Все другие дикие животные, казалось, сговорились с журавлями держать нас в одиночестве и тоже не попадались на глаза. Мы слышали вой волков в короткие северные ночи и видели следы мышей и черного медведя. Но, за исключением одной семьи обыкновенных журавлей, мы не встречали лицом к лицу никого из своих диких соседей.
...Но сфотографировать американского журавля вблизи все же было очень интересно.
Вот для этого и приехали Фред Труслоу и я в Аранзас осенью 1958 года.
Первая попытка, как вы знаете, оказалась неудачной. А в январе 1959 года мы снова прибыли в Техас. К этому времени большинство журавлиных семей прочно обосновалось на облюбованных местах. Но все же на легкий успех мы не надеялись. И действительно, первые наши «набеги» были безрезультатны. Но вот как-то мы обратили внимание, что одна журавлиная семья ежедневно прилетает кормиться в то место, где Старая дорога пересекает Кэмп Понд.
Там мы и поставили кабину, из которой должен был «щелкать» Фред, а перед ней посыпали излюбленный журавлями корм. Теперь оставалось ждать птиц. Птицы прилетали в течение пяти дней. Оки разгуливали в нескольких шагах от нас, а мы со злостью смотрели на небо — оно было затянуто серой мглой, из которой на нас сыпал мелкий холодный дождь.
Обычно журавли прилетали в седьмом часу. И так как наш лагерь был расположен в десяти милях отсюда, то вставать приходилось задолго до рассвета.
На шестой день, проснувшись поздно ночью, мы увидели над головой звезды и поспешили осуществить свой замысел.
Чтобы предупреждать Фреда, сидящего в кабине, о приближении журавлей, я должен был подавать ему знаки с вершины холма, расположенного в полумиле. Красное полотнище означало: «Не двигайся. Журавли рядом!» Оранжевое полотнище: «Никого нет. Можешь вылезать»!
Первые же минуты, проведенные в засаде, опрокинули все наши расчеты.
В ярком свете восходящего солнца я не мог видеть журавлей до тех пор, пока они не приблизятся к приманке. С другой стороны, Фред по той же причине не мог отличить красного цвета от оранжевого.
...В 8.20 я увидел журавлей, разгуливающих позади кабины Фреда. Знает ли он об их присутствии? Мои сомнения тут же решил самец. Он издал такой мощный трубный крик, что Фред в своей «западне», наверное, оглох. Успокоенный, я продолжал наблюдения и с радостью заметил, что журавли неоднократно оказывались прямо перед объективом Фреда. Ожидания мои оправдались. Фред сумел сделать больше 140 снимков. Это были первые снимки американских журавлей с близкого расстояния. Их вы и видите на этих страницах.
Роберт Ален Перевод Е. Александрова
Всю ночь в стекла барабанил дождь. А утром на Хамхын брызнуло лучами солнце. Оно нежно коснулось верхушек деревьев, черепичных крыш, приветливо блеснуло в окнах домов. Лучшей погоды для путешествия и не придумать.
Едва мы поднялись с постелей, как в комнату заглянул Ким Юн Гю — председатель Хамхынского провинциального комитета Союза демократической молодежи Кореи. Широкий в плечах, приземистый, с обветренным открытым лицом и узким прищуром умных глаз под густыми бровями, скромный и немногословный, он чем-то напоминал мне знакомого таежного охотника-якута. Поздоровался, присел на краешек стула и спокойно, медленно подбирая слова, сказал:
— Ночью в горах снег летал...
— И что же? — насторожились мы.
— Так, ничего, — тем же спокойным тоном ответил он. — Машина на месте будет бежать. Перевал крутой. Поездку придется отложить.
Мы метнулись к окнам. В нежно-голубой дымке зябкого декабрьского утра сверкали под солнцем снежные шапки гор. Да, нелегко будет пробиваться через перевал по первопутку.
Еще в Пхеньяне нам рассказывали о новом движении корейской молодежи за восстановление рыболовецкого флота, за освоение морских богатств республики.
Неужели не попасть теперь нам в Синпхо — затерявшийся на морском берегу рыбацкий поселок? Не увидеть мужественных рыбаков, о которых мы столько наслышались? А ведь цель совсем близка: от Хамхына до Синпхо каких-нибудь пять часов езды.
Ким Юн Гю долго молчит. Его большая смуглая рука потирает затылок, узкие разрезы глаз становятся еще уже. Потом раздумчиво, словно сам с собой, говорит:
— Снега в горах много. Ни одна машина на перевал сегодня не ходила. И завтра не пойдет.
Ким Юн Гю сделал паузу и, ни к кому не обращаясь, уже весело добавил:
— А вниз совсем легко катиться. За перевалом и снега-то почти нет.
