Держа курс против легкого восточного ветерка, «Арабелла» и сопровождающий ее корабль на другой вечер достигли Пойнт-Палмиш на северном побережье Эспаньолы. Там, где Тортугский пролив сужается до пяти миль между Палмиш и Португал-Пойнт, капитан Блад и решил дожидаться своего часа.
3
Когда «Арабелла» и «Элизабет» бросили якорь в уединенной бухточке на северном побережье Эспаньолы, «Беарнец» снимался с якоря в Порт-о-Пренсе.
Довольный, что наконец покончил со своей миссией, и безмятежно уверенный, что заслужил похвалу месье де Лувуа, шевалье обратил лицо к Франции, а мысли к личным делам.
При легком ветерке «Беарнец» двигался так медленно, что лишь через сутки обогнул мыс Сен-Николя у западной оконечности Тортугского пролива, и, таким образом, только к концу следующего дня после выхода из Порто-Пренса вошел в узкий пролив.
Де Сентон картинно сидел на кормовом шторм-трапе возле шезлонга, стоящего под парусиновым навесом, где расположилась его жена-креолка. Мадам сияла от переполнявшего ее счастья и, удобно возлежа в шезлонге, с готовностью отзывалась грудным смехом на остроты, которыми старался блеснуть ее муж.
Внезапно эту идиллию бесцеремонно нарушил месье Люсан, капитан «Беарнца», худощавый, загорелый, горбоносый человек, чуть выше среднего роста, видом и манерами напоминающий скорее шкипера с какого-нибудь «купца», чем капитана военного судна.
— С кормы видно что-то странное,— сказал он, подойдя к шезлонгу, и протянул подзорную трубу де Сентону.— Взгляните, шевалье.
Месье де Сентон неторопливо поднялся и посмотрел, куда указал капитан. Милях в трех к западу виднелось судно.
— Какой-то корабль,— сказал шевалье и лениво взял подзорную трубу. Подошел к поручням, откуда было лучше видно и где было о что опереться локтем.
Поднеся к глазу окуляр, Сентон увидел большой белый корабль с очень высоким ютом. Он поворачивал к северу правым галсом, открывая взору белый борт с двадцатью четырьмя амбразурами, блистающими золотой отделкой. На клотике грот-мачты над белоснежной горой парусов развевался красно-золотой кастильский флаг, а над флагом было водружено распятие.
Шевалье опустил подзорную трубу.
— Испанец,— небрежно сказал он.— Что странного нашли вы в нем, капитан?
— Да, это испанец. Но когда мы только заметили его, он шел к югу. А потом пристроился вслед за нами и прибавил парусов. Вот что странно. Видимо, этот испанец решил преследовать нас.
— Ну и что?
— Вот именно — что? — капитан умолк, словно ожидая ответа, потом продолжил: — Судя по всему, это адмиральский корабль. У него сорок восемь пушек, не считая носовых и кормовых.— Он снова умолк и наконец добавил с силой: — Когда за мной следует такой корабль, я хочу знать причину.
Мадам лениво пошевелилась в шезлонге и засмеялась звучным грудным смехом.
— Вы пугаетесь всякой тени, капитан?
— Неизменно, мадам, когда меня преследует испанец.
Тон Люсана стал резким. У него был вспыльчивый характер, а в вопросе мадам звучало сомнение в его мужестве.
Шевалье этот тон не понравился, и он, вместо того, чтобы вникнуть в причины опасений капитана, пренебрежительно хмыкнул. Раздраженный Люсан удалился.
Ночью ветер утих до легчайшего бриза, и ход «Беарнца» так замедлился, что на рассвете он находился еще в пяти-шести милях к западу от Португал-Пойнт и выходу из пролива. А днем обнаружилось, что большой испанский корабль следует за «Беарнцем» на том же расстоянии. Капитан с тревогой еще раз осмотрел преследователя, потом передал подзорную трубу своему помощнику.
— Посмотри и сделай вывод.
Помощник смотрел долго и увидел, что испанец ставит лиселя в дополнение к уже поднятой горе парусов. Он объявил об этом стоящему рядом капитану, а потом, разглядев вымпел на клотике, добавил, что это флагманский корабль адмирала Испании маркиза де Риконете.
Капитан «Беарнца», испытывавший всяческое недоверие к намерениям всех испанцев, принял решение. Подняв все паруса и войдя круто в бейдевинд, он направил судно к югу, чтобы найти убежище в одной из гаваней северного побережья французской Эспаньолы. Если испанец действительно устроил погоню, туда он вряд ли осмелится последовать. А если и последует, то не посмеет вести враждебные действия. Этот маневр заодно окончательно прояснит намерения испанца.
