Бой на ринге подчинен строгим правилам. На боксерах только трусики (обязательно голубого и красного цвета, причем голубой цвет выбирает тот из соперников, на счету которого меньше проигранных боев). Бой ведут босиком. В наши дни лодыжку и ступню защищают пластиковым протектором. Хотя перчатки размером меньше обычных, принятых в «смирном» европейском боксе, зато они легче и тверже. Поражать разрешается весь корпус противника, кроме живота и ног. Атаковать можно как руками, так и ногами. Выше всего ценятся удары, нанесенные рукой и ногой одновременно, а среди ударов одной ногой — те, что нанесены по более высокому месту. Бой состоит из пяти трехминутных раундов, разделенных двухминутными перерывами. Правила подсчета очков и чистой победы — как в обычном боксе.
Сиамские боксеры не поражают зрителей ни статью, ни могучей мускулатурой. Как и все жители Таиланда, они скорее малорослы. Их отличительные черты — молниеносная реакция и быстрота нанесения ударов. Как правило, удары достигают цели. Всего доля секунды уходит на нанесение удара и возвращение руки (или ноги) назад. Для человека, впервые пришедшего на состязания по сиамскому боксу, удары практически невидимы.
Оглушительно громкая музыка уже в первом раунде приводит спортсменов в сильное возбуждение. Ритм этой музыки во время боя постоянно увеличивается. В идеале удар, приносящий много очков, следует сочетать с самыми мощными музыкальными аккордами. Такой бой захватывает публику. Зрители встают с мест, кричат как безумные, танцуют в такт музыке боя. Когда экстаз достигает апогея, наиболее пылкие из болельщиков вступают между собой в драки.
Но зал не только развлекается, не просто поддерживает боксеров. Публика очень требовательна, потому что в Таиланде в боксе разбираются все. Прямая трансляция и видеозапись составляют значительную часть вечерней программы телевидения. Репортажи передают и по радио. Перед встречами мастеров организуют тотализатор. Освистывание спортсмена, что даже при тайском темпераменте случается очень редко, равнозначно концу спортивной карьеры. Имя такого боксера попадает в газеты, и ни один менеджер не заключит уже с ним контракта.
Этот вид бокса, как и вообще культ всесторонней физической подготовки, глубоко укоренился в сознании таи. Еще и сегодня жива легенда о правившем в XVI веке царе Наресуэне, который, попав в плен к вторгшимся в страну бирманцам, сказал: «Я одолею всех ваших лучших бойцов (в то время слова «бокс» еще не знали, но правила боя были почти такими же). Если я хоть раз проиграю — убейте меня, но если выиграю — верните мне свободу».
Бирманцы приняли это предложение. Несколько дней спустя царь Наресуэн получил свободу и, встав во главе армии таи, разгромил захватчиков. Эту легенду в Таиланде знает каждый ребенок...
Закрыв за собой дверь «боксерских салонов» мадам Супради, я осторожно огляделся по сторонам. К счастью, никому из учеников Чаби не пришло в голову проверять мой рефлекс и физические возможности...
Мечислав Сташевски
Перевел с польского А. Москвин
Билл Уинн. Несравненный врун с заливных лугов Окифиноки
Вели все так пойдет и дальше, то скоро среди старых заливщиков — жителей наших заливных лугов, — пожалуй, и днем с огнем не сыщешь настоящего первоклассного вруна, чтобы, как водится, послушать его в охотку... Лэм Гриффис, упокой его душу, господи, — приказал долго жить прошлым летом, — был в сущности единственным во всей округе человеком (исключая, естественно, конгрессменов), который по чести заслужил международную репутацию вруна, и заметьте — сам, без протекции, своими стараниями. Можно только посочувствовать, коль вам не довелось знать его. Он мог заливать истории несколько дней подряд, не проронив ни слова правды.
Начинал не торопясь, позевывая — так, между прочим...
— Родился я во-он в той хибарке. Своими руками яму под фундамент копал и стены строил. Понятно, с отцом на пару...
Если вы проглатывали это спокойно, он переходил невзначай к проблемам пчеловодства.
— Скрестил, знаете, своих пчелок со светлячками.
— А зачем?
— Пусть вкалывают по ночам с фонарями.
— И работали?
— Что за вопрос! В прошлый год взял двойной урожай меда...
Но любимой его темой была рыбалка.
Однажды мы стояли с Лэмом у бензозаправки, когда проезжий парень со своей подружкой остановился набрать бензина. Лэм, понятно, отправился к машине побеседовать с клиентом.
— Ну что, попадается здесь рыбешка? — поинтересовался парень.
— Есть немного. — Лэм поудобнее облокотился о капот и перегнулся, чтоб разглядеть собеседника. Лэм был страшно длинный в последние годы, побольше шести футов.
— А самая большая какая была? — спросил парень.
— Не поймал я ее.
— Как это?
