Больших трудов набрать руды на известном месторождении не представляло. Вскоре вернулись в Томск. Тут и комендант Козлов стал поприветливей, не кричал больше на Михаилу, не грозился — напротив, распорядился выдать Михаиле жалованье — хлебом, мукою и деньгами. И даже — как в насмешку — стал называть Михаилу «казачьим сыном» и повелел всем иным людям в приказной палате называть и «писать его в бумагах» тем же прозвищем. Михаиле сказал, что делает это с ведома вице-губернатора Петрово-Солового.
Догадывался Михаила: объегоривают его. А может, не только его? — поди узнай. Здесь на тысячи верст кругом один хозяин, Василий Козлов. И, чувствуется, сам вице-губернатор с ним заодно. И этот — Федор Инютин — тоже. «Что ж,— подумал Михаила,— плетью обуха не перешибешь — иной инструмент для этого нужен, а его покамест нету». Решил покориться. И деньги, и хлебное жалованье, и новое, пусть шутейное, прозвище «сына казачьего» — все с руки человеку подневольному. Надежно припрятал Михаила часть заработка, помня ежечасно: дома из каждого угла глядит пустыми глазницами проклятая нужда. Жил в Томске на постоялом дворе будто бы вольно, однако чувствовал себя словно скованным по рукам и ногам. Дважды намекал Козлову о том, что пора бы, дескать, и домой возвернуться — помещица Фекла Селиванова может разгневаться, да комендант лишь посмеивался над его страхами.
Тем временем в далекой Москве крепко допытывали доставленных туда по «слову и делу» Степана Костылева и Федора Комарова. Они стояли на своем, помня Михайлово: «Руда гожая, ох, гожая, друзьяки!» — и показывали в доказательство образцы той руды своим допытчикам. Судьи вертели в руках ту руду и так и сяк, призывали на помощь московских знающих пробиреров, верили и не верили. Иные из пробирных мастеров хвалили минерал, другие сомневались — уж больно необычной выглядела сибирская руда.
А она и не могла выглядеть иначе. Все трое, Степан Костылев, Федор Комаров и Михаила Волков, открыли знаменитое месторождение медно-серебряных колыванских руд, которое со временем (с 1726 года) приберет к рукам частный уральский горнопромышленник Демидов (кстати, выдаст ему это месторождение Ф. Инютин), а затем отнимет его у Демидова сама государыня-императрица Анна Иоанновна. Она так и напишет в инструкции Татищеву, который будет послан ею на Урал: «Ежели усмотрите, что заводы и рудные места Демидова, особенно колывано-воскресенские, где есть серебро, для пользы нашей надобно взять на нас, государыню-императрицу, то оные заводы и рудные места у него, Демидова, отнять». Руда и в самом деле была необычна, и ее в реестрах числили «рудой железной из Томского уезда заявителя Волкова».
Но это еще будет. А покамест шел к исходу 1719-й. В Петербурге уж два года велось тайное следствие по делу сибирского губернатора М. П. Гагарина. В конце концов вина его была доказана. На его место был назначен новый губернатор князь Алексей Михайлович Черкасский, «человек честный и неподкупный», как значилось в царских документах.
Алексей Михайлович в Сибирь не спешил. Он долго оформлял свой отъезд и только в марте 1720-го прибыл из Петербурга в Москву. Вслед за ним 4 апреля сюда же прибыл и первый управляющий казенными железными заводами на Урале и в Сибири, посланный туда Петром, капитан артиллерии Василий Никитич Татищев. К А. М. Черкасскому, как к новому губернатору, и обратились теперь московские судьи с «делом сибирских обывателей» Костылева и Комарова. А тот, в свою очередь, переотправил руды и рудознатцев к Татищеву.
С огромным желанием выполнить задание Петра и искоренить зло ехал на Урал Василий Никитич. Он вез туда лучших мастеров, каких только мог выхлопотать для себя с других заводов и мануфактур страны — царь приказал отпускать всех, кого потребует Татищев. В Сибирь ехали (назовем лишь несколько имен): Иван Патрушев, бергшрейбер с Олонца, мастер весьма опытный и талантливый — он отлично знал немецкий язык, ибо еще за два десятилетия до этого ездил в Саксонию учиться горному и счетному делу; Петр Клушин — этот был взят Татищевым в Москве на должность младшего подьячего и отдан в помощники Патрушеву; Иоганн-Фридрих Блиэр, берг-инженер, иноземец, работник толковый и добросовестный (за 500 рублей в год); толмач переводчик, давно приглашенный в Россию, Яган-Пауль Прифцен, которого русские тотчас же обратили в Павла Бривцына. Вместе с ними, ближайшими своими помощниками, вез Василий Никитич на Урал и в Сибирь плавильщиков, рудных мастеров, горнорабочих, штейгеров и даже «для науки тому рудному делу артиллерийских школьников из царедворцев». Он и по пути следования — в Москве, Нижнем Новгороде, Казани, Вятке, Перми — продолжал вербовать и подбирать нужных умельцев из русских и нерусских жителей России, а также из пленных шведов.