Результат почти сразу же подтвердил опасения Люсана. Большой галион повернул в том же направлении и даже немного круче под ветер. Стало ясно, что испанец преследует их и что «Беарнец» будет отрезан прежде, чем успеет достичь берега, зеленеющего прямо по курсу примерно в четырех милях.
Мадам де Сентон, испытывая в своей каюте сильные неудобства от, казалось бы, совершенно ничтожного крена на правый борт, нетерпеливо потребовала ответа от Бога или черта, что случилось с этим дураком, который командует «Беарнцем». Шевалье в халате, шлепанцах и поспешно надетом парике, локоны которого свисали вдоль его побагровевшего лица, словно сальные свечи, поспешил выяснить это.
Шатаясь, он добрался по почти вертикальному трапу к шкафуту и громким, сердитым голосом позвал Люсана.
Капитан появился у поручней полуюта и кратко сообщил ему о своих опасениях.
— Вы еще не оставили этой нелепой мысли? — спросил де Сентон.— Нелепой. С какой стати испанцу преследовать нас?
— Лучше задать этот вопрос себе, чем дожидаться, пока ответ станет ясен,— резко ответил Люсан, и подобная непочтительность еще больше разозлила шевалье.
— Но это глупо! — в ярости закричал он.— Пускаться наутек невесть от чего! И бесконечно волновать мадам де Сентон детскими страхами.
Терпение Люсана окончательно лопнуло.
— Она будет взволнована гораздо сильнее,— насмешливо сказал он,— если эти детские страхи оправдаются.— И грубо добавил: — Мадам де Сентон — красивая женщина, а испанцы есть испанцы.
В ответ послышался пронзительный вскрик, возвестивший, что мадам появилась собственной персоной. Набросив поверх пеньюара лишь накидку, с гривой блестящих черных волос, спадающих мантией на ее великолепные плечи, она пришла выяснить сама, что происходит.
Едва ступив на шкафут, мадам услышала замечание Люсана и обрушила на него поток брани, обзывая ничтожнейшим трусом и низким, вульгарным мерзавцем. Шевалье присоединился к ней.
— Вы с ума сошли, месье! С какой стати нам бояться испанского корабля, принадлежащего королевскому адмиралу? У нас на мачте французский флаг, а Испания не воюет с Францией.
Люсан сдержался и ответил как можно спокойнее:
— В этих водах, месье, невозможно сказать, с кем воюет Испания. Испанцы убеждены, что Бог создал Америку специально для их блага. Я твержу вам об этом с тех пор, как мы вошли в Карибское море.
Шевалье вспомнил, что совсем недавно он слышал от кого-то очень похожие слова. Однако мадам мешала ему сосредоточиться.
— У него ум за разум зашел от страха! — крикнула она с яростным презрением.— Ужасно, что такому доверили корабль. Ему бы распоряжаться посудой на кухне.
Один Бог знает, какой ответ мог бы последовать на это оскорбление и к каким привел бы последствиям, если б в эту минуту не раздался орудийный выстрел, избавивший Люсана от необходимости отвечать, мгновенно изменивший сцену и роли действующих лиц.
— Праведное небо! — завопила мадам.
— Черт побери! — выругался ее муж.
Мадам прижала руки к груди. Шевалье, побледнев, бросился к ней и обнял за плечи. Капитан, которого они так легко обвиняли в трусости, открыто рассмеялся, не скрывая злобного удовлетворения.
— Вот вам ответ, мадам. И вам, месье. В следующий раз вы, очевидно, подумаете, прежде чем называть мои страхи детскими, а поведение глупым.
После этого он повернулся к ним спиной и заговорил с торопливо подошедшим помощником. Выкрикнул приказ. За приказом тут же последовал боцманский свисток, и на шкафуте вокруг Сентона и его супруги поднялась внезапная суета, матросы бросились из кубриков выполнять все, что может потребовать капитан. Наверху кипела работа. Матросы взбирались на ванты и натягивали сети, предназначенные задерживать обломки рангоута, которые могли упасть в ходе боя.
С испанского корабля раздался второй выстрел, вслед за ним третий; затем наступила пауза, а потом грянул залп всем бортом.
Шевалье усадил побледневшую дрожащую жену, у которой вдруг подкосились ноги, на комингс рубки. В своем волнении он был совершенно беспомощен.
Люсан сжалился над ними и, совершенно спокойный, произнес ободряющие, как ему казалось, слова:
— Сейчас они впустую жгут порох. Обычная испанская напыщенность. Как только их корабль подойдет на расстояние выстрела, я открою огонь.
Но это лишь усилило ярость и волнение шевалье.