Лэм еще перегнулся и смотрит не мигая в глаза парня, он всегда так, когда собирается загнуть от души.
— Да вот... — Лэм чуть мнется, — удил, знаете, я на озере Билли и зацепил эту громадину. А рыбища бросилась в луга, как кролик, и потащила мою лодку, не скажу точно, миль тридцать или сорок в час. А хороша была собой, просто красавица... Приметила она толстенную корягу, торчащую из воды, и рванулась прямо туда, грохнула об нее мою лодочку — в щепки, ясное дело. Но я держался за удилище — и ни в какую. Тогда зверюга эта потащила меня по воде, да так быстро, что подошвы стали дымиться; чуть погодя они вспыхнули огнем, и тут мне пришлось ее бросить, надо же было развернуться и плеснуть на башмаки водой — сбить пламя. Если бы не это, я бы не упустил рыбу. Ни за что!
Лэм рассказывал все единым духом, такая у него была манера говорить. Вам бы ни за что не удалось вклиниться, так бы и стояли с открытым ртом. Я даже убежден, что, попытайся кто-нибудь посмелей разобраться в историях Лэма, непременно бы свихнулся. Некоторые янки с Севера пытались, здоровые парни, прямо с сигаретной рекламы, но ничегошеньки у них не вышло; под конец свалились, бедняги, а некоторые заплакали. Наши заливщики кинулись вызывать «скорую помощь» из Вейкросс — забрать янки, а один потом божился, что мальчики рыдали всю дорогу и только в Вейкросс затихли. Позднее двоих, самых пострадавших, избрали в конгресс, а третьего сам президент взял в советники, и одно время он даже заправлял всей внешней политикой Соединенных Штатов. Во всяком случае, так уверяли друзья Лэма.
Как я уже говорил, Лэм мог рассказывать истории несколько дней подряд. Он доводил рыбаков до такого ужаса, что те в воду кидались, лишь бы освежить голову. Когда Лэм заведется, никто уже не мог остановить его. Некоторые, собрав в комок всю волю, решали нипочем не отвечать на его вопросы, но он не отставал.
Сидите вы, скажем, блаженно на бережку Саванна-ривер, не помышляя ни о чем, кроме как не зацепить крючком за корягу, а старина Лэм вдруг скажет невинно:
— Видишь вон то дерево?
И вы, несчастный, говорите, совсем не думая о последствиях:
— Какое дерево?
— Вон то, без коры.
— Да, вижу.
— Как-то я загнал на него девяносто девять бобров разом.
Тут уж поздно изображать равнодушие. Лэм сцапал вас. Кто-то спросил, почему все-таки девяносто девять. Лэм ответил:
— Стану я врать из-за одного бобра, не имею такой привычки...
Десять лет назад один ученый прикатил к нам из Техаса половить гольцов, а потом сделать серьезную статью для «Национального географического журнала». Беседа между Лэмом, который подрядился к нему гидом, и этим ученым протекала примерно в таком духе:
— ...Есть одна особенность у наших гольцов, — говорил Лэм. — Когда они кусают вас, то просто рвут мясо, как собаки.
— Ах вот почему их именуют иногда водяными собаками! — воскликнул ученый.
— Нет, — отвечал Лэм, — это потому, что они машут хвостами. Так вот, голец, даже после того, как вы его на берег вытянете, нипочем не отпустит ваш палец, если вы его засунете ему в пасть...
Для разрядки разговор перешел на медведей.
— Вы боитесь медведей? — любопытствует Лэм.
— Конечно, — ответил приезжий, уже порядком уставший от всяких подвохов.
— Очень рад, — облегченно вздохнул Лэм, — а то мне одному не убежать от медведей.
Ученый целый день не решался произнести ни слова, пока Лэм не обронил:
— Больно уж они в наших местах быстролетные.
За время путешествия по нашим заливным лугам можно опухнуть от небылиц. Природа, безусловно, играет большую роль в жизни заливщиков, и множество побасенок ходит у нас про дождь, жару, ветер и все такое. За последние годы засушливые времена случались частенько, и Лэм рассказывал, что в Окифиноки остались всего две рыбы. Они лежали на одном бревне и смотрели друг другу во влажно блестящие глаза, чтобы не погибнуть от жажды. До того было сухо, что Лэму приходилось набирать воды из колодца и отправляться в луга поливать крокодилов. Несчастные крокодилы! Если долю нет дождя, шкура у них на спине пересыхает и начинает страшно чесаться. Иногда, добавлял Лэм, когда становилось совсем худо и в колодце уже нельзя было зачерпнуть воды, чтоб спрыснуть крокодилов, ему приходилось чесать им спины. Для этого дела неплохо подходят садовые грабли на длинной палке. Одна только закавыка — крокодилы делаются такими надоедливыми, что плетутся за вами до самого дома и все просят и просят, чтобы их почесали...
