как считала, что государство не должно содержать вдовцов её предшественницы, пусть сами обеспечивают себя. Младший муж, Лукорь, закончив носить траур, нашёл себе новую супругу, прочие мужья тоже не бедствовали, тем или иным образом устроившись в жизни. Лишь судьба Рхумора оказалась трагической. Его рассудок не вынес гибели обеих дочерей: у него обнаружилась душевная болезнь. Во время смуты, когда происходила борьба за трон Длани, у него случилось очередное помутнение. В этом приступе он бродил по столице, охваченной уличными боями, и попал под горячую руку одного из воинов. Его тело с трудом нашли и опознали в груде трупов, оставшихся после боёв.
Реттлингу, которому пришлось перед отправкой вместе с супругой в Явь уйти из Корабельной школы, где он преподавал, на прежнюю должность вернуться не удалось: не нашлось места. Поскольку его лишили содержания, он вынужден был снова поступить на морскую службу. Он не щадил себя, стремился в самые опасные места, выполнял опасные задания, надеясь найти гибель, но судьба почему-то хранила его.
Во время защиты от пиратского набега прибрежного городка Арнвины он получил несколько тяжелейших ранений и был доставлен в местную больницу. Она считалась провинциальной и отсталой, но ему повезло: там работала навья-хирург с золотыми руками, госпожа Синигерд, которая буквально собрала его по кускам. За эти ранения ему дали отпуск, во время которого между ним и его спасительницей и завязались отношения. Он не устоял, нарушил свой траур, но потом снова заковал своё сердце в броню и ответил отказом на брачное предложение госпожи врача.
Они расстались, служба унесла Реттлинга за моря, а во время стоянки его корабля в столице его нашло письмо товарища по антипиратской операции в Арнвине, коркома Рогрима. Сослуживец делился радостным известием: его брат Ги́ндрох, служивший помощником начальника порта Арнвины, стал супругом небезызвестной Реттлингу госпожи Синигерд. Но госпожа врач вступила в брак, уже будучи матушкой очаровательной синеглазой малышки. В письме болтливый Рогрим пространно рассказывал ещё о многих, не связанных с этим вещах, оно было длиной в десять страниц, но Реттлинг его не дочитал. Он выронил листки после фразы о синеглазой дочке.
Он не сомневался: это его малышка. Но он ответил отказом её матушке, и теперь у него вряд ли был путь назад.
Когда его выбрали в экспедицию за глазами Волчицы, он не искал славы, не жаждал богатства, он просто исполнял приказ. После успеха плавания о троих капитанах написали множество газет по всей Нави; Реттлингу предложили повышение по службе, но он, к удивлению начальства, принял решение об отставке. И это при отсутствии каких-либо предложений со стороны дам. Ему могли и отказать, не отпустить со службы, но герою пошли навстречу.
Когда глаз был готов, ему дали направление к врачу, который должен был установить протез. Холодным дождливым утром он явился в столичную больницу и показал направление. Ему велели пройти в свободный кабинет.
Он остолбенел, увидев перед собой госпожу Синигерд. Она же его как будто не узнала и сказала:
— Прошу, располагайся вот в этом кресле.
Её пепельно-русые волосы были убраны под белую шапочку, а серые глаза смотрели внимательно и спокойно. Впрочем, она всегда была сдержанной и превосходно умела владеть собой. Вот и тогда, получая его отказ, она держалась с достоинством. Он бормотал что-то про свой траур, про вечную верность памяти супруги, а она ответила только: «Я понимаю. Я уважаю твоё решение».
Она дала ему обезболивающее снадобье, и он впал в полузабытье. Сквозь