В Москве перед ним и предстали Степан Костылев с Федором Комаровым. Они без утайки рассказали капитану всю правду о Василии Козлове, о своих мытарствах, о Михаиле Волкове и его камень-уголье из «горелой горы» и показали образцы руды, добытой в верховьях Алея, на Колывани. И руда и сообщение об угле Татищева заинтересовали. Руда тотчас была испытана в пробирне Кашпера Вейса, на берегу Москвы-реки, «ниже Спасских ворот, за караульней». В ней оказалось более 30 процентов (!) чистого металла. Какого? Ни Вейс, ни тем более сами рудознатцы покамест еще не догадывались какого. Но сердцем Василий Никитич почувствовал, что перед ним руда серебряная, по крайней мере, близкая к этому. Он потребовал от Костылева и Комарова, чтобы те написали подробное доношение, самолично отправил документ в Петербург в Берг-коллегию, попросив разрешения взять с собою на Урал и самих рудознатцев, не томить их без толку под караулом. Получив положительный ответ и благополучно прибыв на Урал в Кунгур (здесь было «заводов правление»), он тотчас вознамерился послать Костылева и Комарова снова на Алей, выдав им на дорогу по два рубля.
Но за несколько дней до их отправки Татищеву пришло письмо из Тобольска от вице-губернатора полковника А. К. Петрово-Солового. К письму были приложены два куска руды с пометой: «Из Томска» — без указания месторождения. И письмо и руда были доставлены капитану «с нарочным курьером, казачьим сыном Михайлой Волковым». Тепло встретились друзья — Михаила, Степан и Федор. Случилось это 11 октября 1720 года.
Привезенные образцы тут же были опробованы. Оказалось, что это не руда, а дресва — камни пустейшей породы, по цвету близкие к руде. Татищев догадался о подлоге, тут же расспросил Михаилу Волкова, не вдаваясь в розыск, о месте, где была руда обнаружена (это совпало с показаниями Костылева и Комарова), и о том, кто из местных мастеров-рудознатцев ездил на Алей вместе с Волковым второй раз. Тот назвал Федора Инютина с Каменского завода. Татищев написал письмо на имя А. М. Черкасского, в котором прямо предупредил князя о подлоге, и отправил его в Тобольск с тем же Михайлой Волковым.
Назад возвращался Михаила с тяжелыми предчувствиями: он понимал, что Татищев догадывается о неблаговидной «деятельности» местного начальства, убеждался, что сам попал в такие тенета, выпростаться из которых чрезвычайно трудно, если и дальше поступать столь опрометчиво. Его душила бессильная ярость: он, подневольный человек, едва существует на белом свете, а местные старосты и воеводы, малые и большие начальные люди творят что хотят. Выход был один: открыть всю правду князю Черкасскому. Весь поглощенный этими раздумьями, Ми-хайла не заметил, как в Каменском заводе, где жил Инютин, пока отдыхали и кормили лошадей, один из солдат, сопровождавших его, «нарочного курьера», ненадолго отлучился...
По приезде в Тобольск Волков написал доношение на имя губернатора (канцелярия пометила его 17 февраля 1721 года). В этом документе, не назвав лишь имен воеводы Козлова и вице-губернатора Петрово-Солового, ибо те нашли бы скорый способ избавиться от ненужного свидетеля, Михаила уличил рудного мастера Федора Инютина «в неприиске (утайке. — Л. Г.) в Томском уезде руд и о взятках его с жителей того уезда Чеужского острога». Инютин потребовал от жителей через приказчика Константина Захарова взятку 400 рублей, дабы только о рудах, имеющихся в приалейских недрах, перед властями умолчать. Местные жители пошли на это, потому что «издавна выкапывали здесь серебряные самородки и сплавляли (плавили) их у себя скрытно, делясь с властями, начиная с волостного старшины».
Налицо была повсеместная круговая порука, устоять перед которой, а тем более искоренить ее одиночке-рудознатцу было не по силам. Но она тормозила государственную политику Петра, и начать с ней борьбу, равно как и с частным уральским заводчиком Демидовым, рьяно выступившим против распространения казенных (государственных) заводов на Урале и в Сибири, суждено было В. Н. Татищеву. К описываемому времени он перенес свою канцелярию из Кунгура в Уктус и заложил город Екатеринбург (Уктус в наше время оказался в черте Свердловска).