— Так, может, все-таки рискнем? — в один голос спрашиваем мы.
— Зачем рисковать? Рисковать незачем... — Ким Юн Гю неодобрительно покачал головой. — Если уж ехать, так ехать... Как это?
— Наверняка, — подсказывает кто-то.
— Да-да, наверняка!
Две «Победы» весело мчатся по широким и прямым улицам Хамхына. От дождя, что лил всю ночь, асфальт лоснится зеркалом. Город, залитый солнцем, уже проснулся, начал новый трудовой день.
Вчера, в такое же светлое, солнечное утро, мы были на горе Валрёнсан, что круто взметнулась на окраине города. Отсюда, из белокаменной беседки, виден и расплеснувшийся на многие километры Хамхын, и молодой индустриальный Хыннам с частоколом заводских труб, и островки селений, словно запутавшиеся в густой сети залитых рисовых полей, и раздольная река Сончхонган. А над всем этим, куда ни глянь, взметнули к небу свои стрелы подъемные краны. Стройки, стройки...
Теперь, проезжая по улицам Хамхына и Хыннама, мы видим потоки людей в рабочем платье. Значит, еще выше поднимутся сегодня здания жилых домов, корпуса новых цехов и заводов. Значит, завтра уже чуточку иной будет панорама с горы Валрёнсан.
Позади остались Хамхын и Хыннам. Промелькнула крошечная деревенька с аккуратными коробочками-домами. За ней дорога круто пошла вверх. Потянуло прохладой, а вскоре под колесами заскрипел снег. Машина, что норовистый конь, заметалась из стороны в сторону.
— Началось, — многозначительно заметил Ким Юн Гю и, будто силясь помочь мотору, всем корпусом подался к ветровому стеклу...
Сразу за перевалом тучи беспросветным пологом нависли над головой. Казалось, они вот-вот коснутся земли, плюхнутся на море, и все враз потонет в непроглядной мгле. Мы решили было переждать надвигавшееся ненастье на берегу и потом отправиться в море: у причала нас ждал рыбацкий сейнер. Но шли минуты, а ливня не было. Вместо него на землю лениво сыпалась мелкая, что пыль, морось. Но, говорят, ждать у моря погоды — только время терять. И мы отправились к пристани.
Еще издали среди рыбацких судов, тесно сбившихся по обе стороны причала, который далеко шагнул в море, нам показывают наш сейнер. Над его кормой натянут огромный белый тент: заботливые хозяева беспокоятся, что гости промокнут.
С дощатого скользкого от дождя и рыбьей чешуи настила открылась перед нами бухта. Почти кольцом окружают ее пологие горы, от этого бухта кажется огромным озером. Только в одном месте горная цепь как бы провисла и спустилась на дно, открыв выход в море. Из воды торчат крутостенные, словно крепости, скалы.
У причала покачиваются на легкой волне рыбацкие суда: большегрузные сейнеры, траулеры, катера и юркие парусники. Один из траулеров только-только вернулся с промысла. Он широко распахнул свои трюмы, и в них то и дело ныряют проворные ковши лебедок. Мимо нас, громыхая на стыках рельсов, бегут вагонетки со свежей треской и камбалой. Их путь — прямо в цехи рыбоконсервного завода, что совсем рядом с причалом.
На других судах готовятся к плаванию. На их палубах, деловито перекликаясь, хлопочут люди: проверяют снасти, укладывают ящики с провизией.
На минутку задерживаемся у траулера с четырьмя красными звездочками на стенке капитанской рубки. У самого борта круглолицый, совсем юный паренек в берете и замасленной серой куртке с черными нарукавниками возится с тралом. Подняв голову, он, добродушно улыбнувшись, четко сказал:
— Здравствуйте...
Мы стали спрашивать, кем и давно ли он работает здесь. Но, к нашему огорчению, на все вопросы парень ответил коротко и предельно ясно:
— Не понимаю.
Времени было в обрез: до сумерек оставалось каких-нибудь два-три часа — и мы попрощались с пареньком, не узнав даже его имени. Когда мы уже были на борту, Ким Чон О, председатель комитета СДМК рыбозавода, успокоил нас:
— Этого парня я хорошо знаю.
Если хотите, могу о нем рассказать.
Но ливень, целый день подстерегавший нас, наконец разразился и помешал рассказу Ким Чон О. В тент ударили крупные капли, и он загудел, как туго натянутый большой барабан. Укрываясь от дождя, под тент собрались все, кто был на палубе, и только три девушки, примостившись у самого борта, невозмутимо продолжали потрошить свежую камбалу.
